Из цикла "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей"
Князь Б. И. Куракин, хорошо знавший окружение Петра, поясняет: «Помянутой Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы…» Умел Лефорт угодить царю! «В его доме, — открывает секрет Куракин, — первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться, и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анной Ивановной Монсова».
И вот уже 20 июня, а потом 22 октября 1691 года царь официально присутствовал на пиру в доме отца фаворитки Иоганна-Георга Монса.
По некоторым свидетельствам Иоганн-Георг Монс (по другим источникам — Монсон — прим. автора) считался бондарем, именовался виноторговцем или даже золотых дел мастером, а другие свидетельствуют, что он слыл отпетым карточным шулером! Доподлинно известно лишь то, что Иоганн-Георг был сыном обер-вахмистра кавалерии Тиллемана Монса и Маргариты, урожденной Роббен. Родился в Вестфалии. В 1657—1659 годах будто обучался бочарному ремеслу в Вормсе. Во второй половине XVII века Иоганн-Георг приехал с семьей в Россию и поселился в Москве. К 1690 году он имел собственный дом и входил в круг зажиточных жителей Немецкой слободы.
Но молодого Петра притягивал дом Монса, конечно же, из-за доступности его дочки Анны (Анна-Маргрета фон Монсон — прим. автора). Она стала царской фавориткой более чем на десять лет! Государь привязался к ней намертво и из-за этого не только развёлся со своей женой царицей Евдокией Лопухиной, родившей ему наследника, но и даже поначалу думал жениться на Анне.
С поры их первого знакомства Анна была принята в лучшем обществе Немецкой слободы и вместе со своей сестрой Модестой Балк и матерью Матреной (Модестой) Ефимовной (Фильевной) Монс, урождённой Могерфляйш (Моргелис) входила в «кумпанию» — ближний круг Петра.
«Компания Петра. — Рассказывает В. О. Ключевский — …он вполне отдался своим привычным занятиям, весь ушел в „марсовы потехи“. Это теснее сблизило его с Немецкой слободой: оттуда вызывал он генералов и офицеров для строевого и артиллерийского обучения своих потешных, для руководства манёврами, часто сам туда ездил запросто, обедал и ужинал у старого служаки генерала Гордона и у других иноземцев. Слободские знакомства расширили первоначальную „кумпанию“ Петра. К комнатным стольникам и спальникам, к потешным конюхам и пушкарям присоединились бродяги с Кокуя».
Далее наш историк уточняет: «…Иногда здесь появлялся и степенный шотландец, пожилой, осторожный и аккуратный генерал Патрик Гордон, наёмная сабля, служившая в семи ордах семи царям, по выражению нашей былины. Если иноземцев принимали в компанию как своих, русских, то двое русских играли в ней роли иноземцев. То были потешные генералиссимусы князь Ф. Ю. Ромодановский, носивший имя Фридриха, главнокомандующий новой солдатской армией, король Пресбургский, облечённый обширными полицейскими полномочиями, начальник розыскного Преображенского приказа, министр кнута и пыточного застенка, «собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни», но по-собачьи преданный Петру, и И. И. Бутурлин, король польский или по своей столице царь Семёновский, командир старой, преимущественно стрелецкой армии, «человек злорадный и пьяный и мздоимливый.
