7 апреля.
За спиной уже половина срока. Еще немного и можно будет выйти на свежий воздух, чтобы открыто покурить в ограждении рубки, а не втихаря у воздушного фильтра в турбинном отсеке. Вахты, дневные и ночные, уже давно стали рутиной. Отсидел свои четыре часа на боевом посту, записывая в вахтенный журнал свои наблюдения за окружающим миром, поспал четыре на своей шконке, а затем столько же поучил матчасть с ветошью в руках. И цикл с перерывами на прием пищи начинается по новой. Одним словом, размеренная жизнь отлаженного механизма.
Три часа ночи. Все подвахтенные спят. Глубина 162 метра. Коротаю время вахты в углу, образованном станцией миноискателя и пультом гидроакустического комплекса, который напоминает футуристичный пульт управления космическим кораблем из фантастических повестей середины двадцатого века. Только ничего не мигает. Лишь справа в метре от меня по большому экрану электронный луч рисует волнистую линию шумов за бортом атомохода. Старший на боевом посту Осокин, все еще лейтенант, но уже с залысинами до затылка, сидит с отсутствующим выражением лица. Можно подумать, что он релаксирует под музыку, играющую в наушниках у него на голове. Ничего стоящего внимания за бортом не происходит. Не слышно ни песен китов, ни винтов вражеских кораблей. Своих кораблей тоже неслышно. На экране все так же неспешно бежит электронный зайчик, подскакивая на каких-то лишь ему заметных кочках. Но это хоть какая-то, но движуха.
Посмотрел на часы, проставил время и написал авансом, что горизонт чист. От нечего делать прислушался к происходящему в Центральном Посту, благо дверь БП акустиков открыта нараспашку. Кэп разговаривает с пультом ГЭУ. Представил лицо командира БЧ-5 Соколова, грузного мужика, украшенного окладистой старорежимной бородой. Главный механик атомохода старше нашего Кэпа лет на семь. Но по званию оба кап-два. Полтора года назад мы, экипаж на две трети состоявший из карасей только что из учебки или училища, не смог бы без таких спецов как Соколов и наш старпом завести реактор и выйти в море через несколько месяцев после получения лодки в личное пользование. И даже попасть в нужное место своей торпедой... Бродят в экипаже слухи, что Соколов после автономки уйдет в штаб дивизии на повышение, а Кэп в - академию. С Соколовым все понятно - специалист, которых на флоте надо еще поискать. Причем он давно засиделся в главных механиках на пароходах. Не мальчик уже, пятый десяток идет. А вот с Кэпом все сложнее или, наоборот, проще. После нескольких лет на лодке, ходившей в морЯ, где он был штурманом, наш Кэп всю свою службу в званиях выше лейтенанта провел в заводе, командуя атомоходами в многолетних ремонтах. Тот еще мореман, вся жопа в ракушках. Но Кэп у нас представительный. В автономке на лице вырастил картинную бороду в духе нашего последнего царя-императора.
И адмирал из него получится картинный. Почти наверняка уйдет в штаб флота. Будет командовать во всемирном масштабе. Только подучиться надо самую малость. А так - все у него наличествует. В том числе и связи во флотских верхах. И самое главное - когда вернемся на базу, у Кэпа будет запись в личном деле о его Боевой Службе в качестве командира АПЛ, получит он и очередное звание кап-раз, возможно, его грудь украсят чем-нибудь типа Красной Звезды, и будет у него все в шоколаде. В Москве. Не, наш Кэп неплохой мэн. Матом не ругается, руки не распускает, матчасть знает хорошо. И по большому счету никто не парится, что перед ним какие-то родственники стелют по жизни красную дорожку. Кто-то ведь рождается с третьим глазом во лбу. И что теперь, выколоть его вилкой? Главная же претензия к Кэпу в том, что на экипаж, в метафизическом смысле, ему плевать. Причем с очень высокой колокольни. Экипаж для него как первая ступень ракеты. Отработала на отлично, и можно больше о ней не вспоминать...
