Сказки о Бабе Яге бывают разных типов, и до сих пор мы больше говорили о ней, как о помощнице для главного героя. Она его испытывает, когда он приходит, но она же дает советы, а иногда и коня, и волшебные предметы ему в помощь. Герой этот обычно взрослый. Но есть и другой тип сказок, где главные герои - дети.
Завязка таких сказок - дети оказались в лесу. Если смотреть сквозь призму обряда посвящения, то отвести в лес детей должны их отцы.
«С наступлением темноты неофиты, каждый в сопровождении своего отца или другого мужчины, ведутся в глубину леса».
Так Вебстер описывает увод детей в Новой Гвинее, причем чаще детей просто оставляли в лесу, а священное место они должны были найти сами. Так и в сказках заблудившиеся дети залезают на дерево, ища огонька, и находят ту самую избушку.
Провожают детей на обряд посвящения особым образом - их наряжают и красят как для погребения. «Когда женщины видят украшенного таким образом мальчика, они пускаются в плач, и то же делают его близкие родственники, отец и братья матери. Они обмазываются грязью и золой, чтобы выразить свое горе», то есть перед нами типичная картина первобытного траура, а это значит, что обряд, несмотря на его необходимость, воспринимался как горе.
Сказки о нем появились только тогда, когда это восприятие пересилило полезность обряда, и он начал отмирать. В этом большой интерес сопоставления европейских сказок и обрядов примитивных народов - у первых уже не осталось самого действа, а у вторых еще не появились сказки о нем, потому что оно еще слишком живо и является частью обыденной реальности.
У одного только Афанасьева можно выписать несколько страниц о моментах увода детей в лес:
- «Давайте, дети, поедем в лес, я — драва рубить, а вы — яготки собирать»
- «Повез он свою дочь в лес и оставил там в землянке»
- «Свожу кажнова своего сына в лес, узнаю, к чему оне способны»
- «В одно время выпросили они у матери младшего брата на охоту, завели его в дремучий лес и оставили там»
- «Здобляйся, коли так, в лес. Пришли в лес, он снял с него одежу и велел сесть в дупло дуба, а сам ушел, оставив его нагова и босова»
Причем чем архаичнее (и реже) сказка, тем чаще уводят в лес детей родные люди. Но этот мотив становился все менее понятен сказочнику и слушателям, поэтому со временем эту роль на себя взяла мачеха (или невестка, или любой другой не кровный родственник). Такая вражда была более понятна людям, она и сейчас нам, к сожалению, понятна.
Но увозит детей всё же чаще родной отец - и это связано с тем, что обряд запрещал женщинам в нём участвовать (это мы видели выше на примере из Новой Гвинеи, и это подтверждается всеми современными аналогичными обрядами посвящения):
- «Думал, думал наш мужик и повез свою дочь в лес»
- «Старику жалко было старшей дочери, он любил ее... да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья...»
- «Старик затужил, заплакал, однако посадил дочку на сани»
Если же речь шла о похищении, то это были духи, принявшие облик животных. У нас это гуси-лебеди, в Африке - местные звери. Причем, что интересно, на протяжении веков матери используют эти истории как способ утихомирить ребенка и заставить слушаться. У нас это "волчок", который "укусит за бочок", как более древний, еще животный вариант, а более современный - бабайка.
Ещё один вариант - запродажа. Этот мотив разворачивается так: отец на охоте или в пути попадает в беду, ему помогает лесной или морской дух, и требует в обмен отдать ему "то, чего дома не знаешь". А в это время как раз у него рождается ребенок. Отдать его нужно обычно через 12-16 лет, и эта отсрочка интерпретировалась сказочниками как поблажка, потому что обряд посвящения, происходивший в этом возрасте, был уже давно забыт. Здесь интересно еще и то, что на поздних стадиях развития сказки иногда отдать сына или дочь нужно было... крёстному. Причем этот крестный должен был то съесть ребенка, то обучить его. Вот как трансформировался образ. Впрочем, и в жизни с появлением христианства именно крёстный должен был стать тем самым наставником для ребёнка, вместо магического духа, который выступал в этой роли в первобытном обществе.
И дальше, вот это обучение-съедение включало в себя весьма жуткие вещи, отраженные в сказках. Простое обрезание покажется более чем милосердным, если осознать, что знаменитое "вырезала кожаные ремни с его спины" - это вовсе не художественное преувеличение.
Отрезание пальцев, сдирание кожи, нанесение глубоких ран с целью вызвать рубцы - всё это было в действительности. Путешественники в XIX веке писали, что находясь неподалеку от священных хижин, слышали оттуда душераздирающие крики. И Шурц и Вебстер говорят о рассечении спины от шеи вниз. Иногда под кожу спины и груди пропускались ремни, за которые мальчиков подвешивали. Особой жестокостью отличались эти обряды в Южной Америке, здесь мальчикам в раны еще и втирали перец (а теперь это всего лишь безобидный элемент местной кухни). Эти действия сопровождались побоями. В сказке точно так же именно в избушке и именно лесным духом истязаются герои:
- «Яга схватила толкач, начала бить Усынюшку; била, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела все дочиста и уехала»
- «Вдруг едет старый дед в ступе толкачом подпирается... За него берется, крючком да в ступу — толк-толк! Снял у него со спины полосу до самых плечей, взял половою натер да под пол бросил...»
Считается, что это было необходимо, чтобы ребёнок забыл от боли и ужаса и как его зовут, и кем он был, и кто его родители, чтобы ощущение, что он родился заново, было более реалистичным.
Вот уж не хотелось бы "жить как в сказке", если разобраться, что это за жизнь на самом деле была...
