В семье Сидоровых был большой разлад. Гена и Люся намерены были развестись, разрушить ячейку общества. От этого шага их не удерживало даже наличие восьмилетней дочери Веры. Развод через органы ЗАГСА - и все тут.
Гена вообще-то изначально развода не хотел.
Прежде всего, ему было жаль ребенка - Веру. Как она, Вера, переживет весь этот ужас? Травма на всю жизнь! Папы любимого рядом не будет больше. А будет одна несчастная мама. Как все одинокие родительницы, Люся начнет срывать раздражение на ребенке - придираться и заедать. Потом, конечно, начнет увлекаться своей личной жизнью в ущерб дочери. А однажды явится отчим. Этот мерзкий тип будет мечтать избавиться от чужой ему Веры. Он начнет предлагать сослать ребенка к бабке или в какое-нибудь кадетское училище. Вера будет чувствовать себя ненужной и разовьет женские комплексы. Люська будет дурой неумной и обязательно начнет заставлять Веру называть чужого мужика папой. Дочь будет страдать, а потом в шестнадцать лет выскочит за какого-нибудь прыщавого юного остолопа - лишь бы сбежать из дома, где она никому не нужна. Так все и будет.
А он, Гена, будет воскресный отец. Существо эфемерное и номинальное. Станет алиментщиком. И все будут шептаться, что родную дочь из квартиры выгнал собственными руками.
Но и жить с Люсей он больше не мог! Жена не уважала его как человека. И не воспринимала как мужчину. Ни в грош не ставила, презирала. Так и говорила: вы слизень, Геннадий. И противны мне до тошноты. Хочется вас с себя смахнуть как рыжего таракана. И руки потом с мылом вымыть.
А у него уже сердце болело и руки ходуном - от постоянного стресса.
Разлад начался у них три года назад. И все это время жили Сидоровы в огне и противостоянии.
А ранее было неплохо: Гена работает, Люся подворье облагораживает, быт полирует, дите нянчит. Он глава семьи, он мамонта несет - супруга очаг охраняет.
Геннадий домой приходил - а там супруга улыбается нежно, Вера на шею к нему кидается, виснет будто маленькая макака. И кулебяками всякими хорошо в доме пахнет. Уют и тихие семейные радости.
Повод для разлада, грубо говоря, пустяшный - сущая формальность. Другая бы баба рукой махнула, а Люська вот уперлась.
Но тут по порядку надо.
Гена всегда мечтал подкопить денег и купить благоустроенное жилье. Переехать из дома без удобств на этаж повыше.
Дом без удобств был серый и косой - столетнее наследство Люсиной бабушки. Жили там Сидоровы, как в каменном веке.
И вот, грезил Геннадий, подкопить бы средств и взять нормальную жилплощадь в центре города. Чтобы ни колодца, ни дров больше никогда в жизни не касаться. И накопил, конечно. Откладывал буквально каждый рубль. Все ненужные траты обрезал. Люське, конечно, о том ни гу-гу. Жена - мотовка редкая, деньги у нее в трубу улетали, будто при урагане. Раз - и нет денег. Где деньги, Люсь? Дык - все дорого, все дорого, поди сам в магазины прогуляйся - цены крайне бешеные.
Так и спускала все. Ей-то легко - сама в дом и копейки не принесла, ни дня не работала, как замуж выскочила. Чужое легко мотать - это не твоя спина гнулась.
Копил Гена давно. Начал еще даже до женитьбы. Потом мама его, Римма Федоровна, святая женщина, своих финансов щедро добавила к той покупке. Позаботилась о сыновнем счастье: бери, сынок, на новоселье пригласишь - и спасибо.
Заветная квартира стала былью. Хорошая квартира - в две просторные комнаты и с балконом.
Хоромы оформили на Римму Федоровну - мама настаивали и сам Геннадий против не был. Мама у человека одна.
Радости Сидоровым - вагон и телега.
Переезд, хлопоты по обустройству, выбор материала пола и занавесок. Приятная суета новоселов.
Но вот жена Люся не хлопотала веселым новоселом. Она, как про жилище радостную весть узнала, вдруг перекосила свой лик и надула губы, будто парашюты. И более выражения лица уже меняла - так и ходила скособоченная.
Гена сначала подумал - с большой радости. Но нет.
Какая уж тут радость, если родной муж тебе не доверяет? Если за спиной твоей деньги прячет, ворует от семьи, от ребенка ворует! Врет в глаза, аферы крутит и на мать свою новые благоустроенные жилплощади регистрирует? Махинациями это все пахнет, а не честным супружеством.
