Серенькое тёплое утро, небо затянуто облаками, дождик в раздумьях: то ли пойти, то ли нет.
В кофейне усаживаемся за столик у стены. Очень вкусный кофе! За неделю утреннее посещение кофейни успело войти в привычку, и теперь слегка подламывает около 10-ти утра: я не в кофейне, режим нарушен, гармония под угрозой.
Начало истории:
Пьем кофе, разговариваем. Народу много, через стол от нас несколько молодых пар, одна из пар – с ребенком, девочкой лет трёх. Спустя время чувствую на себе чей-то взгляд.
Девчушка, предоставленная самой себе, так как родители увлечены разговором, нашла себе место между столом (до кромки которого она не достает) и стулом. Забившись туда, она смотрит на меня круглыми голубыми глазами завороженно, не мигая. По направлению взгляда понимаю: мои длинные серьги привели малышку в такой экстаз.
Что значит родиться женщиной... Это диагноз, независимо от того, два тебе года, или девяносто два. Так проходит минута, две. Затем она подходит к нашему столику, становится возле, всё это время глаз с меня не сводя, и уже ладошки кладет на сиденье стула – нельзя ли на него влезть, чтобы быть к вожделенным серьгам ещё ближе.
Родители и их друзья, наконец, видят эту немую сцену, начинают веселиться и пытаются позвать девочку. Однако увести её удается только взяв за руку. Причем сидя на руках у отца, она продолжает неотрывно смотреть на меня.
Надо сказать, я мало понимаю в детях и не впадаю при виде их в щенячий восторг. Все знают, что моё отношение к ним в среднем укладывается в рамки знаменитого диалога: «– Фрекен Бок, вы любите детей? – Ну, как вам сказать... Безумно!».
Но эта доверчивая бессловесная кроха сдвинула в сознании какие-то вековые плиты. В довершение ко всему, когда родители поднялись с намерением уходить, эта пичуга разулыбалась и принялась махать мне обеими ручонками!
Я почувствовала себя кавказской овчаркой, которую лизнули в нос. Всё, я обезоружена. Берите меня голыми руками.
Ну что за город! Себя перестаю узнавать.
Вечер второго дня мы провели в благопристойном итальянском ресторане. Официанты любезны до безобразия, интерьер изысканный, скука смертная. Прямо вот сидишь – и хочется, как говорил Антон Павлович Чехов, «то ли чай пойти выпить, то ли повеситься».
Нет, это не наш формат. В пабе «Тауэр», куда мы пару раз захаживали в последующие дни, почему-то было всё время весело. Вот и поди разбери!
На третий день вечером я отправилась гулять по городу одна. Потеплело, моросил дождик, этакая вселенская меланхолия в изысканных декорациях.
Кстати, правы были Ильф и Петров в «Одноэтажной Америке»: «Если бы города могли выбирать для себя погоду, как человек подбирает галстук к носкам, то Дирборн обязательно выбрал бы к своим кирпичным двухэтажным домам ненастный день в жёлто-серую дождливую полоску».
А если Санкт-Петербург выбирал для себя погоду, то выбрал её тоже безошибочно. Ничто так не идет шпилю Петропавловской крепости и куполам храмов, как серое дождливое небо.
Я шла от Мариинского театра вдоль набережной Крюкова канала, затем по каким-то уж совсем не запомнившимся мне улицам.
Странное дело: совсем не было страха заблудиться или потеряться. Было хорошо, совершенно спокойно, безмятежно – так, как бывает, когда знаешь, что ничего плохого с тобой случиться не может. Тебя никто не обидит, ты точно не потеряешься, а если и заплутаешь – тебе помогут. Ты один, но ты не одинок. В этом ощущении заключается ещё одна загадка Петербурга для меня.
На четвертый день холод и сырость начали подтачивать мой слабый организм. Я затемпературила, захандрила, навалилась откуда ни возьмись слабость, зазнобило.
Посещение Смоленского кладбища оптимизма не добавило: в замшелых камнях, покосившихся крестах и тяжёлых тёмных надгробиях, под которыми покоились генерал-майоры, чиновники, барышни и кадеты, таилась безысходность. Я живо ощутила себя чахоточной девицей, чья звезда безвестно закатилась в каком-нибудь сумрачном и скучном чиновничьем доме в середине 19-го века.
