В восточной философии глубочайшим корнем любого зла считается невежество. Это болезненный разлад в наших отношениях с миром и с самими собой, который неминуемо возникает, если наша картина мира является узкой, искривлённой и противоречивой. Происходит десинхронизация поведения и реальности. Наши действия и движение мира оказываются противоположно направленными. Между ними создаётся разрушительное трение, но мы не видим ни его причин, ни – зачастую – даже его самого.
Прежде всего, мы просто не замечаем многих важных аспектов реальности. Для нас они всё равно что не существуют. В своих решениях и планах мы не принимаем их в расчёт и не в состоянии с ними взаимодействовать.
Другие явления жизни мы хоть и видим, но они предстают взору в многократно уменьшенных масштабах. Мы наделяем их не тем весом и не той ролью, которую они играют в широком контексте нашего существования. Им не уделяется достаточно внимания.
Третьи вещи мы, напротив, неоправданно преувеличиваем. Воображение раздувает их пропорции, и они стягивают на себя огромные объёмы нашего внимания, времени и энергии. Реакции на подобное гротескное зрелище становятся столь же преувеличенными. Мы испытываем повышенное беспокойство, ужас, жажду, злобу. Они выводят психику из равновесия, мучат нас, подчиняют и сминают.
Одновременно, разрастание определённых элементов опыта сознания приводит к искажениям первого типа. Мы так заворожены увиденным, что многие вещи оказываются либо напрочь проигнорированы, либо кажутся ничтожными карликами в сравнении с ними.
Восприятию не хватает полноты и баланса, и это приводит к многочисленным ошибкам – мировоззренческим, эмоциональным и поведенческим. Можно сказать: «Ну и что?» Пускай будут ошибки, много ошибок. Ничего страшного. Но увы, никто из нас не является достаточно богатым для столь широкого жеста.
Ошибки представляют собой рассогласование расчётов, мыслей, эмоций, действий и даже бессознательных физиологических процессов. Они порождают конфликты внутри нас и вовне, создают трение, истощают наши силы и терзают ум. Их цена высока. При превышении ими некоторого лимита нам становится нечем платить по счетам. Мы тратим быстрее, чем получаем, и реальность принудительно взыскивает свои долги.
Невежество есть недостаточная информационная согласованность в работе той или иной системы и в её взаимодействиях со средой. По сути, это десинхронизация и несостыковка. Шестерни со скрежетом впиваются друг в друга и начинают вращаться в разные стороны. От этой бесполезной натуги что-то трескается, отваливается и выходит из строя.
Невежеством в указанном фундаментальном смысле объясняются не только болезни и заблуждения ума. Оно лежит и в основании всех болезней нашего тела. С научной точки зрения и в первую очередь с позиций кибернетики это совершенно оправдано.
В современной биологии все процессы организма трактуются как процессы информационные. Основная их часть при этом протекает в трёх системах человеческого тела: нервной, эндокринной и иммунной.
Если в любой из них шестерёнки не вращаются, когда они должны это делать, или же начинают вертеться в обратном направлении, то возникает расхождение. Происходит конфликт, и из него рождается столкновение противоположно направленных процессов. Оно же в свою очередь приводит к повреждению на уровне клетки или органа.
Как правило, такое микрорубцевание тела остается нами незамеченным и по крайней мере частично залечивается. Но вот стоит лопнуть какой-нибудь особенно важной шестерне и запустить мощную цепную реакцию десинхронизации, как в теле происходит значительная несостыковка.
У нас возникает заболевание, то есть такой сбой в коммуникациях тела, который ведёт к полной или частичной неспособности удовлетворения ключевых потребностей организма.
Нарушение передачи информации чревато большой бедой даже в тех случаях, когда речь идёт не об органах и функциях, а об одной крошечной клетке. Нельзя забывать, что для клетки необходимо освоить не только искусство жить. Она должна в совершенстве овладеть и искусством умереть.
