Детские дома бывают разные – где-то лучше кормят, где-то хуже. Где-то воспитательницы добрее, где-то равнодушнее. Но всегда, при любых обстоятельствах, этот не родной дом. Там нет главного человека – мамы…
Танечка жила в детдоме с самого рождения, у неё никогда не было родителей, просто её нашли в кустах на окраине городского парка, только родившуюся, завёрнутую в какую-то тряпку, и не было при ней даже записки с именем…
Потом она так и жила в детдоме, переходя из группы в группу, согласно возраста. При этом Таня была «никакая». Не уродина и не красавица. Не хулиганка, но и не тихоня: других не обижала, однако Марину, признанную лидершу и заводилу, однажды так отлупила, что её перестали задирать и даже зауважали.
Хуже всего было то, что она знала, что является сиротой на всю жизнь. Ведь даже к детям алкоголичек, лишённых родительских прав, изредка заявлялись матери, обнимали своих деток, плакали, обещали бросить пить, и даже иногда бросали, и тогда приходили с попытками восстановиться в правах и забрать свою кровиночку.
А случались и вообще сказочные истории: замухрышку Лизу забрали к себе богатые люди, у которых умерла девочка, на которую она оказалась очень похожей. Лиза приезжала через полгода навестить бывших подружек, её новые родители привезли кучу сладостей и игрушек, а красивая, полненькая, здоровая Лиза бесхитростно рассказывала, что у неё есть своя комната, куча игрушек, мягкая кроватка, а главное, не только мама и папа, но и бабушка с дедушкой! За это Лизе порвали кружевное платьице, оттаскали за волосы, и чуть не избили, слава Богу, вовремя вмешались воспитательницы.
Танечку никогда не выбирали, её не разыскивали родители, на неё просто не обращали внимания: кормили, учили, воспитывали – что положено по закону. Старших обучали профессиям, и Таня, недолго думая, пошла на повара, как посоветовала ей няня Света: профессия всегда востребована, плюс находишься при продуктах.
В общем, жизнь оказалась не такой уж плохой. Из детдома она вышла с профессией, получила полагающееся сиротам жильё, устроилась подсобницей в обычную заводскую столовку. Вскоре, благодаря врождённым способностям к кулинарии, старательности, спокойному и не скандальному нраву, выросла из подсобницы в полноценного повара.
Однажды в кухне потекла проржавевшая труба. Заводоуправление прислало на помощь слесаря, молодого парня Степана. Он ловко управился с бедой, заменил трубу, а заодно сам, без просьб подтянул капающие краны, заменил прокладки.
Заведующая велела накормить парнишку, и Таня, которая была в тот день на выдаче, посадила его в подсобке за стол, принесла полную тарелку борща, биточки с вермишелью, хлеб и компот. Парень смёл обед подчистую, и Таня, смеясь, положила ему добавки.
– Вкусно! – бесхитростно улыбнулся Стёпа, – это ты готовила?
– Я, – Таня смутилась, а парень ещё раз похвалил обед, а потом, краснея, пригласил её вечером в кино. Девушка опустила голову, тоже залилась краской, но согласилась.
Всю неделю молодые люди ходили в кинотеатр, один раз – в кафе-мороженое: других развлечений тогда особо и не было. Сидели в парке на лавочке, разговаривали. Стёпа был из простой рабочей семьи, но родители хотели, чтоб он учился и стал инженером.
– Я сразу в институт не поступил, теперь вот рабочий стаж зарабатываю, потом легче поступить будет.
– А в армию не заберут?
– Не заберут, – Стёпа смутился, – плоскостопие у меня, самое настоящее! Честно, это не отмазка!
В тот вечер он впервые попытался при прощании поцеловать Таню. Она не то, чтобы сопротивлялась, просто не знала, что делать, как и он. И всё равно, их неумелый поцелуй разбудил в Татьяне доселе неведомые чувства, и она впервые задумалась о своей собственной семье, доме, муже, детишках. Её бросили одну, за ней никто не приехал в детдом, не взял в семью. Но теперь она взрослая, может создать семью сама!