Не хочу, билась супруга, в недоверии и лжи жить! Ты, кричит, врал мне. Про зарплату врал, про накопления врал. Кухандели свои вертел с глазами бесстыжими! И хату свою на маман, на Римму Федоровну подколодную, неслучайно оформил - раздела, кричит, боишься. Значит, развода ждешь! Значит, недоверие меж нами. И в случае чего ты мне под зад коленом - ступай, бесправная домраба! Сломал ты мою любовь своими собственными руками. От ребенка метры квадратные ведь прячешь. От кровинки отказываешься, как нелюдь какой. Всегда, орет, Римма Федоровна ни меня, ни Верушу не любила! Всегда как с чужими обходилась. Небось, и невесту тебе подобрала уже обеспеченную. Так и живи с ней! С невестой! А мы уж в доме своем останемся, сами проживем!
И плачет, и стенает. Нос красный, глаза опухшие.
Переехали, конечно, они в итоге на этаж. Но все у Сидоровых с тех пор покатилось под гору.
Люся стала Геннадию перечить по любому поводу. В гости к родителям - нет. Друзей пригласить на фужер чаю - снова нет! Радости супружеского ложа - и тут отказ. Это было особенно неприятно.
Все - нет! Не хочу, говорит, обрыдло. Нет доверия. Из слабой муки путнего пирога на состряпаешь. А потому - не тяни рук предательских. Разрушил ты мою веру и супружеский стержень сломал.
А Гене это слушать, ясное дело, невыносимо. Сначала думал - перебесится баба. Но шло время - полгода и год. Люся - перекошенная и отстраненная по квартире ходит. Шипит дикой кошкой. Глазом косит. Остервенела - пальцем не коснись. Слова доброго от нее не добьешься.
Жизнь в новой квартире поперек горла всем.
Гена ярился. И даже, бывало, порою Люсю ремнем охаживал: а нече. Тогда уж дома вой до потолка. И Вера кричит, и Люська не своим голосом воет: калечат, люди!
Злило Гену до белых глаз все это. Супруга в дом ни копейки дома за всю жизнь семейную не принесла. Все в кухне толчется да при ребенке. На то большого ума не надо - знай себе вари и сопли иногда младенцу подтирай. Живет - как сыр в масле перекатывается.
Ребенок уже большой нынче, сам нос утереть себе может - хлопот минимально. Раздобрела Люся, как квашня. Телевидение ни на минуту у них в доме не затыкается - супруга с экрана глаз с утра и до ночи не отводит. Отдыхает. Живет на полном обеспечении. А кормильца не уважает. Не ценит. Воротит нос. Главе семьи отказывает легко и с издевкой. Насмехается, как над дураком каким.
Он с работы придет уставший - еле ноги несет. На службе ответственность тянет, здоровье гробит, нервную систему расшатывает. А дома у него - перекошенное лицо и пустые щи. И насмешки. Ночами руки его от себя откидывает ожесточенно. Брыкается! Будто он и не родной муж, а пьяный тракторист на сельской дискотеке. А ругается как - позор слушать! И скотина он неблагодарная, и мамин сынок, и рвотный порошок.
И жить с ним не хочет, и уйти собирается в любой момент. Благо, наследный дом пустой стоит - заезжай и живи.
И вот три года такого аду. Вы бы выдержали? Геннадий - нет, закончилось терпение. Люся сумки уже пакует, Верины вещички укладывает аккуратными стопками. Посуду в коробки пихает - мое приданое, говорит.
Веру было Гене жалко до слез. Дочь не хотела уезжать, она хотела чтобы были мама и папа. И чтобы снова кулибяками пахло, и все улыбаются. Вера плакала и на колени к отцу забиралась: не отпускай в неустроенность и отчима прогони в шею.
Но выхода Геннадий не видел. Это что же, на Люську жилье записать? А она ему пинка под зад - и гуляй Гена по городским помойкам, коробку по росту подбирай? Или же поровну делить фатеру? Но ведь ни копейки супруга в квартиру не вложила, ни малого грошика не внесла. За что же ей метры квадратные выделять?
Да и Римма Федоровна в позу встанет - ишь, на каждого хаты сейчас записывать будем. И намекает мать, что не просто так Люська лыжи навострила - хахаль там явно прослеживается.
Такая вот трагедия у Сидоровых происходит. И любое решение здесь на две стороны обернется.