На протяжении всего существования клетки в ней (как и в организме в целом) копятся продукты обмена, поломки, мутации генов, а порой и вирусы. Когда её срок в силу преклонного возраста или неспособности выполнять свои обязанности подходит к концу, клетка должна безропотно сойти со сцены во благо цели, которая её превосходит. Она получает сигнал о начале апоптоза. Апоптоз представляет собой своего рода харакири. Это контролируемое самоубийство, которое клетка должна совершить ради дальнейшей жизни организма.
Некоторые клетки, однако, не горят желанием бросаться на меч. Приказ либо не доходит до них, либо они просто делают вид, что его не услышали. Клетку охватывает наваждение. Ей начинает казаться, что она не часть целого, а самостоятельное существо. Она преисполняется имперских амбиций, начинает делиться, и её потомство может превратиться в огромную раковую опухоль.
Возникает полный рассинхрон клетки со средой, их тотальное и враждебное размежевание. В конечном итоге такие мятежные клетки могут привести к смерти всего организма. Конечно, вскоре они и сами неминуемо погибнут, но уже не в ходе благопристойного харакири. Гибель их будет невежественной и позорной, поскольку посеет лишь бессмысленное разрушение.
Выходит, что тело может быть столь же невежественным, сколь и ум. Его информационные ошибки и просчёты известны нам как болезни.
Да и как могло бы быть иначе? Ум есть не некий бесплотный дух, обитающий внутри нас. Он сопряжен с телом в неразделимое целое, так что тело подчинено тем же самым фундаментальным законам, что и он. Ум не мог бы быть невежественным, если бы и тело не содержало в себе эту возможность.
Накопление несостыковок в нас увеличивает объём страдания и разрушительного хаоса. Избавление от них, с другой стороны, имеет диаметрально противоположный эффект. Всё начинает работать слаженно. Мы приобретаем способность свободнее и радостнее быть, полнее дышать, яснее видеть, точнее действовать. Мера нашего здоровья и здоровья общества растёт в прямой пропорции к мере устранения невежества.
Самым первым условием при работе с такими несостыковками является их полноценное осознание. Мы не можем эффективно взаимодействовать с тем, чего даже не видим. Нам необходимо взглянуть на то, что вносит смуту и десинхронизацию в нашу жизнь, а затем посметь не отвести глаз.
Если мы полноценно осознаём проблему, в уме запускаются три полностью автоматических механизма по её коррекции.
Во-первых, подлинное осознание исцеляет и освобождает уже за счёт того, что оно по необходимости является панорамным. Мы расправляем плечи и не скукоживаемся до размера своей проблемы, вытесняя из поля внимания всё прочее. Мы перестаём раздувать её и накачивать энергией и не входим в подчинение к монструозному творению собственного воображения. Это лишает источник разлада сил, которые он совершенно незаслуженно получил, и позволяет нам с ним работать.
Для осознания проблемы наше восприятие должно быть объёмным и цельным. Её необходимо увидеть не в подзорную трубу, а в широком контексте жизни. В противном случае мы будем загипнотизированы её преувеличенными размерами и останемся в её власти. Сжавшийся и умалившийся ум будет усиленно отторгать это чудище и порождать постоянные импульсы агрессии, страха или жажды. Такое перевозбуждение лимбической системы сузит и ослепит нас ещё больше и добавит новые неврозы к тем, что мы уже имеем.
Мы не в силах ничего сделать, пока невежественно убеждены, будто мы сами карикатурно малы, а наша проблема так велика. Перспектива должна быть выравнена и сбалансирована. Нужно впустить в поле зрения остальной мир и увидеть подлинные пропорции вещей. Чаще всего одного этого оказывается достаточно для незамедлительного прогресса.
Во-вторых, благодаря широкому углу обзора мы впервые начинаем по-настоящему осознавать, с чем именно мы имеем дело. Только отдалившись, мы видим реальные масштабы явлений и их значимость. Смысл элемента всегда содержится в том целом, элементом которого он и является. Точно так же и мы в состоянии прояснить смысл явлений собственной жизни, лишь если проследим их связи с контекстом. Там он и содержится.