Стёпа всегда слушал Танины рассказы об её сиротской жизни с удивлением и возмущением: как можно родного ребёнка выбросить на улицу! Очень жалел девушку, и тоже задумывался над тем, что, наверное, её любит, и хочет создать семью.
Тем более, что Таня стала приглашать его к себе домой, где угощала своими борщами и пирогами. Нет, Стёпина мама тоже готовила хорошо, но совсем по-другому: «чтоб поменьше затрат, и побольше гущи». А Таня вкладывала в свои пироги частичку души.
Вскоре у молодых людей произошёл серьёзный разговор о планах на будущее, после которого Степан спросил, согласится ли Таня стать его женой, на что она ответила, что да, согласится. Парень побежал к родителям, обрадовать их новостью, но получил в ответ решительный отказ. Не о женитьбе нужно думать, а о поступлении в институт. Тем более, что это такое – простушка, сирота из детдома, кухарка! Нет, нет и нет! Вот выучится, найдёт себе пару из интеллигентной семьи, настоящую, а не какую-то голодранку!
Но простые рабочие родители, мечтавшие вытолкнуть сына в высшее общество, недооценили парня. Стёпа рассказал всё Тане и прямо спросил, выйдет ли она за него замуж против воли его родителей?
– А что нам твои родители? Жильё у нас есть, профессии тоже – не пропадём!
Так и порешили. Скромно расписались в райзагсе, устроили небольшой сабантуйчик для своих в заводской столовой, после смены – начальство разрешило!
И зажили ребята простой трудовой жизнью. Золотые горы не стяжали, но всегда были сыты, веселы, довольны. Родился сын Максимка, им стало тесновато, они записались в квартирную очередь. Но в стране начиналась новая жизнь – странная, непривычная, мрачная. Обещали свободу, квартиры для каждой семьи, сладкую жизнь, как заграницей. На деле получили очереди, дефицит, талоны, задержку зарплаты, обесценивание денег.
Пропадать совсем не пропадали, всё-таки профессии их были востребован, но платить почти перестали, давали зарплату по кусочкам – в октябре за июнь, когда эти деньги уже почти ничего не стоили, а чтоб что-то купить, приходилось выстаивать длиннющие очереди, но они держались. Таню взяли в кооперативное кафе, денег практически не давали, но зато платили продуктами. Стёпа иногда получал левые заказы и приносил немного живых денег.
После нескольких заказов, где он хорошо себя проявил, его пригласили в строительную бригаду, которая возводила дома для хозяев нынешней жизни – новых русских. Всяко бывало, но в общем, стали подниматься из беспросветной мути. Однако тут новая беда: работала бригада тяжело, часто без выходных, если заказ был срочным. А потом, получив расчёт, все, от бригадира до подсобника набирали водки и закуски в кооперативном магазине, и крепко отмечали очередную удачную халтуру.
Отказаться от этих посиделок было невозможно, эти гулянки рассматривались как нерушимая традиция, признак сплочённого коллектива – позже это будут называть работой в команде. Стёпа хорошо помнил совершенно непьющего язвенника Сергея – умелого электрика. Сначала он отбивался от участия в посиделках, потом стал приходить и сидеть вместе со всеми, отмечать. При этом пил свой отвар из термоса и ел диетические блюда, которые приносил в контейнере.
Мужики ржали, подкалывали Серёжу, причём, не всегда корректно. Когда тот всё же уходил с банкета, раздавались облегчённые возгласы: «Теперь хоть посидим по-человечески, без этой постной рожи!». И, несмотря на то, что Сергей был, как говорится, электриком от Бога, его вскоре заменил Валера – высокий, мордастый дядька, могущий выпить больше всех, что и делал с большим удовольствием. Работал он тоже неплохо – халтурщиков в бригаду не брали – но с Сергеем его было не сравнить.
У Степана с выпивкой всегда имелись проблемы. Три-четыре рюмки водки он переносил нормально, но выпив больше, просто слетал с катушек. В лучшем случае мог отрубиться полностью, до невменяемого состояния, тогда его приходилось тащить домой и бросать досыпать на полу, так как перевалить тяжёлое тело на диван не представлялось возможным. Но бывали случаи похуже. Один раз в принципе незлобивый Стёпа полез с кулаками на одного из мужиков, за какое-то не так сказанное слово. Их растащили, посмеялись, и последствий никаких не было.
