Моя дочь переболела менингитом и потеряла слух.
Когда незнакомые люди узнают об этом, они говорят обычно одну и ту же фразу: "Как же вы так не убереглись?"
Это лайтовая версия.
Есть и более безжалостная: "Не уберегли девочку?"
Первое время меня трясло от этих слов.
В прямом смысле. Я мерзла, включался озноб, крупная, заметная дрожь. Внутри меня отчаянно вибрировала мысль о моей стопроцентной ответственности за случившееся, и внутри перитонитом растекалась теплая липкая вина.
После этих слов я обычно становилась очень несчастной, и по несколько дней ходила погруженная в страдания.
Муж замечал мое чувство вины, и у него тоже портилось настроение. Вина как грозовая туча нависала в атмосфере семьи.
Да, я знала , что менингит - лотерея, и никто от него не застрахован, но в тот период мозг, в котором проживал здравый смысл, был никак не соединен с сердцем , затопленным виной. Душевные провода отсырели, искрили, и не проводили ни ватта жизненного электричества.
Чувство вины - удивительно бесполезное чувство.
Оно может засосать тебя в воронку адового разочарования в собственных силах, распороть твою личность на атомы, взорвать твой мир вдребезги, и загнать тебя под плинтус собственной бездарности.
Оно высасывает километры энергии, и по сути ничего не дает взамен. Вот зачем оно? Чтобы люди вокруг знали, что я не исчадие ада, и что если я косячу, то мне очень жаль?
А разве это так важно, что думают о тебе люди в этот момент?
Разве не важнее сейчас обратно собрать себя по кусочкам, восстановить свой рассыпавшийся паззл личности, и потратить энергию именно на это, а не на показательные страдания.
Однажды я со своим трехлетним сыном ехала в автобусе. Он спал в коляске. Люльку в ней я расположила горизонтально, чтобы сыну было удобно. Сама сидела на сидении, рядом с коляской.
Во время экстренного торможения вдруг автобус дернуло и... коляска как-то перевесила и упала, задрав колеса.
Сын проснулся, испугался, заплакал. Я бросилась к нему, схватила, обняла, прижала к себе. Я тоже ужасно испугалась. А вдруг сильно ударился?
Люди
вокруг переполошились, подошли, помогли собрать рассыпавшиеся из поддона игрушки, одежку, лопатки, ведерки...
А я все стояла, вцепившись в своего ребенка, который давно успокоился, и снова заснул, уже у меня на руках: он больше испугался, чем ударился.
Меня в тот момент просто разрывало от горечи и злости на собственную криворукость. Ну что я за мать?
А один мужчина, проходя мимо на выход, сказал раздраженно: "Что же вы, мамочка, не следите за своим ребенком?"
И я просто солдатиком нырнула в вину до самого дна...
Вот сейчас прошло уже много лет, а мне до сих пор интересно: вот зачем, вот зачем он это сказал?
Неужели не очевидно, что сильнее, чем я сама себя, меня никто не накажет? Ведь я в тот момент была просто воплощенным чувством вины...
Все свои материнские косяки я привыкла культивировать, я об них спотыкалась, я их вспоминала, я в них возвращалась.
Они все, нанизанные на ниточку чувства вины, тяжеленными бусиками висели у меня на шее, всегда были со мной, всегда отсвечивали своей недрагоценной сутью в мою истерзанную совесть.
Но идут годы, и я мудрею. Прозреваю что ли. Я начинаю понимать про себя все больше.
Важный инсайт, пропущенный через сердце: чувство вины - абсолютно бесполезно.
Это не значит, что я его больше не испытываю. Это значит, что я к нему теперь иначе отношусь.
Когда нам становятся понятней состояния, которые нами движут, они гораздо меньше на нас влияют.
Каждую неделю я в чем-то косячу.
Сама себе в дневник матери леплю двояки.
Например, на этой неделе я взяла один трудоемкий проект, не рассчитала свои ресурсы времени и сил, и не успеваю уделять детям внимания столько, сколько хочу.
Я так и не постирала остов Катюшкиной коляски, хотя обещала себе сделать это еще месяц назад.
Сын пошел учить китайский, по собственной инициптиве, а я не придала этому значения, шутила, думала, он не всерьез, пока не поняла, что ему честно интересно (а я чуть не нивелировала ему весь интерес к этому языку своими шутками, потому что выяснилось, что имя "Данила" по-китайски звучит как "ФУ", а у других детей нормально звучат имена, и я шутила, что с китайским у нас фсё), слава богу, что вовремя осеклась и исправилась.
Катюша отказывается со мной заниматься, видит во мне исключительно маму, а не учителя, балуется, хохочет, не внимательна, я злюсь, теряю терпение...
Мне есть за что поставить себе твердый двояк, и если открыть портал раскаяния, то чувство вины затопит меня всю.
Но. Все свои косяки я замечаю, и непременно исправлю. Не потому что должна, а потому что хочу.
Но я не буду думать о них с надрывом и разочарованием в себе, потому что мое чувство вины ничего не исправит.
Исправлю все я сама. Потратив на это ту энергию, которую раньше тратила на страдания.
Это немножко похоже на "Я не виновата, что я плохая мать", но так и есть.
Пункты "за что на этой неделе мне себя винить" давно переименованы в "за что мне себя на этой неделе простить".
Я очень неидеальная мать. Не потому, что я не хочу быть идеальной, а потому, что я - живая. Живые люди совершают ошибки. Это встроенная при производстве опция, обязательный пакет.
Чтобы справиться с чувсвом вины за свою материнскую неидеальность, я в противовес ему каждую неделю вручаю себе материнский Оскар.
Я вспоминаю, как прошла неделя, но не через призму косяков, а через призму тех моментов, где я собой довольна.
Каким бы лузером в сфере материнства я не была, что-то хорошее я непременно совершила за семь дней.
Ну вот на этой неделе...
Я вспоминаю, как испекла любимую запеканку сына и дочки и любовалась тем, как они ее едят.
Вспоминаю, как тащила с прогулки самокат, медведя и мяч, когда дочка, которая непременно хотела на улицу взять все эти игрушки, на улице играла в них ровно минуту.
Вспоминаю, как с сыном вместе готовили подарок на день Рождения девочке, которая ему нравится.
Как после ванны Катюха вырвалась у меня из рук и маленьким привидением в полотенце носилась по квартире, а мы все бегали ее ловили, и притворялись, что никак не можем поймать.
Как ехали в машине, и там заиграла песня "все люди как люди, а я суперзвезда" и мы всей семьей орали припев, не попадая в ноты, не зная слов, орали и хохотали (потому что пением это сложно назвать), а Катюша в это время, пристегнутая ремнем, умудрялась еще и не стыдно тверкнуть (станцевать тверк)...
Вспоминаю, как мы заснули с приболевшим сыном в обнимку, во время дневного сна дочери, и проспали втроем до пяти вечера, так сладко-сладко.
Я не знаю, может, Оскары лучшим мамам дают за другое. За идеальный порядок в квартире, за пятерочный дневник и за Шопенгауэра, прочитанного ребенком в 7 лет.
Но мой личный Оскар, он вот такой.
Он не похож на величественную статую, облитую сусальным золотом.
Он похож на имбирного человечка, измазанного творогом запеканки, заштрихованного разноцветными мелками, с надломанной коленкой, склеенной сгущенкой.
И знаете, он настоящий, и мне не нужен другой.
И мои бусики вины больше не тяготят меня и не тянут вниз, а цветными горошинами летят вниз и брызгают об пол ярким разноцветным салютом...
Я не виновата, что я хорошая мать.