Взгляд со стороны не просто освобождает нас от психического принуждения. Он даёт нам возможность понять причины происходящего, его устройство и то, как именно с ним взаимодействовать.
В-третьих, осознание запускает бессознательные механизмы самокоррекции ума – наш психический иммунитет. Цельный, ясный и невозмутимый взгляд насыщает цельностью, ясностью и невозмутимостью то, на что он направлен. Он окутывает трещинки и несостыковки пространством и светом, залечивает их. В этой ясности разнообразные части психики лучше знакомятся друг с другом. Они синхронизируются, устанавливают обратную связь, налаживают сотрудничество.
Большая часть подобных процессов происходит автоматически, хотя и не обязательно быстро. Всё, что нам требуется, это просто создать открытое пространство ясности и света внутри. Львиную долю работы сделает наша сонная и бессознательная природа. И это весьма удобно.
Как и наш ум, тело также способно самостоятельно залечивать раны и бороться с инфекцией, устраняя очаги рассогласования. Но вот чтобы иммунная система начала вырабатывать антитела, ей нужно знать о проблеме. Иммунные клетки должны оперативно поймать частички неприятеля – антигены – и отнести их в иммунные лаборатории.
Знание исцеляет и синхронизирует, в какой бы форме это знание ни было представлено. Это верно и на уровне живой клетки, и на уровне органа, и на уровне человека, и на уровне группы.
Мы превращаем невежество в мудрость, когда перестаём игнорировать важное, преуменьшать одно и преувеличивать другое. Нам нужен баланс оценок, широкий угол обзора, внимательность и глубина понимания. Тогда мы сможем сознательно, информированно и целенаправленно действовать.
Да, у знания много форм и аспектов, но основу всего этого многообразия составляет нечто простое. Это такая способность ума, как осознанность. Как только мы закладываем в себе фундамент осознанности, всё остальное начинает постепенно подтягиваться вслед за ней. И это тоже крайне удобно и удачно устроено.
Осознанность в учении Будды
Понятие осознанность появилось в учении Будды в качестве своего рода антонима к состоянию принудительного сна, в котором наш ум привык находиться. Осознанность есть то главное, что позволяет нам не уйти в свои фантазии с головой. Это чистая квинтэссенция бодрствования. Благодаря ней мы хотя бы время от времени можем вынырнуть из своих сновидений, дабы оглядеться вокруг и сделать глоток свежего воздуха.
Роль осознанности при работе с умом можно сравнить с тем, какую роль наша способность не спать играет в остальной жизни. Да, перед нами стоит множество задач. Нам нужно уметь передвигаться, получать знания и навыки, находить себе пропитание, избегать многочисленных опасностей и налаживать связи с другими людьми. Таких задач сотни и тысячи. Но чтобы любая из них могла быть решена, сперва мы должны бодрствовать. Это предварительное условие. С этого всё начинается.
Что же значит бодрствовать, а не спать? Есть ли существенное различие между этими состояниями? Если мы вспомним свои глубокие сновидения и сравним их с повседневным течением жизни, ответить на этот вопрос будет не так уж тяжело. Во сне мы потеряны. Ум не знает и не помнит самое себя. Все его знания и представления сжимаются до маленького островка конкретного момента сновидения.
Чтобы не спать, нам нужно осознавать себя и мир под широким углом, то есть помнить в режиме настоящего времени, кто мы, что мы делаем и что происходит.
Такое понимание прекрасно иллюстрирует этимология и значение самого слова осознанность. На языке пали осознанность будет sati (или smṛti на санскрите). Буквально это значит «память», но память не как статическое явление. Sati есть отглагольное существительное с крайне подвижной природой. Точнее всего его можно передать словом «памятование».