Обе армии ненавидели одна другую заправской, не потешной ненавистью, разрешавшейся настоящими, не символическими драками. Эта компания была смесь племен, наречий, состояний. Чтобы видеть, как в ней объяснялись друг с другом, достаточно привести две строчки из русского письма, какое Лефорт написал Петру французскими буквами в 1696 году, двадцать лет спустя по прибытии в Россию: SlavouBoghstotiprecholsdorovaougorrodvoronets. Daj Boc ifso dobro sauersit I che Moscva sdorovou buit (здорову быть). Но ведь и сам Петр в письмах к Меншикову делал русскими буквами такие немецкие надписи: мейн либсте камарат, мейн бест фринт, а архангельского воеводу Ф. М. Апраксина величал в письмах просто иностранным алфавитом: MinHerGeuverneurArchangel. В компании обходились без чинов: раз Пётр сильно упрекнул этого Апраксина за то, что тот писал «с зельными чинами, чего не люблю, а тебе можно знать для того, что ты нашей компании, как писать». Эта компания постепенно и заменила Петру домашний очаг. Брак Петра с Евдокией Лопухиной был делом интриги Нарышкиных и Тихона Стрешнева: неумная, суеверная и вздорная, Евдокия была совсем не пара своему мужу. Согласие держалось, только пока он и она не понимали друг друга, а свекровь, невзлюбившая невестку, ускорила неизбежный разлад. По своему образу жизни Пётр часто и надолго отлучался из дома; это охлаждало, а охлаждение учащало отлучки.
При таких условиях у Петра сложилась жизнь какого-то бездомного, бродячего студента. Он ведёт усиленные военные экзерциции, сам изготовляет и пускает замысловатые и опасные фейерверки, производит смотры и строгие учения, предпринимает походы, большие маневры с примерными сражениями, оставляющими после себя немало раненых, даже убитых, испытывает новые пушки, один, без мастеров и плотников, строит на Яузе речную яхту со всей отделкой, берет у Гордона или через него выписывает из-за границы книги по артиллерии, учится, наблюдает, всё пробует, расспрашивает иноземцев о военном деле и о делах европейских и при этом обедает и ночует, где придется, то у кого-нибудь в Немецкой слободе, чаще на полковом дворе в Преображенском у сержанта Буженинова, всего реже дома, только по временам приезжает пообедать к матери».
Почти во всех пьянках-гулянках принимала участие и Анна Монс, что само по себе для того времени выглядело вызывающе.
Посланник Дании в России Ю. Юль описывает эти гулянки так: «Огромным роем налетает („кумпания“ — прим. автора) в несколько сот человек в дома купцов, князей и других важных лиц, где по-скотски обжирается и через меру пьёт, при чём многие допиваются до болезней и даже до смерти. В каждом (доме — прим. автора), где (собрание — прим. автора) „славит“ Царь и важнейшие лица его свиты получают подарки. Во всё время, пока длится „слава“, в той части города, которая находится поблизости от (домов — прим. автора), где предполагается славить, для славящих, как для целых рот пехоты, отводятся квартиры, дабы каждое утро все они находились под рукою для новых („подвигов“ — прим. автора). Когда они выславят один край города, квартиры их переносятся в другой, в котором они намерены продолжать славить».
Милая была компашка!
Интересно свидетельство «Поступки и забавы императора Петра Великаго (Запись современника)» Н. И. Кашина: «И как всешутейший князь-папа приедет, вначале поп битка дворцовой начинает и певчие государевы поют «Христос раждается» по обычаю; и потом поставят на столе великую чашу, с собою привезённую, налитую вином, и в ней опущен ковш, нарочно зделанной под гербом орла; и в поставленных креслах сядет князь-папа, и возле чаши положены два пузыря говяжьих от больших быков, и в них насыпано гороху, и у той чаши кругом на коленях стоят плешивые. И архидиякон возглашает: «Всешутейский князь-папа, благослови в чаше вино!» И потом папа с стола берёт по пузырю в руку и, обмоча их в чаше в вине, бьёт плешивых по головам, и весна ему закричит многолетие разными птичьими голосами. А потом архидиякон, из той чаши наливши ковш под гербом, подносит всем присутствующим и грамогласно кричит: «Жалует всешутейший князь-папа вина!» А как выпьет, паки возглашает: «Такой-та архиерей, из чаши пив, челом бьет». И по обношени все из дому поедут в дом князь-папе, и от него по своим домам, и во всей оно церемони его величество присутствует».