В другой раз всё получилось гораздо хуже. Степан не явился домой ни вечером, ни ночью. Уже под утро его случайно нашёл один из мужиков, возвращавшийся домой после продолжения пьянки. Он храпел в каких-то кустах, без куртки и шапки, с вывернутыми карманами и подбитым глазом. Разумеется, никаких денег при нём не оказалось. По словам бригадира, Стёпа пил со всеми, потом спокойно поднялся и ушёл. Куда и зачем, никто не знал, подумали, что человек домой отправился. И сам Стёпа, когда пришёл в себя, рассказать ничего не мог.
Помимо беспокойства за мужа, Таня была удручена потерей денег – заказ выдался тогда хороший, с работниками рассчитались по справедливости, и этих денег в семье ждали с нетерпением. Кое-как они протянули до следующего расчёта, и Таня, как и многие жёны из бригады, пришла на расчёт, чтобы забрать честно заработанные деньги в семью. Как ни странно, позорным среди мужиков эти действия не считались. Они спокойно отдавали жёнам заработанное, и шли гулять, разумеется, заначив некоторую сумму на личные нужды.
Она пыталась не пустить его на пьянку, но тут уж он вставал горой, прогоняя её. Зачастую приходилось ждать где-то в стороне, чтобы перехватить мужа после буйных возлияний и увести домой. Так они и жили – зарабатывал Стёпа очень неплохо, но эти деньги доставались путём траты нервов и скандалов на тему его пьянок.
А однажды случилась беда. В тот хмурый осенний день Таня болела, температура, кашель, выходить в такую слякоть ей было смерти подобно. Она умоляла мужа не напиваться сегодня, прийти домой, принести деньги. Степан с самого утра ходил взвинченный, мрачный: заказчик оказался крученым, всячески затягивал расчёт, придирался к каждой мелочи. Сегодня они собирались прижать его и заставить рассчитаться: дом полностью был готов, но бригадир закрыл все двери и спрятал ключи. Ломать бронированные двери и ворота слишком затратно, да и перед братвой неудобно – потом подкалывать будут долго.
Хитрый бригадир решил дать возможность всем выйти из неловкого положения. Когда хозяин прикатил на своём джипе к дому, вся бригада ждала его перед воротами, перевязанными красной ленточкой, а в стороне стоял здоровяк Валера с подушечкой, на которой красовались ключи. Когда новый русский вывалился из машины вместе с двумя мордоворотами, вся бригада радостно зааплодировала, а бригадир, как ни в чём не бывало, произнёс короткий тост, пожелав этому дому счастливого плавания по морю жизни, разлил в подставленные бокалы шампанское, протянул хозяину, себе, а один из ребят долбанул другую бутылку, привязанную к столбу, о чугунную ограду, отчего та разлетелась вдребезги!
После этого, умиротворённый хозяин полностью рассчитался с ребятами, и даже просипел что-то вроде: «Ну, вы это, в натуре, типа корабль, да? В масть, блин!». И как после этого было не выпить с ребятами? Однако, Степан помнил, что дома его ждёт больная жена, и, хоть и был пьян основательно, домой добрался без приключений, и деньги донёс. Таня быстренько их отобрала и спрятала, не забывая нахваливать мужа-добытчика. Раздела Степана, уложила на диван, и перекрестилась, полагая, что на этом сегодняшние приключения закончились.
Однако она жестоко ошибалась. К вечеру глава семьи проспался, и решил добавить веселья. Перерыл дома все шкафы, ничего не нашёл, и стал требовать деньги. Таня пыталась его уговорить, ругалась, плакала, но потом, увидев, что всё бесполезно, дала денег на бутылку.
– Стёпочка, только, пожалуйста, не пей где попало, принеси домой, сядь за стол и выпей, я не стану возражать!