Сати, однако, не есть отделённое от актуальной ситуации памятование о прошлом, о каких-то произошедших с нами событиях. Такая память тоже есть своего рода сон. В ней легко утонуть. Сати есть памятование не о прошлом, а о настоящем. Это непосредственное и живое знание ума о своём собственном состоянии прямо сейчас. Это памятующее присутствие ума в потоке мгновения, которое обновляется каждый миг.
Мы не просто видим перед собой дерево и заворожены этим зрелищем. Благодаря осознанности мы также осознаём, что происходит видение этого дерева. Мы осознаём своё видение и своё осознание. В общих чертах мы также отдаём себе отчёт в том, что происходит внутри и снаружи. Это постоянно корректирующееся и панорамное знание ума о себе в текущем моменте.
Как и человек, животное может быть крайне внимательным, но едва ли нам удастся найти осознанного зверя. Фокус животного восприятия для этого слишком узок. Животное пребывает в глубоком сне, даже когда бодрствует.
Одна из причин, почему осознанность так редко понимается корректно, это то, что в текстах Палийского канона слово сати используется в двух смыслах. Строгое его значение, которое было только что описано, Будда обыкновенно применял, когда излагал ту или иную медитативную технику.
К примеру, в «Махасатипаттхана сутта» Будда так описывает человека, практикующего осознанность к дыханию [1]:
«Делая долгий вдох, он сознаёт: “Я делаю долгий вдох”. Делая долгий выдох, он сознаёт: “Я делаю долгий выдох». Делая короткий вдох, он сознаёт: “Я делаю короткий вдох”. Делая короткий выдох, он сознаёт: “Я делаю короткий выдох”».
Когда далее по ходу текста речь заходит о формировании осознанности по отношению к ощущениям, Будда характеризует процесс следующим образом:
«Когда он испытывает болезненное ощущение в теле, он сознаёт: “Я испытываю болезненное ощущение в теле”. Когда он испытывает приятное ощущение в теле, он сознаёт: “Я испытываю приятное ощущение в теле”».
Там же, где осознанность затрагивает общее состояние ума, Будда приводит такие примеры:
«Когда ум сжат, он сознаёт, что ум сжат. Когда ум рассеян, он сознаёт, что ум рассеян. Когда ум является большим, он сознаёт, что ум является большим».
Всё это случаи, когда осознанность трактуется в узком и строгом смысле.
Чаще всего, однако, слово сати используется в текстах расширительно – как общее обозначение для чистого, собранного, панорамного и внимательного ума. В них осознанность выступает в роли собирательного слова для первой части способностей ума, ведущих к пробуждению. Вторая часть таких способностей есть высшее знание, мудрость – prajna.
Можно сказать, что осознанность в расширительном смысле есть «осознанность плюс». Это сама осознанность плюс те ключевые качества и способности, которые развиваются на её основе.
Хорошей иллюстрацией расширительного подхода к осознанности является аналогия, приведённая Буддой в сутре «Шесть зверей» [2]. Представьте, говорит Будда, что человек поймает змею, крокодила, птицу, собаку, гиену и обезьяну. Затем он привяжет их к столбу крепкой верёвкой и примется смотреть.
Что же тогда случится? Каждое из животных будет тянуть в своём направлении. Всё это звери разного рода, разных стремлений, из разных сред обитания. Змея будет тянуть, думая: «Я направлюсь к муравейнику». Крокодил захочет в воду, птица устремится в небо, собака будет рваться в деревню, гиена на могильный пустырь, а обезьяна – в лес. Когда же все животные устанут, они сядут или лягут возле столба и перестанут тянуть в разные стороны.
То же самое, продолжает Будда, происходит в уме человека, который развил в себе осознанность. Отдельные части его ума, отдельные потребности, реакции и желания перестают вести ожесточённые сражения и тянуть его в разных направлениях. Достигается упорядоченность, синхронизация, покой.
