Из цикла "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей"
Часть 2. Разгульная «кумпания»
А ведь долгое время юный царь Пётр своих буйных наклонностей особо не проявлял и вёл себя, как подобает православному властителю Третьего Рима. Порой нехотя, неусидчивый и порывистый подросток, но в царском облачении, он посещал все официальные церемонии в Кремле и у Патриарха. Ходил на богомолье по святым местам. Во многих храмах и монастырях до сих пор хранятся его богатые дары и вклады, которые он делал в церковные праздники. Всячески выказывал уважение матери, жене и наставникам, учил и почитал обычаи и традиции предков.
И вдруг, познакомившись на дипломатическом приеме с европейским авантюристом, приехавшим в Россию сделать военную карьеру, Францем Лефортом, юный Пётр сразу проникся к нему симпатией и уважением.
Согласие идей и сходство наклонностей, порой весьма порочных, навсегда связали этих людей. Царь нашёл во Франце помощника, учителя и друга. Именно с подачи своего фаворита и под его прикрытием Пётр решил построить свою новую резиденции в Немецкой слободе, подальше от вопросов бояр на кремлёвских заседаниях Думы, вечно недовольной родни и жалоб жены в Преображенском.
С Немецкой слободой многое связано в жизни Петра, проведшего детство по соседству. Его отец, царь Алексей Михайлович, набрал оттуда многих иноземцев в наставники и учителя любимому сыну. Они-то и привили юному царю любовь к европейским порядкам, особенно военным, приносили ему всякие чудные безделицы и книжицы, наряжали его в свои наряды. И вскоре, не без их участия, произошло весьма символичное событие для всей русской истории.
Едва вступив на престол в 1689 году, уже через несколько месяцев — весной следующего года — Пётр первым из русских государей нанёс официальный визит в дом иностранца! Царь отужинал в Немецкой слободе у шотландца Патрика Леопольда Гордона. Невиданное доселе нарушение дворцовых традиций, выражаясь современным языком — государственного протокола! Миропомазанник, наместник Бога на земле, и к простолюдину, да ещё басурманину — в дом!
Конечно, надо признать, что шотландский патриот, сторонник Стюартов, ревностный католик генерал Гордон, всё-таки долгие тридцать восемь лет своей жизни посвятил верной воинской службе русскому престолу. Но, протокол, он, как говорится, и в Африке, протокол! Думаю, Патрик был бы счастлив уже тем, если бы его пригласили на ужин в Грановитую палату Кремля. Тем не менее, официальный приём в доме иностранца, да ещё в Немецкой слободе, это уже был политический шаг юного царя, ясно указывающий на дальнейший вектор его стратегии.
И вскоре, 3 сентября, государь станет гостем своего друга, соратника и, что уж там скрывать, теперь и главного собутыльника Франца Лефорта. «Дом Лефорта, — утверждает современник, — сделался одним из центров общественной жизни иноземного населения, где собиралась образованная часть общества: иноземные послы и министры-резиденты, купцы и воины…»
Вот портрет Лефорта, составленный одним из его биографов: «Он обладал обширным и очень образованным умом, проницательностью, присутствием духа, невероятной ловкостью в выборе лиц, ему нужных, и необыкновенным знанием могущества и слабости главнейших частей российского государства; это знание было ему необходимо при обтёсывании этого громадного камня. В основе его характера лежали твердость, непоколебимое мужество и честность. По своему же образу жизни он был человеком распутным и тем, вероятно, ускорил свою смерть». Согласитесь, парадоксальная характеристика.
Но лучше всех о Лефорте может сказать сам Лефорт. Покидая родную Швейцарию, он писал по дороге в Россию: «Одним словом, матушка, могу уверить вас, что Вы услышите о моей смерти или моём повышении». Куда уж лаконичнее!? В этом была его программа. Именно возможность сделать карьеру, хотя бы с опасностью для жизни, привели молодого Франца в Россию. Однако вскоре эта страна стала для него второй родиной.
Об этом Пётр высказался так: «Гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации; тако сей Франц чрез сей случай стал при дворе быть безпрестанно в комнатах с нами».
Отныне царь часто гостил в Немецкой слободе. Сюда он наезжал со своими приближенными целыми «поездами». Князь Б. И. Куракин, хорошо знавший окружение Петра, поясняет: «Помянутой Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы…»
Ему вторит В. О. Ключевский в «Русской истории»: «…Франц Яковлевич Лефорт, авантюрист из Женевы, пустившийся за тридевять земель искать счастья и попавший в Москву, невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, веселый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальной зале, неизменный товарищ за бутылкой, мастер веселить и веселиться, устроить пир на славу с музыкой, с дамами и танцами, — словом, душа-человек или „дебошан французский“, как суммарно характеризует его князь Куракин, один из царских спальников в этой компании».
Умел Лефорт угодить царю! «В его доме, — открывает секрет Куракин, — первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться, и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анной Ивановной Монсова».
И вот уже 20 июня, а потом 22 октября 1691 года царь официально присутствовал на пиру в доме Иоганна-Георга Монса.