Мужа не было около получаса, потом он ввалился в квартиру, поставил на стол бутылку водки, и стал наливаться в одиночку. Горланил какие-то обрывки песен, разговаривал с невидимыми собеседниками, ругался. Потом начал требовать, чтобы она выпила с ним, мрачнел всё больше, лицо его налилось кровью, он дышал часто и тяжело. Неуклюже взмахнул рукой, уронил бутылку, выругался матом.
– От… отдавай мои деньги! – еле ворочая языком, потребовал он. – Я хочу пить с д… друзьями, а не это… – и опять выпустил матерную тираду.
– Не дам! – зло сказала Таня. – Успокойся и ложись спать!
– Что? – взревел потерявший всякий человеческий образ Степан. – Ах, ты с-с-сука! – Он шагнул к Тане и ударил её в глаз, сам отлетев от этого действия назад. Стал подниматься, грязно ругаясь, но на него налетел маленький Максимка, оттолкнул, и, захлёбываясь слезами, закричал:
– Не смей трогать маму!
– Чего? – от удивления Степан встряхнул головой. – И ты туда же… м-малявка!
Он стал шарить руками вокруг себя, ища точку опоры, чтобы встать, но наткнулся на бутылку, которую недавно уронил. Она не разбилась, и даже сохранила в себе немного водки. Посмотрел её на свет, икнул, и присосался к горлышку. Потом попытался встать, качнулся назад, упал на пол, и… захрапел, проиграв начисто борьбу с самим собой.
Мать с маленьким сыном в ужасе смотрели на главу семьи, прижавшись друг к другу и плача…
***
Степан приходил в себя долго и тяжело. Утром вставал, пил воду, и опять вырубался. Кричал во сне, ругался, потом лежал камнем, едва дыша, как мёртвый. Окончательно проснулся после обеда, сел на диване, обхватив голову руками. В комнату зашёл Максим, не глядя на отца, протянул ему стакан с рассолом: «Мамка передала». Выпил залпом, кряхтя стал подниматься.
Кое-как оделся, прошёл на кухню. Жена возилась у плиты, стоя к нему спиной.
– Та-ань, а Тань… – пробормотал он.
– Что, миленький? – язвительно спросила она, поворачиваясь к нему лицом с заплывшим фиолетовым левым глазом. – Пришёл мне симметрию навести?
– Это кто, я, что ли? Не может быть… Ты это…
– Не помнишь ничего, да? Рассказать тебе, как ты тут на всех кидался, как матом орал, грозился, потом денег стал требовать, с друзьями пить уйти. Максимка чуть заикаться не стал, я полночи глаз не сомкнула, следила за тобой, чтоб не натворил чего.
– Тань, прости меня. Пожалуйста… Я не в себе был, прости…
– Бог простит, как говорится. В общем, так, Степан, вещи твои я в чемодан собрала, документы тоже. Бери и уматывай.
– К-куда? – ошалело спросил Степан.
– Куда хочешь, – пожала плечами Таня, – ты говорил, что у вас можно на объекте ночевать, вот и ночуй на здоровье. Я тебе там денег отложила часть, ты всё-таки их заработал. Нам хватит пока, а потом я на полную смену выйду, Максимку на продлёнку отдам. Как-нибудь перекрутимся, всё лучше, чем от тебя прятаться, да ждать, что в голову полетит.
– Тань, ну что ты… Прости меня, Бога ради, я не буду пить больше никогда…
– …до следующего расчёта, да. В лучшем случае.
– Я закодируюсь, честное слово тебе даю!
– Мне давать ничего не надо. Дал уже, так дал, что до сих пор башка трещит, будто это я пила. Всё, Степан, хватит. Бери вещи, и уходи. Если не уйдёшь, я милицию вызову, скажу, что ты на меня бросаешься. Соседи подтвердят, они вчера приходили, когда ты уже почивать изволил. Уходи. А если действительно бросишь, пойдёшь и закодируешься, и справку мне покажешь, тогда и поговорим. А теперь иди!
