"Твоя сестра слишком высокомерна и ведет беспорядочную жизнь" - писал император Карл 5 сыну Филиппу. Но Филипп 2 и сам с людишками частенько не считал нужным здороваться (а если здоровался, то у них сердце уходило в пятки), так что по его меркам легкие пробелы в воспитании сестры должности регента не были помехой. И Филипп с легким сердцем уехал, оставив сестру донью Хуану править Испанией.
Тут стоит вернуться к личности их отца Карла 5 - указывать на недостатки детей одно, а сделать что-то для их воспитания - совсем другое. А у детей Карла 5 (и Испании) было много причин быть недовольными таким папашей. Как-то встречала историю, что однажды на охоте Карл 5 заблудился, и в лесных дебрях встретил испанского крестьянина, который вызвался его проводить. Хитрый пейзанин властителя не узнал (или сделал вид). Разумеется, как в таких историях и бывает, король тут же начал проводить прямую линию с представителем населения, что мол, да как. На расспросы старик ответил, что он уже достаточно пожил на свете, и застал правление пяти королей. - И кто же лучший? Фердинанд Католик, был ответ. - А худший? Да тот, который сейчас правит. - А что так? - оскорбилось его величество. - Да что это за король, бросил жену, детей, шастает вечно непонятно где - был справедливый ответ.
Карл, опять же по стандартам подобных историй, дерзкого крестьянина наградил за прямоту. Но шастать непонятно где не перестал. Более того, после смерти жены, король-император в Испанию и носа практически не казал, существенно расширив ареал "непонятно где". Королевские детишки росли сиротинками. Особенно пострадала младшая - Хуана. Мать умерла, когда ей было только 4 года, отца же даже воскресным папой было не назвать. Ну может максимум - "отцом раз в пятилетку". Само собой, отсутствие родителей и воспитание льстивыми придворными вылилось в эмоциональную отстраненность инфанты и некоторые... сложности характера, так сказать.
Для брачных планов сложности характера никогда помехой не были, и инфанту в 17 лет отправили в Португалию, замуж за кузена - португальского наследника. Как и в обычных семьях, проблема двух хозяек на одной кухне скоро дала о себе знать. Дело в том, что еще жива-здорова была свекровь Хуаны - королева Екатерина. Она же родная тетка своей невестки. Королева Екатерина Австрийская- это в прошлом та самая девочка, которая родилась уже после смерти отца, и которую мать, королева Хуана Безумная, удерживала рядом с собой в замке-тюрьме. Несмотря на трудное детство, Екатерина выросла женщиной вполне адекватной, но очень властной. Муж-король как свернулся калачиком под каблуком сразу после свадьбы, так и прожил все царствование. Вполне успешное, кстати. Вероятно умение ладить с шизофрениками было одним из козырей Екатерины в игре престолов.
Одна беда - наследники у них с мужем дохли как мухи. Остался последний - хилый Жуан Мануэль. В которого вцепилась кобыла-невестушка, и требовала плотских удовольствий. Тут еще был политический момент - португальцы не очень любили испанцев, и Жуан Мануэль был можно сказать последним оплотом перед аннексией страны ненавистными кабальерос. Вот и получается в головах придворных - приезжает высокомерная, но физически здоровая деваха- испанка, и пытается хрупкого португальского наследника ЗАЕЗДИТЬ до смерти. По наущению испанского правительства, конечно.
Королева Екатерина пыталась, конечно, свою родственницу наставить на путь умеренности в койке и уважения к португальским обычаям. Но не тут-то было, тетка/свекровь получила от ворот поворот. В отчаянии Екатерина стала жаловаться брату/свату - императору Карлу, и так как тот сестру знал существенно лучше чем дочь, в семейных ссорах принял сторону королевы Екатерины. Отсюда и суждения, приведенные в начале статьи.
Жуан Мануэль тем временем стал совсем плох. Хуана хоть и вредная девчонка, но свое предназначение смогла выполнить - была беременна на тот момент. О смерти мужа ей не сказали. Молитвы всей страны были направлены на того, кто еще не родился. Всеобщая истерия насчет рождения наследника достигла таких масштабов, что даже до Хуаны стали доходить флюиды - в ночь перед родами у нее были ВИДЕНИЯ - люди в мавританских одеждах пришли за ее ребенком. Родился - о чудо! мальчик и даже здоровый мальчик.
И тут прилетел бумеранг - никто, абсолютно никто при португальском дворе не хотел видеть ее регентом при сыне. А просто так в чужой стране вдовых принцесс не принято было держать - уж очень дорого они обходились, оплачивай коммуналку во дворцах, корми ее свиту, никому это не надо было... Более того брату Филиппу выпал шанс почувствовать себя альфонсом при стареющей английской наследнице, а для этого присутствие Хуаны требовалось в Испании. И наконец вишенка на торте - родной отец поддержал свекровь в битве за опеку над младенцем. Все это принцессу подкосило, и в попытке найти утешение, она обратилась к религии.
Но и тут Хуану раздирало желание быть единственной в своем роде. Еще в Португалии она попала под влияние супер-модного в то время ордена иезуитов. Правда была маленькая, но существенная проблема на пути к религиозному экстазу - в орден не брали женщин. Вот вообще не брали. По личному указанию Игнатию Лойолы. Принцесса топнула ножкой, хлопнула кулачком по столу - и заявила, что хочет быть иезуитом, и на меньшее не согласна. А желание женщины, тем более правительницы, закон. Иезуиты на то и иезуиты, чтобы находить выходы из самых сложных ситуаций - и они нашли выход. В орден Хуану приняли, но под именем Маттео Санчеса, мужчины. Элегантное решение, которое принесло выгоду всем сторонам - и принцесса могла считать себя монахом без отказа от светской жизни, и расположение правительницы сохранено, и устав ордена не нарушен.
