Проваливаться в небытие было лучшим, что случилось за последние дни. Там, в неправдоподобно сияющей черноте ничего не было. А в госпитальной палате Волгина захлёстывала боль. И из-за этих гигантских волн боли тоже ничего больше не оставалось – в целом мире. Сейчас Сергея сюда, в эту боль, вернула тихая песня, которую горестно напевала девочка-медсестра – её Волгин краем глаза видел, когда ненадолго возвращался из своего небытия в тихую палату, за окном которой было потрясающее небо - низкое, серо-синее, с проблесками октябрьских лучей. Волгину хотелось туда – казалось, только там придёт освобождение от рвущей боли в плече и позвоночнике. Но задерживали его в палате слова песни, заставляли напряжённо вспоминать то, что незримо стояло за этой песней, звало, умоляло оглянуться, вспомнить…
…Арину в деревне звали ветреницей. Кто – с улыбкой, чаще – со злым осуждением.
- Аааа! Арина!.. Так что хотели-то… девка… это… Одним словом…
На всю округу девчонка с таким именем – Арина – была одна. Поэтому сразу понятно, о ком речь. Ещё школьницей была, а уж слухи шли, что… не очень бережёт Арина девичью честь. И правда: видели Арину то с одним, то с другим. Ладно бы – с парнями-одноклассниками. Где там – всё больше приезжие: то какой-то инспектор из района, то механик из города. Видели, как поздно вечером невесть откуда провожали Арину до калитки заезжие ухажёры.
И чтобы красавица писаная – и близко нет. Обычная девчонка. Светлые кудряшки, две косы. Веснушки – нечастые, но крупные, разбежались по румяному лицу, без улыбки не взглянешь. Да глаза – что небушко поздней осенью: прегустая синева… Худенькая, хлёсткая. Ростом не вышла. А поди ж ты – от парней отбоя нет. Поговаривали, и женатый агроном с Марфовки одно время наезжал, и она, бесстыжая, выходила к нему, смеялась, гулять ходила к озеру.
А мать с отцом - что бы строгость родительскую проявить, пристыдить свою десятиклассницу. Нет, берегли единственную дочку. Отец взглянёт – и никто из кумушек деревенских не смеет сплетничать об Арине. Мать, бывало, всплакнёт украдкой, слыша пересуды. Станет спрашивать Арину. А та смотрит на мать, а глаза – чистые-чистые. И сердце материнское успокаивается…
А тут приехали в село военные – курсанты. На уборку. Днём – в полях. Ну, а вечером, известно, на танцах. Под открытым небом. Переполох среди девчат!.. Каждая в офицерши метила. Вокруг Ариши, понятно, не один курсант увивался. А встречаться она стала с их командиром, лейтенантом. И больше ни с кем даже не танцевала. Отшучивалась, отказывая парням. Ждала его, лейтенанта своего. Диву давались подружки. И мать обеспокоилась, насторожилась: не похоже это на Арину, как бы беда не случилась. А Арина мотнёт косами, только её и видели.
Гулять с лейтенантом ходили в лес. Ягод здесь – каждую осень ступить некуда. И – сладкие-пресладкие!.. Арина лукошко брала, полное домой, матери, приносила. А глаза прятала. Как ни старалась мать поймать взгляд, чтобы, как прежде, успокоиться. Арина убегала, ссылаясь на дела. И болело сердце материнское…
Был в клубе концерт – деревенские с военными постарались. Арина пела вдвоём с учительницей по английскому языку, Татьяной Алексеевной. Татьяна Алексеевна работала первый год. Всё кривилась, переживала: за кого здесь замуж выйдешь… Всё назад, в город, собиралась. Так душевно у них получалось:
- Сладку ягоду рвали вместе,
Горьку ягоду я одна…
Арина часто напевала эту песню. Но выходило у неё весело, совсем не по словам. Казалось, девчонка не верит вообще, что горьки-то ягоды бывают. И – что их гораздо больше, чем сладких…
Мать беды боялась. А было это – счастье. И о чём бы ни шушукались деревенские сплетницы – счастья этого Арина ждала. Не растрачивалась. И поцелуя не позволяла. Мечтала: встречу – ему чтобы всё. Одному. Знали бы все, кто небылицы сочинял, как берегла себя Арина , как умела отпор дать. И дождалась. Тогда они с лейтенантом далеко в лес зашли. Тишина стояла. Словно весь мир прислушивался к этой тайне, обещал сберечь. Пахло листьями, нагретой осенним солнцем травой. Арина стояла у берёзы, прикрыв глаза. Сердце учащённо стучало – лейтенант молчал, и в молчании его Арина чувствовала… приближение того, что зовётся просто: счастье. Любовь. Он подошёл к ней. Она по-девичьи испугалась: что, сейчас?.. Лейтенант наклонился, поцеловал её волосы. Волосы пахли спелыми ягодами и листьями. Арина перевела дыхание: может, не сейчас?.. Страшно ведь. Пусть бы потом, позже… и страшно, и… подольше бы сохранить это ожидание счастья. А лейтенант подхватил её на руки. Арина закрыла глаза.
Лежали в густой траве. А казалось – полёт. Лейтенант ласкал её грудь, касался губами. И это было такое неизведанное счастье, что противиться ему просто не было сил. Расплелись косы, и – надо же! Запуталась в них одна звёздочка с лейтенантского погона… Плакала Арина – и от страха, боли девичьей, и от счастья. Какой он сильный!.. И… ласковый. И было это сбывшейся мечтой. Потом каждый вечер приходили они сюда, к берёзе. Уходила земля из-под ног. Небывалая радость - её покорность смелым лейтенантским ласкам.
Дома уже не прятала глаз от матери. Смотрела вызывающе, в глазах светилось счастье. Мать качала головой…
Потом пошли дожди. Встречаться в лесу стало нельзя. Арина была обескуражена: оказывается, без… ласк лейтенанта жить было нельзя. Без его сильных рук, смелых губ она теперь не могла жить. А ещё хотелось, чтобы он… чтобы ему с ней было хорошо. Как же он без неё?..
Вышла из дому – сеялся мелкий холодный дождь. Совсем стемнело. Медленно пошла к старой школе – там разместили курсантов. Под большой липой заметила тень. Арина обрадовалась, ускорила шаги – это он, в офицерском дождевике. Значит, тоже ждёт встречи! И вдруг слух резанул стук каблучков. К лейтенанту – прямо в объятия! – подбежала девушка. В коротком светлом плащике с капюшоном. Арина остановилась, прижалась к забору Васютиных. За ветвями липы её не было видно. Узнала Татьяну Алексеевну. Голова закружилась. Арине казалось, что она летит - но это был совсем не тот полёт, что с лейтенантом. Это, Арина чувствовала, был полёт в пропасть. Она видела, как лейтенант обнял Татьяну Алексеевну, укрыл её своим плащом. И так они вошли в калитку Васютиных – там учительница снимала комнату. А свет в окне так и не зажёгся…
Продолжение следует…