По некоторым свидетельствам Иоганн-Георг Монс (по другим источникам — Монсон — прим. автора) считался бондарем, именовался виноторговцем или даже золотых дел мастером, а другие свидетельствуют, что он был карточным шулером! Доподлинно известно лишь то, что Иоганн-Георг был сыном обер-вахмистра кавалерии Тиллемана Монса и Маргариты, урожденной Роббен. Родился в Вестфалии. В 1657—1659 годах будто обучался бочарному ремеслу в Вормсе. Во второй половине XVII века Иоганн-Георг приехал с семьей в Россию и поселился в Москве. К 1690 году он имел собственный дом и входил в круг зажиточных жителей Немецкой слободы.
Но молодого Петра притягивал дом Монса, конечно же, из-за доступности его дочки Анны. Она стала царской фавориткой более чем на десять лет! Государь привязался к ней намертво и из-за этого не только развёлся со своей женой царицей Евдокией Лопухиной, родившей ему наследника, но и даже думал жениться на Анне.
С поры их первого знакомства Анна была принята в лучшем обществе Немецкой слободы и вместе со своей сестрой Модестой Балк и матерью Матреной (Модестой) Ефимовной (Фильевной) Монс, урождённой Могерфляйш (Моргелис) входила в «кумпанию» — ближний круг Петра.
«Компания Петра. — Рассказывает В. О. Ключевский — …он вполне отдался своим привычным занятиям, весь ушел в „марсовы потехи“. Это теснее сблизило его с Немецкой слободой: оттуда вызывал он генералов и офицеров для строевого и артиллерийского обучения своих потешных, для руководства манёврами, часто сам туда ездил запросто, обедал и ужинал у старого служаки генерала Гордона и у других иноземцев. Слободские знакомства расширили первоначальную „кумпанию“ Петра. К комнатным стольникам и спальникам, к потешным конюхам и пушкарям присоединились бродяги с Кокуя».
Далее наш историк уточняет: «…Иногда здесь появлялся и степенный шотландец, пожилой, осторожный и аккуратный генерал Патрик Гордон, наёмная сабля, служившая в семи ордах семи царям, по выражению нашей былины. Если иноземцев принимали в компанию как своих, русских, то двое русских играли в ней роли иноземцев. То были потешные генералиссимусы князь Ф. Ю. Ромодановский, носивший имя Фридриха, главнокомандующий новой солдатской армией, король Пресбургский, облечённый обширными полицейскими полномочиями, начальник розыскного Преображенского приказа, министр кнута и пыточного застенка, «собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни», но по-собачьи преданный Петру, и И. И. Бутурлин, король польский или по своей столице царь Семёновский, командир старой, преимущественно стрелецкой армии, «человек злорадный и пьяный и мздоимливый.
Обе армии ненавидели одна другую заправской, не потешной ненавистью, разрешавшейся настоящими, не символическими драками. Эта компания была смесь племен, наречий, состояний. Чтобы видеть, как в ней объяснялись друг с другом, достаточно привести две строчки из русского письма, какое Лефорт написал Петру французскими буквами в 1696 г., двадцать лет спустя по прибытии в Россию: lavouBoghstotiprecholsdorovaougorrodvoronets. Daj Boc ifso dobro sauersit I che Moscva sdorovou buit (здорову быть). Но ведь и сам Петр в письмах к Меншикову делал русскими буквами такие немецкие надписи: мейн либсте камарат, мейн бест фринт, а архангельского воеводу Ф. М. Апраксина величал в письмах просто иностранным алфавитом: MinHerGeuverneurArchangel. В компании обходились без чинов: раз Пётр сильно упрекнул этого Апраксина за то, что тот писал «с зельными чинами, чего не люблю, а тебе можно знать для того, что ты нашей компании, как писать». Эта компания постепенно и заменила Петру домашний очаг. Брак Петра с Евдокией Лопухиной был делом интриги Нарышкиных и Тихона Стрешнева: неумная, суеверная и вздорная, Евдокия была совсем не пара своему мужу. Согласие держалось, только пока он и она не понимали друг друга, а свекровь, невзлюбившая невестку, ускорила неизбежный разлад. По своему образу жизни Пётр часто и надолго отлучался из дома; это охлаждало, а охлаждение учащало отлучки.
При таких условиях у Петра сложилась жизнь какого-то бездомного, бродячего студента. Он ведёт усиленные военные экзерциции, сам изготовляет и пускает замысловатые и опасные фейерверки, производит смотры и строгие учения, предпринимает походы, большие маневры с примерными сражениями, оставляющими после себя немало раненых, даже убитых, испытывает новые пушки, один, без мастеров и плотников, строит на Яузе речную яхту со всей отделкой, берет у Гордона или через него выписывает из-за границы книги по артиллерии, учится, наблюдает, всё пробует, расспрашивает иноземцев о военном деле и о делах европейских и при этом обедает и ночует, где придется, то у кого-нибудь в Немецкой слободе, чаще на полковом дворе в Преображенском у сержанта Буженинова, всего реже дома, только по временам приезжает пообедать к матери».