Ассамблеи и дипломатические приемы в Лефортовском дворце на Яузе продолжались с каждым приездом царя в Москву. Как всегда верховодила на них Анна Монс. Но в 1704 году последовал резкий разрыв повзрослевшего государя с фавориткой, которая тут же подверглась строгому домашнему аресту.
Лишь в апреле 1706 году Анне было дозволено посещать лютеранскую церковь.
Сегодня трудно определить с достоверностью, что стало причиной столь резкого разрыва отношений страстных любовников? Вероятнее всего, Пётр почувствовал себя оскорбленным, узнав о тайных шашнях Анны и о её желании выйти замуж за представителя старинного немецкого рода барона Георга-Иоганна Кейзерлинга, прусского посланника при русском дворе. Да ещё были многочисленные свидетельства о взяточничестве семьи Монс при непосредственном участии Анны.
Известно, что старания Кейзерлинга получить от царя разрешение жениться на Анне Монс долго оставались безуспешными. Свадьба состоялась лишь 18 июля 1711 года, но после неё Кейзерлинг загадочно и скоропостижно скончался по дороге в Берлин. Причина смерти так и осталась неизвестна, как, впрочем, и точная дата — или 6 сентября, или 18 декабря.
Анна Монс оказалась с двумя дочерьми на руках, больная, что, впрочем, не помешало ей энергично и с успехом вести судебный процесс с родственниками покойного мужа из-за наследства.
История дома, построенного царём для Анны Монс в Немецкой слободе по некоторым данным такова: Пётр подарил ей большой каменный дом (по некоторым источникам это тот дом, который ныне расположен по адресу Старокирочный пер., д. 6 — прим. автора), но после разрыва отношений с царём и скандалом по обвинению ее во взяточничестве, дом у Монс забрали. В описи 1718 года каменный дом, пожалованный Анне, не упоминается, впрочем, и сама Монс ко времени составления описи уже четыре года как умерла от скоротечной чахотки.
Плохо закончили свои дни и другие представители проворовавшейся фамилии, входившие некогда в кукуйскую «кумпанию» молодого царя.
Историк Соловьева вспоминает, что «Коронация Екатерины совершилась в Москве с великим торжеством 7 мая 1724 года. Но через полгода Екатерина испытала страшную неприятность: был схвачен и казнен любимец и правитель ее Вотчинной канцелярии камергер Монс, брат известной Анны Монс.
Вышний суд 14 ноября 1724 года приговорил Монса к смерти за следующие вины:
1) взял у царевны Прасковьи Ивановны село Оршу с деревнями в ведение Вотчинной канцелярии императрицы и оброк брал себе.
2) Для отказу той деревни посылал бывшего прокурора воронежского надворного суда Кутузова и потом его же отправил в вотчины нижегородские императрицы для розыску, не требуя его из Сената.
3) Взял с крестьянина села Тонинского Соленикова 400 рублей за то, что сделал его стремянным конюхом в деревне ее величества, а оный Солеников не крестьянин, а посадский человек.
Любовник императрицы не гнушался взяток, как и его сестры. Вместе с Монсом попались сестра его, Матрена Балк, которую били кнутом и сослали в Тобольск; секретарь Монса - Столетов, который после кнута сослан в Рогервик в каторжную работу на 10 лет; известный шут камер-лакей Иван Балакирев, которого били батогами и сослали в Рогервик на три года. Балакиреву читали такой приговор: «Понеже ты, отбывая от службы и от инженерного учения, принял на себя шутовство и чрез то Вилимом Монсом добился ко двору его императорского величества, и в ту бытность при дворе во взятках служил Вилиму Монсу и Егору Столетову».
Подробности можно прочитать в книге Владлена Дорофеева «Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей»
https://ridero.ru/books/proklyatie_kukuya/
Продолжение следует... Автор Владлен Дорофеев
Другие публикации автора:
Фотоматериал использован из свободного доступа Яндекс и является иллюстрацией мыслей автора.
Спасибо за внимание!