***
Прошло 10 лет. Слава Богу, всё в Таниной семье устроилось наилучшим образом. Степан, как ни странно, действительно бросил пить и закодировался. Он ночевал в строящемся доме, за который взялась их бригада, работал, не покладая рук. Когда закончили заказ, пить со всеми отказался категорически. Над ним посмеялись, но на первый раз простили. Второй отказ уже был встречен глухим ропотом: «Чё, лучше всех хочешь быть?» Тем более, что жёны других мужиков начали ставить его в пример, а это уже было выше допустимого.
Степан всё понял, и нашёл себе другую бригаду, где выпивка была делом сугубо добровольным. Заказов хватало на всех, благо строиться стали не только новые русские, но и так называемый средний класс. К этому времени он уже вернулся в семью – Татьяна своими путями узнала, что он больше не пьёт, сама пришла к нему, и забрала домой. Они по молчаливому уговору сделали вид, что ничего не было, и муж просто уезжал куда-то по делам. Вначале она боялась, что он может сорваться, но видя его решительность, поверила окончательно.
Вскоре узнала, что беременна, они задумались, как жить дальше – квартира становилась тесной. И Максимка уже был большой, и второму ребёнку скоро понадобится место. На обмен с доплатой надеяться было нечего, недвижимость росла в цене, а денег хватало только на жизнь. Но и тут судьба, словно вознаграждая их за терпение, снова повернулась лицом: квартиру снизу выкупил какой-то делец, чтобы устроить там офис. На это требовалось разрешение соседей, и Степан договорился участвовать в постройке, делать пристройку разом, с общим перекрытием, которое служило дельцу потолком, а Стёпе – полом.
Всех устроил такой вариант: семья достраивала ещё две большие комнаты, бригада получала хороший заказ, а деловар с первого этажа мог не беспокоиться за качество строительства: сосед не будет халтурить, им вместе жить и пользоваться пристройкой. Кроме того, он помог Степану получить разрешение на расширение. К появлению на свет второго пацана закончилось и строительство. Таня вспомнила старые страхи, боялась, что новоселье и рождение второго сына могут пробить броню трезвости, но муж оказался молодцом: пил литрами томатный сок и был вполне счастлив.
Вскоре Максим поступил в ВУЗ, на бюджет. Маленький Андрюшка ходил в садик. У Тани свободного времени стало больше, и она стала работать в престижном кафе с домашней кухней, где её простые, но чрезвычайно вкусные блюда пользовались бешеным успехом.
Иногда она садилась на кухне за стол, задумчиво перебирала какие-то ложки-поварёшки, и думала о том, что жизнь её удалась, несмотря на столь грустное её начало. Теперь у неё есть свой дом, любимый и любящий муж, замечательные сыновья, достаток и благополучие. Но всё же, иногда ей казалось, что ещё чего-то ей не хватает, какой-то маленькой детали, а какой именно – не понимала.
В тот день начальство отправило её в соседний город на разведку. Хотели расширяться и вели переговоры с владельцами подобного кафе о сотрудничестве. Тане предстояло под видом обычной посетительницы прийти в это кафе, заказать обед, оценить качество блюд и обслуживание глазами профессионала.
Ехать надо было автобусом, с центральной автостанции. Билет ей купили ещё два дня назад, она вышла из дому заранее, поэтому пришла задолго до отправления. Присела на лавочку, огляделась по сторонам: обычная суета и толкотня, характерная для таких мест. Люди мелькали, присаживались, поднимались, бежали, или чинно шли к своим автобусам.
В сторонке, возле входа в автовокзал, неподвижно сидела пожилая, даже скорее, старая женщина в тёмной, довольно ветхой, но чистой одежде. Сидела молча, неподвижно, не реагируя на подъезжавшие и отъезжающие автобусы. Не просила милостыню – у неё не было ни пластикового стаканчика в руке, ни картонки с жалостливой надписью. Подъехал Танин автобус, и она села на своё место у окошка. Отъезжая от станции, снова увидала неподвижную фигуру старушки.