В доме Лефорта (он находился на окраине слободы, поблизости от нынешнего Дворцового моста — прим. автора) Пётр впервые встретил и своего будущего «друга сердечного» Александра Меншикова, о котором сам Лефорт сказал царю, «что может он с пользою употреблен быть в лучшей должности».
Места для разгула «кумпании» вскоре стало не хватать. И зимой 1692 года к дому Лефорта решили пристроить большое помещение — деревянный дворец. Уже в мае следующего года Лефорт писал на родину о том, что эта «зала будет без сомнения диковинною в русской земле».
Необходимость строительства объясняет писатель и историк Мориц Федорович Поссельт, имевший на руках подлинные документы архива Лефорта (из семейного Женевского архива рода Лефортов и депеш голландского резидента фон Келлера — прим. автора), один из лучших его биографов: «Царь встречал немалые затруднения в устройствие своих весёлых собраний: он не мог делать этого ни в Кремле, где появлялся только в торжественных случаях, ни в Преображенском, где жил со своим семейством… Выбор царя, конечно, пал на дом Лефорта. С этой целью даны были хозяину богатые денежные средства расширить дом, убрать его, приспособить во всех отношениях для удобства и приятного пребывания государя… Между тем необходимость иметь поскорее обширное помещение для гостей и для праздников заставила отказаться от первоначального плана (строительства отдельного дворца — прим. автора) и ограничиться пристройкой к данному дому большой залы».
Теперь здесь, в резиденции Франца Лефорта, а не в Кремле, начали принимать иноземных послов!
9 сентября 1695 года австрийский посол Игнатий Христофор Гвариент подготовил на имя Императора Леопольда Первого депешу о тех приемах: «На следующий день (после аудиенции у Петра Первого — прим. автора) я по приглашению его царского величества был приглашен на большой пир, данный генералом Лефортом от имени царя и на царские издержки… На нём должны были присутствовать многочисленные бояре, князья, знатнейшие военные чины и почти все находившиеся в Москве немецкие дамы».
В марте 1694 года Лефорт сообщает в письме своему брату: «В саду имеются пруды, которых здесь нелегко найти, и в них множество рыбы. По другую сторону реки у меня есть парк, где находятся разнообразные дикие животные. Мой дом самый красивый и самый приятный из всех в окрестности; люди этой страны приходят сюда, чтобы посмотреть его как редкость».
Время здесь проводили весело. Историк Макаров в «Заметках о казенных московских зданиях, существовавших в конце прошлого осьмнадцатого столетия и о некоторых ещё и ныне существующих» писал: «Простолюдины звали этот дом мурлыжным, что на ладу (понимая, что тут мурлыкали, пели и ладили — прим. автора). Государь император Пётр Великий, знаток и любитель пения, когда случалось ему бывать в Москве, посещал этот дом не редко и сам ладил партезное пение. Спавшие с голоса певчие, как бы в честь себе, добавляли к своим фамилиям прозвание «Марлинских…».
Годы шли, и во многом, за счет потакания петровским порокам авторитет Лефорта стремительно вырастал в глазах молодого государя. Говорили, что в озлоблении на сестру Софью буйный царь хотел казнить её, но только твёрдое вмешательство друга Франца спасло жизнь царевны.
В своих воспоминаниях родственник Лефорта, капитан Сенебье, отмечал: «При дворе только и говорят о Его Величестве и о Лефорте. Они неразлучны…»
Создание профессиональных современных солдатских полков, не без участия Лефорта, вскоре обеспечило успех русских над турками под Азовом. Франц в триумфальном шествии победителей въезжал в Москву в запряженном шестериком царском экипаже, а сам царь скромно шёл сзади адмиральской колесницы, одетый в форму флотского капитана.
Эта «виктория» резко подняла авторитет России, заставила Европу внимательнее приглядеться к русским делам. В Московию хлынула волна европейских дипломатов. Стали возникать торговые миссии. Петру понадобилась новая резиденция, в духе времени. Учитывая силу традиции и не желая умалять роли исторических центров, молодой царь не мог вести новое большое дворцовое строительство в Москве, не противопоставив его Кремлю. Тогда он решил сделать это от имени Лефорта, издав 9 января указ: «Лета 1697… государь и великий князь Пётр Алексеевич… указал из приказа каменных дел в Ново-немецкой слободе на дворе адмирала Франца Яковлевича Лефорта построить каменные палаты мерою и образцом против чертежу. А к тому палатному строению за всякие припасы и задатки взять ныне в приказ каменных дел из разряду денег тысячу рублей». Следом последовали новые и новые указы. От 13, 21, 25 января. Петру не терпелось, он торопился.
Подробности в книге Владлена Дорофеева "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей": https://ridero.ru/books/widget/proklyatie_kukuya/
продолжение следует… Автор: Владлен Дорофеев
Другие публикации автора:
Фотоматериал использован из свободного доступа Яндекс и является иллюстрацией мыслей автора.
Спасибо за внимание!