Кэп закончил разговор с ГЭУ и вызвал по "кедру" трюмного матроса Алиева.
- Али, - сказал в микрофон Кэп. - Сейчас дадим задний ход. Пробуй закрыть крышку.
- Хорошо, тащ командир, - отозвался матрос. - Я готов.
Где-то месяц назад у трюмных случилась маленькая неприятность. Заклинило в открытом положении крышку ДУКа - устройства похожего на торпедный аппарат, только меньше размером. Литров на сто объёмом. В мирное время через ДУК в подводном положении выплевывают за борт мешки с мусором. В основном с несъеденной морячками пищей. Выдают-то по мАрской норме, а вкушать яства нет желания - мало гуляем. Максимум из носа в корму и обратно пару раз за день на построение перед заступлением на вахту. Двести метров на круг. Вот и уходит большая часть пайкА морячков на корм рыбкам. Словом, носовой ДУК накрылся медным тазом, и пришлось вестовым из кают-компании в первом отсеке таскать отходы в корму, где тоже установлен второй аппарат ДУК. На повседневную жизнь экипажа такое ЧП на борту особо не повлияло, разумеется, кроме вестовых. И мы вполне могли вернуться в базу из автономки с неисправным ДУКом. И там уже его отремонтировать в сухом доке. Но... Сей факт был бы отмечен в личном деле Кэпа. Ведь в военное время трубы ДУКов нужны для выстреливания всяческих хитрых устройств, которые мешают противнику всадить в борт нашей лодки торпЭду. Да и сам факт взрыва супостатского заряда рядом с нами мог бы обернуться для нас бедой. Одна внутренняя крышка ДУКа не выдержит гидравлического удара, и тогда вода попадет в центральный отсек и нам - кирдык... Так что весь прошедший месяц трюмные во главе с командиром БЧ-5 героически пытались закрыть крышку. Сейчас должна была состояться очередная попытка. На пульте ГЭУ подготовили маслопупов к тому, чтобы лодка дала задний ход и напором воды вместе с гидравликой, матюками Али в трюме попробовать додавить злосчастную крышку. При нормальном-то ходе лодки, носом вперед, встречный поток воды как раз мешает закрытию крышки.
Кэп связался с пультом ГЭУ и приказал дать задний ход. Команда и механизмы исполнили приказ. Лодка сперва зависла в толще воды, а затем без толчка неспеша набрала ход в три узла.
- Али, что у тебя? - спросил Кэп в микрофон у трюмного у ДУКа.
- Все по-прежнему, тащ командир, - отозвался Алиев. - Такое ощущение, будто что-то не пускает. Может, сеть всё-таки какую зацепили.
- Продолжай попытки, - распорядился Кэп.
Лодка несколько минут шла задним ходом. В трюмной пещере Али так ничего хорошего и не произошло.
Кэп вызвал пульт ГЭУ и приказал дать ход в шесть узлов.
Матрос Петренко, сидевший на посту рядом с моей рубкой акустиков, напряженно стискивал шарики джойстиков, от которых шли сигналы управления к вертикальным и горизонтальным рулям лодки. Петренко тот, кто уж точно после автономки уходит из экипажа. Ровно три года срочной службы рулевым-сигнальщиком. Дома парня заждались. Автономка для него - дембельский аккорд.
- Трюм, как дела? - спросил снова Кэп. Хотя на приборной панели Центрального Поста было видно, что люк так и не закрылся.
Лодка подозрительно рыскнула кормой. Над головой зашипела в магистралях гидравлика. Это Петренко пошевелил носовыми рулями. Лодка выправилась.
- Пока ничего, Центральный - отозвался Али.
Кэп выждал минуту. Датчик продолжал сигнализировать об открытой крышке.
- Десять узлов, - приказал Кэп.