В этой истории и в десятках схожих то, что Будда имеет в виду под осознанностью, есть осознанность плюс. Это целый оркестр из способностей ума, причём самым громким инструментом в нём выступает невозмутимость (пал. upekkhā, санскр. upekṣā), о которой мы ещё поговорим. Невозмутимость и есть та сила, которая мешает автоматическим реакциям сжать ум и прервать осознанность. Она останавливает порывы зверей и дрессирует их, отучая от их диких привычек.
Приведём ещё одну притчу Будды о функции осознанности в широком смысле этого слова:
«В пограничном городе короля, монахи, есть умный, опытный и осмотрительный привратник. Он не впускает внутрь незнакомцев и впускает тех, кого он знает. Так он защищает жителей города и отваживает чужаков.
Таков же и ученик благородных, который является осознанным, который наделён высшей мерой осознанности. Даже то, что было сделано и сказано давным-давно, он вспомнит и вызовет в уме. Ученик благородных, с осознанностью в качестве привратника, отвергает то, что вредно [akusala], и пестует то, что полезно [kusala]. Он отвергает то, что предосудительно, и пестует то, что безукоризненно. Он сохраняет свою чистоту» [3].
Строго говоря, осознанность здесь есть только живая и панорамная бдительность привратника, обновляющаяся каждый новый миг. Она и позволяет ему не спать на посту, то есть полноценно присутствовать в моменте. Всё остальное, например, различение своего и чужого, а также способность не впускать чужаков внутрь, уже относится к другим аспектам ума.
Соседство в текстах широкого и узкого значения слова порой приводит к путанице в головах, но у него имеется и веская причина. Осознанность есть свет, благодаря которому в уме начинает расти всё остальное. Конечно, одного только света осознанности недостаточно, но без него применение иных способностей невозможно. Он делает среду пригодной для жизни.
Следствием этого является то, что осознанность присутствует во всех формах медитации и есть условие её возможности. Без неё медитация не может состояться. Может быть только глубокий сон. Осознанность держит контакт. Это цельное и живое знание ума о себе и ситуации, но не обязательно знание о себе как эго и не обязательно знание на уровне слов и понятий.
Осознанность есть отправная точка, и она была таковой и при духовном преображении самого Будды. Его легендарное пробуждение под деревом бодхи началось с усиления и обострения осознанности. Лишь после того, как он укрепился в ней, последовало всё остальное. Будда рассказывал о первых мгновениях своего пробуждения так:
«Представьте пастуха, который должен приглядывать за коровами в последний месяц жары, когда весь урожай уже был собран в деревне. Пока он сидит в тени дерева или на открытом пространстве, всё, что ему нужно, это просто осознавать: “это коровы”. Точно так же и я просто осознавал: “это опыт сознания” [dhammā] [4].
Вероятно, теперь ни у кого не осталось сомнений: осознанность – это восхитительная вещь. Она даже не кажется чем-то сложным. Почему бы нам всем не заручиться её целительной силой и не привыкнуть всегда держать свои глаза широко открытыми? Мы могли бы по крайней мере всерьёз попробовать это сделать. Увы, есть одна загвоздка: осознанность пугает нас до дрожи. Перспектива собственного пробуждения пугает нас до дрожи.
Страх перед реальностью
С самого детства мы привыкли слышать хвалебные речи в защиту правды. И родители, и учителя, и величайшие мыслители человечества как будто сговорились. Все они твердят одно и то же: нужно смотреть жизни в глаза, а не закрываться от неё своими или чужими фантазиями.
Действительно, правда непобедима – но только если найти к ней правильный подход. Если же посмотреть на неё мутным взглядом и взяться за правду неумелыми дрожащими пальцами, то её нефильтрованная искренность причинит боль. Она слишком много весит, слишком ярко светит. Она слишком настоящая – угрожающе настоящая.