Обратно возвращалась она уже вечером, поездка оказалась успешной, она с удовольствием погуляла по незнакомому городу, а к обеду зашла в нужное кафе. Ей очень понравились и блюда, и цены, и улыбчивые девушки на кассе и выдаче. Только вот в суп надо бы приправки добавить, и котлеты хорошо бы помягче…
Первое, что бросилось ей в глаза на автостанции – всё та же сгорбленная фигурка у входа. Она вышла из автобуса и решительно направилась к бабушке. Живая ли? Вон, сидит-то как неподвижно… Она осторожно прикоснулась к плечу пожилой женщины, и та вздрогнула, подняла на неё пустой взгляд, засуетилась.
– Я здесь мешаю, да? Сейчас, дочка, сейчас я уйду…
– Нет, что вы, мешать тут некому, а я просто пассажирка, не с администрации. А вы что, целый день тут так и просидели?
– Просидела, да, – бабушка как-то погасла, съёжилась.
– Вы автобус свой пропустили? Деньги потеряли? Встречаете кого-то?
– Некого мне встречать, доченька, – вздохнула старушка, – я сейчас, посижу немного ещё, и пойду…
– Домой?
– Н-нет… Так себе, просто пойду…
– Так. А ну-ка, давайте подробнее, – Таня, с детства видевшая человеческие отношения далеко не с лучшей стороны, была уверена, что с бабушкой случилась беда. При этом у неё даже не возникло мысли, что здесь какая-то подстава, – какой смысл аферистам разводить её, обычную женщину без накоплений и богатств? – Вы голодны? Пить хотите?
Таня уловила жадный взгляд бабушки, брошенный на точащее из её сумки горлышко бутылки с минеральной водой. Протянула ей, и та стала жадно и неловко пить из горлышка, проливая на кофту.
– А теперь рассказывайте! – Таня была полна решимости разобраться с этой историей.
– Что там рассказывать, дочка, – горько улыбнулась старушка, – бросили меня дети. Использовали и бросили…
Анна Ильинична жила в большом селе, недалеко от райцентра. Старый, но крепкий дом, все коммуникации, речка, лес – курорт практически. Муж давно умер, единственный сын вырос, уехал учиться в город, да так и осел там. Женился, детки пошли. Да только ютились они в однокомнатной квартирке, на голове друг у друга. Она им сколько раз предлагала – переезжайте, дескать, ко мне, места тут много, автобус до города каждый час ходит. Нет, не хотели в село, городской сыночек стал, балованный.
А потом стал подъезжать к матери – а давай, мол, твой дом продадим, да нашу трущобку, и хорошую квартиру в городе купим, просторную, все вместе там жить будем! Не хотела они в городскую квартиру идти, всю жизнь на земле прожила, да только вцепились в неё сын с невесткой, как клещи – продавай, да продавай! Уговорили в конце концов. И впрямь, купили квартиру большую, хорошую, на три комнаты. Да всё по-хитрому сделали, новую квартиру на внуков оформили, чтоб права у неё не было.
В одной сами, в другой дочка, а в третьей – бабушка с внуком. Пока внук маленький был, ничего, уживались. А потом подрос, стал на бабушку голос поднимать, только и разговору: «подай, принеси, не так всё делаешь, деревня!» Невестка тоже шипит, когда гости приходят, велит в своей комнате сидеть, к гостям не лезть, натуру свою деревенскую не показывать!
Тут и внучок подрос, бунтовать стал: «Как так, у Верки своя комната, а я с бабкой жить должен?» А сестра ему в ответ: «Ты малявка, тебе не положено ещё, а мне пятнадцать уже, ко мне гости приходят!» Чуть не драки дело доходило! А Геночка, сынок, всё что-то с женой шептался, шептался, да и говорит: «Вот что, мама, тяжело тебе, наверное, в таком бедламе жить, не дают внуки покоя! Да и Витеньке пора уже свою комнату иметь. Так что, будем расселяться». «А куда же расселяться, Ген?». «Куда, куда. Дети по комнатам, а тебя мы в приличный пансионат отвезём. Там и лечат, и кормят, и шумных детей нет!»
А пансионат у нас в городе один – дом престарелых называется. Старый, обшарпанный, крысы бегают – я по телевизору передачу смотрела. Вот так меня детки отблагодарить захотели, за всё хорошее, что я им сделала. В общем, я с вечера собралась, паспорт взяла, пенсионное, денег немного у меня было, да под утро и выскользнула из дому. Пришла на автостанцию, купила билет, куда глаза глядят, да на что денег хватило, и уехала, чтоб только в этот страшный дом не попасть.