Подумалось, что мы одни из немногих, кто пробовал идти на такой скорости кормой вперед на глубине сто пятьдесят метров. Может, даже на испытаниях лодок такого не было, и мы - первые.
Цифры на панели пульта передо мной показывали 157 метров до поверхности моря и скорость девять узлов.
Если где-то рядом шастает американец, думаю, у него крыша едет от наших перемещений.
Лодка вдруг клюнула задом. Глубиномер с задержкой отреагировал и показал 165 метров.
- Держать глубину 160, - приказал Кэп.
- Есть 160, - нервно отозвался Петренко.
Снова зашипела гидравлика. Но глубина продолжала расти. Мы перевалили за 170 и продолжали погружаться.
Рулевой попытался выправить положение. Не помогло.
Позади 180.
- Рули на всплытие, - резко приказал Кэп. Петренко судорожно дернул джойстики на всплытие.
Что-то пошло не так. Корма резко нырнула в глубину. И мы моментально разменяли 200 метров. Пропеллер за спиной тянул лодку за собой на дно моря. Пульт передо мной стал задираться вверх. Осокин очнулся и начал озираться, мол, что за хрень?!
-...- выругался Петренко на рулях.
- Стоп машина, - приказал Кэп. Положение продолжало ухудшаться. Мы шли ко дну со скоростью пикировщика времен Отечественной войны. Но заставить изменить направление своего движения огромный атомоход было невозможно. Вместо пропеллера нас теперь тащила вниз инерция тысяч тонн стали.
Судя по всему, Петренко неправильно поставил рули на всплытие. То есть все он сделал как надо, но только для того случая, если бы мы шли носом вперед, а не кормой назад. Да еще сорвало поток с лопастей, которые все-таки не были предназначены для подобных лихих по-гусарски маневров.
320 метров глубины.
Нос задирается вверх. Ощущение, будто находишься в ложементе ракеты при старте. Только ты давишь спиной на него, а не он на тебя. С крышек приборов гидроакустического комплекса начали съезжать и падать на меня журналы боевой и политической подготовки, набор юного радиолюбителя в виде паяльника и кусочков припоя с канифолью. Подхватываю электронную лампу.
В последний момент отдергиваю голову, чтобы освободить воздушный коридор для пол-литровой стеклянной банки из-под консервированных баклажан. Краем глаза отмечаю, как банка падает справа от меня на диван и ложится на бок. Из банки, оскальзываясь на сливочном масле, которым она смазана изнутри, бегут на свободу тараканы. Их так много, словно рассыпали по дивану кузовок с черникой.
- Полный вперед, - приказывает в Центральном Кэп тоном, будто все в полном порядке и за бортом глубина не 370 метров, а всего 100.
Лодка дрожит. Пропеллер пытается гнать воду прочь от себя. Но поток срывается с лопастей. Пропеллер вращается вхолостую. Нас инерция затягивает еще глубже. Забортная вода сдавливает сильнее корпус лодки. Ребра-шпангоуты сопротивляются, хотя и старчески потрескивают.
У нас в экипаже никто не погружался на 400 метров. Впрочем, сама лодка тоже здесь никогда не бывала. Так что все идем на рекорд.
- Продуть Цистерны Главного Балласта, - отдает команду Кэп.
Воздух из баллонов высокого давления устремляется в ЦГБ. Но там вода на глубине почти 400 метров, а в баллонах - давление всего 400 атмосфер. Воздух бессильно шипит, пытаясь протиснуться в ЦГБ.
Все как мертвому припарки.
Прошли 400 метров
Прочный корпус скрипит и похрустывает. Дрожь от вращения бессильного пропеллера усиливается. Аварийную тревогу так и не объявили. Что толку? Дно под нами в километре. Если раздавит корпус, никого живым все равно не достанут...
Лодка на мгновение повисла в междумирье темноты моря. Пропеллер наконец почувствовал плотность воды и, отпираясь на нее, толкнул лодку вверх.