А вечером мы сидели в арт-подвале «Бродячая собака» на моноспектакле «Нервные люди» по произведениям Зощенко. Хохотали так, что болели скулы. Моя болезненная хандра совершенно улетучилась.
Что же касается Зощенко, он всегда был нами любим, но теперь по свежим впечатлениям достаточно в любой момент, в любой ситуации произнести что-то из серии «Вот те клюква, с чего ж это мы, уважаемые товарищи, разодрались?», «Мне сейчас всю амбицию в кровь разбили», или «Запасайтесь, дьяволы, гробами, сейчас стрелять буду!» - и мы снова начинаем смеяться.
На следующий день мой друг Олег повёз нас в Пушкин.
Танчита настолько впечатлилась парком и дворцовыми покоями, что, обмозговав это дело, наморщив лоб, сообщила мне, что надо как-то что-то больше себя любить – вон цари как жили, и ни в чем буквально себе не отказывали! А мы как сироты.
Популярно у читателей:🌇
Спорить с этим было трудно. Я несмело возразила, что зато у Екатерины Великой супруг, Петр III, был ничтожеством – что за радость с таким жить (про себя подумав, что не сильно-то царица и убивалась с ним жить, а учинила государственный переворот, Петя подписал отречение и был снят со счетов, а она уж там потом развернулась во всю мощь с Григорием Орловым, Милорадовичем и Платоном Зубовым).
Однако Таню не смутило незнание этих утешительных подробностей – она возразила, что в таком Тронном зале она бы и с Петром III поцарствовала, не рассыпалась бы.
Настал день отъезда. Настроение было такое, как будто меня ссылают на чужбину. Никакой тоски по дому, никакого желания возвращаться. Когда летишь обратно, мотивация уже нулевая, и канитель с досмотрами и регистрацией, сидениями в ожидании посадки на рейс начинает раздражать.
За полчаса до нас улетал самолет в Омск, и последние полчаса до его вылета непрерывно призывали на посадку некую Татарникову, которая неизвестно где потерялась.
В половине девятого, то есть, насколько я поняла, в момент, когда самолет взлетал, она явилась к выходу на лётное поле – как на автобус, ровно к отправлению.
Когда мадам Татарниковой объяснили, что она опоздала, та заметалась, заплакала, начала стенать, что где-то там сидела и ничего не слышала, и принялась кружить по залу с мобильным, жалуясь кому-то, что не улетела. В руке у неё был контейнер с котом. Бедный кот в Омск тоже не попал. Кота было неизмеримо жальче, чем Татарникову.
В самолете моим соседом был графоман. Все четыре с половиной часа полёта он что-то сосредоточенно записывал в ежедневник формата А4.
Раздирало любопытство, что же это за новый писатель летит, масштабом никак не меньше Льва Толстого. Поскольку он беззастенчиво косил лиловым глазом в мою книгу, я тоже запустила глаз в его ежедневник. Там было написано что-то вроде: «Пройти полный медосмотр».
Затем записи по разделам «История», «Литература», «Искусство». Мда. Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам... Представила окончание ежедневника: «Не забыть помереть после 90 лет. Предварительно взять очередь к терапевту, сдать кровь на сахар и кастрировать кота, ибо пакостит на ковер, подлец. Иван Иванычу из 3-ей квартиры по завещанию ничего не оставлять, эта сволочь сломала мне замок на почтовом ящике!»
В 04.30 утра самолет приземлился в Новосибирске. Лил дождь. Круг замкнулся.
Читайте также:
📌 "ДРЕЗДЕН: роскошь и блеск высокого барокко. Саксония: Кёнигштайн и Бастай"
📌 "Австрия. ВЕНА: до любви не хватило полвзмаха"
Ранее:
📌 "Италия морская. Остров Эльба. ПОРТО АДЗУРРО и МАРИНА-ДИ-КАМПО"
📌 "Италия, mi amor. ПИЗА: если звёзды падают, значит, это кому-нибудь нужно?"
Далее:
🏯"Величественные храмы Европы. Кёльнский собор: сны исполина"
✅©ГалопомПоЕвропам
Встретимся на канале!