А как приехала, села на лавку, и что теперь делать, не знаю. Деньги все на билет ушли, деваться мне некуда. Думаю, может до местного дома престарелых доберусь, вдруг там получше условия, и меня примут, да что-то сомлела совсем, так и просидела целый день. Тут мне Бог тебя и послал, выслушала старуху, попить дала. Теперь пойду этот самый дом искать. Не знаешь, случаем, где он тут у вас?
– Знаю, – спокойно ответила Таня, хотя внутри у неё всё кипело, – сейчас туда и поедем.
– Ой, правда? – обрадовалась старушка. – А там хорошие условия? Меня возьмут?
– Возьмут, это я вам обещаю. И условия там – лучше некуда.
Они сели на маршрутку, и вскоре подъезжали к дому, где жила Таня с семьёй.
– Пойдёмте, Анна Ильинична, нам сюда.
– Как же сюда, дочка, – удивилась та, – здесь же жилой дом?
– Вот именно, жилой! Самый, что ни на есть, жилой. Заходите, не бойтесь, всё будет хорошо!
Они поднялись на второй этаж, Таня открыла дверь своим ключом. Навстречу бросился маленький Андрюшка, остановился, увидев незнакомого человека.
– Здрасьте! – вежливо поздоровался он.
– Проходите в ванную, мойте руки, сейчас сядем за стол, а потом и поговорим, и все вопросы решим! – она решительно повела бабушку, показал ванную, дала полотенце. Вышел из спальни Степан, вопросительно поднял брови.
– Сейчас, мои хорошие, сейчас всё узнаете. Максимка дома?
– Нет, позже придёт, – ответил муж.
– Ну, тогда давайте за стол, будем ужинать. А пока – знакомьтесь, это Анна Ильинична, или просто, баба Аня. Её выгнал из дома собственный сын с внуками, она пропадала на автовокзале, не знала, куда идти, и что делать. Собиралась даже дом престарелых искать. Вот я её к нам и привела, в наш дом. Надеюсь, никто не возражает?
Бабушка поднялась с места, растерянно моргая, руки у неё дрожали.
– Как же так, доченька? Как же так, я же с улицы, как же вы хотите, меня в дом к себе взять, что ли? Нет, нет, я не могу так…
Таня хотела что-то ответить, но её опередил Степан. Он мягко посадил бабу Аню обратно, присел перед ней на корточки, ласково взял её руки в свои, и тихо сказал:
– Это теперь и ваш дом. Вы знаете, мы с Таней много в жизни повидали. Её после рождения в кусты бросили, и сбежали, да добрые люди нашли, и в детдом отнесли, там она и жила. Я в семье родился, но когда на Тане жениться захотел, родители из дому выставили и отказались от меня, не захотели сироту в дом брать. Но таких подлецов, которые родную мать на улицу вышвырнули, это… В общем, так! Отныне ваш дом – здесь. Мы с Таней ваши дети, вы – наша мама!
– А мне бабушка, да? Ур-ра, у меня будет настоящая бабушка!
– А почему это только у тебя? – раздался весёлый голос из прихожей, и в кухне появился Максим. – я что, не человек, что ли? Очень всё кстати! Вот, познакомьтесь, – он притянул к себе тоненькую девушку, смущённо прячущуюся за его спиной, – это Оля. А это, Олечка, моя семья. Папа, мама, братишка Андрей, и бабушка… («Аня», подсказал Степан) бабушка Аня!
– Ну всё, – притворно строго объявила Таня, – все за стол, потом – чай.
– А к чаю – тортик, мы с Олькой притащили, сюрприз будем делать, объявить кое-что хотим!
– Баб Аня, а ты чего плачешь? – спросил Андрюшка, прижимаясь к бабушке, – всё же хорошо!
– Поэтому и плачу, внучек, – прошептала старушка, гладя вихрастую голову мальчонки, – от счастья плачу…