На глубиномере снова появилась цифра 400. Корпус продолжал скрипеть и потрескивать, но теперь это было вызвано тем, что море ослабляло свои объятия и ребра лодки распрямлялись.
- Осмотреться в отсеках, - приказал Кэп.
В ЦП начали принимать доклады от вахтенных.
Все, вроде бы, обошлось.
На шести узлах прошли до отметки 300 метров и продолжили всплытие. Лодка перестала задирать нос к небу, а я начал собирать вещи и рассовывать их обратно по шхерам. На автомате отметил, что банка пуста, тараканы разбежались и теперь шевелят усами на палубе под приборами.
Внизу, на средней палубе отсека, которую было видно в открытый люк возле нашего поста, кто-то, не выбирая выражений, жаловался партии и правительству на тяжелую жизнь. Громкость звука нарастала по мере его приближения к нам. Наконец на трапе, ведущем со средней палубы в Центральный Пост, показался весь в белом наш контрик - зам командира дивизии, выполнявший в автономке роль смотрящего от Флота. Следом поднимался Старпом.
Лицо контр-адмирала, не взирая на матюги, сыплющиеся с его губ, было будто присыпанное мукой. Когда он продрейфовал мимо моего поста, я отметил, что его белые кальсоны сзади ничем не испачканы. Ну и слава Богу.
- Доложитесь, - приказал смотрящий нашему Кэпу.
- Закрывали крышку ДУКа. Товарищ контр-адмирал.
- Успешно?
- Так точно, - ответил Кэп. - Только потерян почти весь запас Воздуха Высокого Давления. Через 10 минут сеанс связи, я решил, что мы частично восполним его за это время. Чуть дольше будем идти под перископом. Остальное добьем на следующем сеансе, когда наверху будет ночь.
- Согласен, - тяжело выдохнул контрик. - Запись про ДУК в журнале сделали?
Кэп изобразил вежливую улыбку и отрицательно качнул головой.
- Хорошо, - отозвался контрик. - Пошли в штурманскую...
Начальство пропало в глубине поста, чтобы появиться через пять минут. На контр-адмиральском лице вновь заиграла жизнь. Он по-молодецки соскользнул по трапу на среднюю палубу и отбыл досыпать к себе в каюту. Старпом остался в штурманской.
- Приготовиться к всплытию на перископную глубину, - приказал Кэп.
- Глубина 50 метров, - сообщил Петренко на рулях.
- Гидроакустический горизонт чист, - отрапортовал Осокин.
Радисты и трюмные доложились, что готовы поднять перископ, мачты радиоантенн и РДП.
Лодка на скорости десять узлов развернулась и легла на обратный курс.
- Акустик, - напомнил Кэп.
- Горизонт чист, - отозвался Осокин.
- Рулевой, всплываем на перископную глубину, - приказал Кэп.
- Горизонт чист, - вновь сказал свое веское слово Осокин.
Кэп выждал паузу, пока лодка не подвсплыла до 20 метров, и приказал:
- Поднять перископ!
Зашипела истерично гидравлика над головой. Петренко пытался держать всплытие под контролем, но опять что-то пошло не так. Лодка задрала нос и рванула на встречу солнцу. Нестравленный воздух, который вытеснил воду из ЦГБ, воздушным шаром потащил нас в надводное положение. На меня опять посыпались журналы. Я с удовлетворением отметил, что, слава Богу, не поставил наверх стеклянную банку из-под тараканов.
Лодка вылетела ракетой из моря и со всей дури (здесь должно быть матерное слово на ё) ударилась своим брюхом о поверхность воды.
Клацнули зубы...
PS. На небе посчитали, что будет слишком жестоко, чтобы практически одновременно ушли ко дну два советских атомохода. И седьмого апреля 1989-го года мироздание подкинуло монетку, гадая какая именно лодка - к-469 или К-278"Комсомолец" - утонет. Не повезло "Комсомольцу"...
