Плачевное состояние степени изученности психоанализа в России легко показать всего лишь одним примером (столь же много говорящим разбирающимся в теме, сколь столь же сильно удивляющих несведущих): большинство студентов или закончивших вузы если и знают Фрейда и Юнга, то обоих причисляют к психоанализу. Но архетипы и гипотеза коллективного бессознательного, и отсутствие внятной концепции переноса и работы с ним в учении Юнга – делают его далёким ответвлением динамического подхода, которое невозможно называть психоанализом. Лучше аналитическая психология или просто юнгианский анализ.
Фрейд и Юнг были соратниками, а не единомышленниками, причём недолго (около 5 лет). В их конфликте была личная составляющая: Фрейд считал Юнга учеником и наиболее вероятным наследником и поэтому требовал от него соответствующего поведения, в то время как Карл-Густав тщательно вытеснял этот элемент, придумывая разные отговорки (в которых пытался объяснить бессознательное Фрейда). Более того, Юнг не желал быть чьим-то последователем, так как был уверен в том, что сделает не менее важные фундаментальные открытия, чем Фрейд.
Однако проблема не только в субординации и эдипальных побуждениях молодого Юнга. Глядя на развитие обоих подходов спустя десятилетия после раскола, легко можно увидеть более значительные теоретические и ценностные расхождения.
Фрейд был человеком науки (образца XIX века) – это эмпирик и атеист, ищущий причины, которые работают вне зависимости от того известны они или нет. Отсюда его обострённая научная честность: Фрейд признавал и описывал свои ошибки в случаях, а ранее он изрядно рисковал репутацией, признавая детали личного анализа. Пройдя через «пустыню самоанализа» (1894-1898 гг.), он с полным правом мог сказать, что «настоящий самоанализ невозможен». Для анализа необходим Другой (для Фрейда им стал Флисс). Поэтому Фрейд настойчиво относится к ученикам как к пациентам: он знает, что самоанализ без Другого опасен, и лучше узнать о своём бессознательном через аналитика. Это вовсе не запрет, скорее техника безопасности.
Отличительной особенностью Юнга напротив является его глубокий интерес к оккультизму и паранормальным явлениям. Он стремился найти связующие звенья между психологией и гностицизмом, истолковать мистические явления. Такой уклон напрямую связан с личным опытом Юнга: в его семье практиковали спиритизм (дочь Юнга стала медиумом), а сам он с детства видел странные сны, полные загадочных символов. Юнг тяготел к романтизму. Он верил, что содержания наших фантазий и снов сложнее и глубже, чем кажется Фрейду. По этой причине он отверг сексуальную теорию психоанализа и попытался увидеть в бессознательном неличностные содержания (архетипы). При этом в жизни Юнг оказался мягко говоря сверх-гибким субъектом. Он спровоцировал травлю Отто Гросса (чтобы оправдать себя), неоднократно лгал о ситуации с Сабиной Шпильрейн, манипулировал и изменял жене (на которой женился из-за денег), сотрудничал с нацистами, а потом оправдался силами своих учеников (стёрших язык в противоречивых объяснениях мэтра).
После ситуации со Шпильрейн у Фрейда опустились руки: он понял, что Юнг не понимает и не принимает концепцию переноса, а потому не может быть аналитиком. Но это скорее повод. Причина в обнаружении принципиального расхождения в понимании содержаний бессознательного. Юнг верит в фиксированные значения, единые для всех людей. Фрейд в итоге приходит к мысли, что такая модель ведет к мистике и псевдодуховности, и не согласуется с принципом единства теории и практики. По Фрейду сон – это сообщение о желании, чётко направленное от субъекта желания к конкретному адресату (например, аналитику). Юнг вносит иное понимание: сон – это комплексное сообщение о личности, не имеющее ни автора, ни адресата. Модель Фрейда – чисто аналитическая, к тому же анализ может проходить и без работы со снами. Юнг же уверен, что в значении сновидения обнаруживается универсальное знание.
Обычно Фрейда мыслят как человека, обнаруживающего за невинными образами и словами сексуальные и другие подтексты. В «Толковании сновидений» Фрейд и правда под воздействием идей Юнга и Вильгельма Штекеля сделает вставку в форме таблицы, содержащей список символов. В основном перечислялись образы, обозначающие половые органы, формы удовлетворения, родственников, а также рождение и смерть. Однако после разрыва со обоими таблица будет изъята из текстов и практики психоанализа. Сквозь теоретические споры у Фрейда постепенно выстраивается чёткое отношение и к символам, и к тому, что и как интерпретирует аналитик.
Поэтому Фрейд посылает Юнгу верный упрек: не стоит играть в Бога, мир таков, какой он есть, и прежде всего нужно это принять. Программа Юнга мыслит психотерапию как средство сделать людей свободными и счастливыми. И это отнюдь не секрет для его учителя, который в письме Джонсу писал: «Может оказаться, что мы переоцениваем Юнга и его труды в будущем... Я не ожидаю какого-либо немедленного успеха, а предчувствую непрестанную борьбу. Всякий, кто обещает человечеству освобождение от тяжести секса, будет приветствоваться как герой, и ему будет позволено нести любую чепуху, которая ему заблагорассудится».
Позиция Фрейда более умеренна, но и сложна. Мы приучены мыслить конечными ориентирами и идеалами, а психоанализ – это такой тип отношения, который не строится на идеале. Задача психоанализа – поддержка субъекта, создание некоторой третьей позиции между влечениями и требованиями социума. Причём каждый сам решает, зачем ему это нужно, но уж точно никаких обещаний счастья в психоанализе нет. По крайней мере, только Фрейд из всех психотерапевтов отважился сказать: «Я склонен полагать, что намерение о том, что человек должен быть счастлив, не включено в планы Создателя». Для психоанализа желания, отношения, симптомы – это и есть реальность, которую нужно принять, прежде чем станет возможным с ней что-то сделать.