Первые попытки человека окинуть себя и мир ясным взглядом неуклюжи, а потому оканчиваются весьма неприятно. В тот самый миг, когда мы начинаем видеть больше, нас бьёт разрядом эмоционального тока. Нам открывается панорама опыта, и в её богатстве натренированный эволюцией невротический ум выискивает вовсе не возможности и не сладкие плоды. Он выискивает там всевозможные трещины, шероховатости и острые углы бытия.
Нам совсем не по душе то, что мы обнаруживаем. На глаза попадаются проблемы и несовершенства, недостатки и ограничения, несбывшиеся мечты и неутолённые желания. Открывается больше свободы, больше вариантов, как себя повести и куда направиться. Их голоса зовут нас то туда, то сюда. Мы колеблемся, и это треплет наши и без того напряжённые нервы. Мы не хотим видеть столь много, ведь это причиняет боль.
Само беспокойство, неуверенность и неопределённость оказываются теперь под пристальным вниманием. Оттого они кажутся нам ещё больше и мучительнее. Мы замечаем свою неудовлетворённость, уязвимость и неусидчивость и начинаем беспокоиться ещё больше.
Мы замечаем дурное, мы замечаем свою реакцию на дурное, мы реагируем на свою реакцию. Микроневрозы ума замыкаются в мучительную петлю и, попав под увеличительное стекло, повышаются до ранга неврозов. Неврозы же вот-вот поднимутся до чина психический отклонений.
Нечто в нас испытывает животный ужас от одной только мысли о прямом контакте с чем-то настоящим, а не с привычным для нас сном. Пространство правды слишком обширно. Реальности так много, что мы теряемся, а её свет чересчур ярок. Мы не знаем, как себя вести, и не можем переварить столь обильную и непривычную трапезу.
Психический рефлекс заставляет нас отрыгивать переизбыток правды, отторгать её и искать анестезию от причиняемой нам боли. Мы принимаемся смотреть ленту новостей, проверять сообщения, обдумывать планы на вечер, отправляемся менять лампочку в гостиной или подышать свежим воздухом.
Простор и широта открытого присутствия заставляют чувствовать себя маленькими, уязвимыми и не готовыми к вызовам судьбы. Всё, что угодно, сгодится в качестве анестетика. Оно должно развлекать или хотя бы отвлекать, как драма или истерика. Оно должно сузить ум и схлопнуть панораму опыта, подавить осознанность, убрать эту страшную реальность. Кроме того, подобное отвлечение прогонит досаждающую нам скуку, пускай и ненадолго.
Чтобы не видеть слепящего света, мы на худой конец можем взять банку с йогуртом и уже в которой раз внимательно изучить его состав и калорийность, а потом повторить ту же процедуру на монгольском. Мы хватаемся за любую соломинку.
Мы привыкли быть пьяными, привыкли быть в эго-трипе. Стоит нам протрезветь, как приходит похмелье. Голова начинает гудеть, глаза болезненно реагируют на свет. Трезвость пугает и отталкивает. Она слишком реальная, слишком яркая и не похожая на сон, слишком интимная. Что чувствует пьяница, который начинает по-настоящему трезветь? К нему приходит чувство ответственности, вина за своё опьянение и за своё желание выпить, муки выбора. Чувство вины из-за пьянства вновь толкает нас поскорее задёрнуть шторы и приложиться к бутылке эго.
Осознанность становится мучительна, потому что при отсутствии одного мощного отвлекающего и сжимающего ум фактора ему на смену приходят много малых. Мы колеблемся из стороны в сторону, нас треплют многочисленные заботы, мысли и потребности. Ничто их более не заглушает.
Чтобы избежать этого, мы находим для себя какое-нибудь сильнодействующее и долгосрочное отвлечение. Его задача всё та же – сузить и ослепить ум, но уже надолго. Так голоса умолкнут, и в нас воцарится некоторое подобие порядка.
Самый грубый и прямолинейный подход – это обратиться к услугам наркотиков или алкоголя. Они погружают в сон и дарят забвение, так что мучительная реальность и ничуть не менее мучительная свобода выбора отступают. Голоса смолкают или же теряют над нами власть.