Хуана тем временем вполне успешно правила Испанией, и не так успешно воспитывала трудного ребенка - племянника дона Карлоса. Она и сама была трудным ребенком, не намного старше наследника испанского престола, но в рейтинге трудных детей дон Карлос был вне конкуренции, и сладить с ним Хуане оказалось не под силу. Более того, нерастраченные материнские чувства заставляли ее баловать паршивца еще сильнее. Пошли даже слухи (необоснованные) об их с племянником преступной любовной связи. В отчаянии Филипп, который и за границей чувствовал, что с его сыном что-то не так, попросил отца (император Карл уже отрекся от престола и поселился в испанском монастыре Юсте) заняться воспитанием маленького чудовища. Ну вроде как нормально, когда внук проводит каникулы у дедушки в деревне. Все как у людей. Пусть там на рыбалку ходят и в шахматы играют. Бывший император не для того уединился в самом диком и труднодоступном месте Испании, чтобы ему гиперактивного внучка подсовывали... но скрипя сердцем согласился взяться за перевоспитание своего маленького тезки. Если нужно, розгами. На свое счастье Карл 5 скоро помер, не успев выполнить обещание.
Тем временем король Филипп вернулся домой. Там его ждало дело о лютеранской ереси и неуправляемый сын. Любимая сестра ждала тоже. Ей очень хотелось, наконец, сдать дела, и попробовать еще раз предложить свои услуги в качестве регента при сыне. Радость от возвращения брата омрачилась тем самым делом о лютеранской ереси, когда в течение года публично поджаривали самых-самых высокопоставленных лиц. Самой Хуане пришлось на общих основаниях приходить на допросы в офис святой инквизиции. Ее приближенные-иезуиты сбежали из страны, и нашли приют кто в Португалии, кто в Риме. Понятно, рассказывать брату о том, что она тоже мужчина-иезуит, было не совсем разумно. Приходилось с покерфейсом сидеть на аутодафе.
По условиям мирного договора с французами король женился на малолетней французской принцессе, и Хуана стала чем-то вроде дуэньи при веселом молодежном дворе. Филипп между тем строил странные планы - сына-то надо было женить, здоровый был уже лоб. И в какой-то момент всерьез обсуждалась идея женить его на родной тетке Хуане.
Дон Карлос хоть и имел репутацию психа, в данном случае отреагировал здраво и наотрез отказался.
Печальная судьба ее воспитанника дона Карлоса, посаженного в заточение собственным отцом, и невозможность быть рядом с собственным ребенком (жертвой педофилов) Хуану совсем отвратили от мира, и она все больше времени стала проводить в основанном ею монастыре Королевских босоножек. Там и умерла в сравнительно молодом возрасте. Печально, что ее деятельность остается в тени правлений отца и брата, но свое место в истории Хуана смогла занять - оставшись единственной женщиной-иезуитом.
И в завершение хотела бы привести небольшую цитату Брантома, лично встречавшего Хуану - "Принцесса Испанская славилась как особа весьма миловидная, чьи совершенства и величественность признавались всеми. Я имел честь видеться с ней в довольно тесном кружке и беседовать, когда оказался в Испании, возвращаясь из Португалии. Тогда я впервые явился засвидетельствовать свое почтение нашей королеве Елизавете Французской, а она выспрашивала меня о новостях из Франции и Португалии, когда доложили о визите ее светлости. Тут Елизавета Французская сказала мне: «Не уходите, господин де Бурдей, сейчас вы увидите прелестную и высокочтимую принцессу — и это зрелище не может вам не понравиться. Она же будет довольна, поговорив с вами и получив от вас известия о короле, своем сыне, поскольку вы его видели». Тут появилась и принцесса, каковую я нашел чрезвычайно привлекательной и одетой с изысканным вкусом: на голове у нее красовался ток из белого крепа на испанский манер, спускаясь низко, чуть ли не до кончика носа, а наряд был в духе траурных одеяний, принятых в Испании, поскольку обычно она избегала иных тканей, кроме шелковых. Разглядывая ее без помех, я пришел в полное восхищение, но тут королева позвала меня и напомнила, что ее светлость желают выслушать от меня новости о ее царственном сыне; меж тем как до того я явственно слышал, как она сообщила ее светлости, что тут находится дворянин, подданный ее брата-короля, прибывший из Португалии. При сих словах я подхожу к ней, по испанскому обычаю целую край ее платья, а она привечает меня очень мило и добросердечно, а затем выспрашивает о своем сыне, о его молодых затеях и выходках, а также о том, как я сам к ним отношусь (ибо в то время поговаривали, что готовится брачный договор меж ним и Маргаритой Французской, сестрой короля, а ныне королевой Наваррской). Я рассказал ей множество всего, так как уже тогда довольно бегло изъяснялся по-испански, не хуже, если не лучше, нежели даже по-французски. А меж прочими ее вопросами ко мне особо запомнился вот этот: поскольку ее сына почитают красавцем, на кого он более похож? Я ответствовал, что он — один из красивейших принцев во всем христианском мире — что, конечно, соответствовало истине, — а более всего он похож на нее самое и является истинным воплощением ее красоты, на что она откликнулась скромным смешком и зарделась от удовольствия, так понравились ей мои слова. "
