Все-таки гены бомжизма, или уж не знаю, как это назвать, передаются по наследству. Олесь в три года был диким ребенком – собака наша боялась его. Я думаю, она видела в нем такое же животное, только более разумное, а значит, опасное. Как-то они пришли всей семьей к нам в гости, мальчика пустили поиграть на пол. Первым делом он пошел разбираться к Флопику – тот искал от него пятый угол. Не поймав собаку, Олесь схватил собачью подстилку и принялся рвать ее зубами. Я попыталась у него отнять, но он только зарычал на меня. Я посмотрела на его мать – она ничего, разговаривает. Пришлось мне уйти, чтобы этого не видеть.
Мать его, Лариса, была хороший мастер, приходила к нам штукатурить. Ручки беленькие, гладкие; кожа нежная. Работала всегда в перчатках. Ни за что не возьмется за мастерок голой рукой. Разговаривала грамотно, деликатно, обращалась ко мне на вы. Пока ее сын сидел на полу и жевал собачий матрас, она о чем-то общалась с моим мужем.
Потом Лариса заболела – подхватила где-то желтуху, лежала в больнице неделю. Наступил день ее рождения. Она отпросилась домой, созвала гостей, и начали они праздновать. На следующий день мы узнали, что именинница умерла прямо за столом, сработала несовместимость алкоголя с какими-то лекарствами. Так Ваня остался вдовцом, а Олесь – сиротой.
После смерти жены Ваня уговаривал нас усыновить своего сына. Дело в том, что Ваня шизофреник, и ребенка у него грозились отобрать и отдать в детдом. Муж уже почти согласился и даже узнавал, какие для этого требуются документы, но я сказала нет. Мне не нужна дома еще одна собака в образе человека, с которой у меня нет и никогда не будет ничего общего.