Иногда вместо этого или вместе с этим мы тянемся к бутылке человеческого общения. Мы невротически производим болтовню и впитываем речевой шум, который непрерывно производят другие. Мы пускаем по своим венам сплетни и пересуды и часами напролёт предаёмся small talk. Рядом с нами всегда должен кто-то быть. Что-то постоянно должно происходить и отвлекать внимание: мероприятия, встречи, походы, драмы, новости. Этот наркотик также спасает нас от болезненной ясности и чистоты. Главное – не оставаться в одиночестве и тишине, главное поменьше видеть и слышать.
Наконец, всё с той же целью мы находим себе разнообразные увлечения и следуем веяниям и содроганиям моды. Мы окунаемся в новые занятия с головой, чтобы подольше побыть на спасительной глубине. Мы подогреваем свои ожидания и мечты, а в самом процессе подпитываем и разукрашиваем их так ярко, как можем. Чтобы легенда казалась более убедительной, мы рассказываем её не только себе, но и другим. Наши занятия выставляются напоказ, их свет отражается от других людей и возвращается назад, приумноженным.
Скоро фальшиво раздутый пузырь восторга всё равно скукоживается. И как только наш очередной трип начинает отпускать и трезвость подступает комом в горле, мы отправляемся на поиски новой страсти. Мы снова с гадливостью срыгиваем реальность, забываем про этот досадный инцидент и начинаем надувать новый эмоциональный пузырь.
Впрочем, существует способ избавиться от столь суетливого круговращения увлечений. Для этого нужно пойти ва-банк и сделать одну крупную ставку. Требуется продать себя с потрохами и раз и навсегда стать ревностным адептом какой-нибудь одной точки зрения, образа жизни, секты или партии. Нужно сжать свой ум для фанатичного служения кому-то или чему-то.
Все эти отвлечения от химических наркотиков до информационных в некотором смысле и правда гармонизируют ум. Вне всяких сомнений, они работают. Иначе почему человечество не слезает с этой иглы? Но вот водворяя в уме подобие порядка, они одновременно сжимают его, ослепляют и разрушают.
Это гармонизация по нисходящей траектории. Она калечит и за счёт этого снимает многочисленные сложности. Это как ампутировать себе ноги, чтобы избавить себя от хлопот по части покупки обуви и хождения на работу.
Наркотизация разрушает ум, а подчас разрушает и наше тело. Внутри ума начинает расти снежный ком из ошибок поведения и восприятия. Копятся несостыковки, и это делает дальнейшую анестезию и бегство от реальности всё сложнее и сложнее. Старые средства прекращают работать так же хорошо, как прежде. У нас вырабатывается привыкание. Следовательно, нам нужно повышать дозу. Нужно больше и больше того же самого: ещё больше наркотика, ещё больше общения, ещё больше увлечений и их смены, ещё больше фанатизма.
С годами невротическая суета набирает темпы. Она концентрическими кругами утягивает нас в кроличью нору несчастья и безумия. Соглашаясь по незнанию на нисходящую гармонизацию жизни, подсаживаясь на ядовитые анестетики, мы берём у мира крайне невыгодный кредит. Проценты по нему не потянуть никому.
Подлинная гармонизация ума происходит только по восходящей траектории. Она движет нас прочь ото сна, навстречу бодрствованию. Даже невероятно всё усложняя, она всё невероятно упрощает. Здесь нет никакого противоречия. Упрощение достигается не за счёт того, что мы ампутируем свои способности и изымаем из жизни огромные куски. Гармония в этой новообретаемой сложности возникает как итог прояснения, расширения и наведения порядка между уже имеющимися частями нашего бытия.
Подделка под осознанность
Правда хороша и прекрасна, а прямой контакт с ней есть единственное подлинное достижение. Почему же тогда мы не готовы переварить реальность? Дело здесь вовсе не в том, что осознанность и ясность познания тяжелы и мучительны…
<…>
