Мария Лесса

Маринка произнесла это так легко, будто констатировала погоду за окном. Дождь идёт. Хлеб кончился. Ты ленивая. А я стояла посреди её кухни с тортом в руках — тем самым, который пекла до двух ночи, потому что «Вер, ну ты же лучше всех печёшь, племяннику на день рождения, пожалуйста». — Марин, я не ленивая. Я работаю на полторы ставки. — Ой, да ладно тебе. Сидишь в своей бухгалтерии, бумажки перекладываешь. Это разве работа? Вот я — на ногах весь день, в торговом зале. А ты — посидела и домой. Я поставила торт на стол...

Сын положил трубку и посмотрел на меня так, будто я нашкодивший котёнок. — Мам, ну зачем ты опять? Лера расстроилась. Я стояла посреди их кухни с пакетом продуктов в руках. Привезла им курицу, овощи, сметану домашнюю — знала, что Лерка готовить не любит, а Славик мой после работы голодный. Хотела помочь. А оказалось — испортила настроение. — Что я сделала-то? — спросила тихо. — Она говорит, ты опять без звонка приехала. И продукты эти твои... Мы сами можем купить, мам. Лера чувствует себя неполноценной, когда ты так делаешь...

Билет на поезд лежал в сумке. Плацкарт до Калининграда, отправление завтра в шесть утра. — Нин, ты куда собралась? — муж стоял в дверях, скрестив руки на груди. — К подруге. На неделю. — К какой подруге? Почему я не знаю? Потому что я не сказала. Впервые за двадцать один год брака — не сказала. — К Светке. Мы в институте вместе учились. — И ты вот так, без предупреждения? А обед кто готовить будет? А Машка? Машке двадцать три. Она живёт отдельно, работает, сама себе готовит. Но для Виктора это неважно...

Андрей положил передо мной бумаги. Три листа, отпечатанных мелким шрифтом. «Соглашение о разделе имущества». Моя доля — ноль рублей. Я даже не сразу поняла, что это. Подумала — какой-то договор по его работе, он вечно что-то подписывал. А потом увидела свою фамилию. И его. И слово «расторжение». Восемнадцать лет брака уместились на трёх страницах. — Это что? — я подняла глаза. — Читай, — он даже не присел. Стоял у окна, крутил в пальцах зажигалку, хотя бросил курить пять лет назад. — Там всё понятно написано...

Татьяна прислала сообщение в семейный чат: «Всем привет! Напоминаю — моё пятидесятилетие в субботу, в 18:00, адрес: Речная, 15, кв. 42. Жду всех!» Речная, 15, квартира 42 — это мой адрес. Моя квартира. Я перечитала три раза. Может, ошиблась? Может, это какая-то шутка? Телефон завибрировал — посыпались ответы родственников. Тётя Люда: «Танечка, обязательно будем!» Двоюродный брат Саша: «Класс, давно у Светы не были!» Мамина сестра из Воронежа: «Приедем с Колей, забронировали гостиницу!» Я сидела на кухне и смотрела на экран...

Голос мужа доносился из кухни. Он говорил по телефону — думал, что я сплю. Но я стояла в коридоре и слышала каждое слово. — Спасибо тебе, мам. Если бы не ты тогда, она бы родила. И всё, сидел бы я сейчас с двумя детьми, как дурак. Стена была холодной. Я прижалась к ней спиной, чтобы не упасть. Восемь лет назад я сделала аборт. Потому что свекровь сказала: «Рано, вы ещё не встали на ноги». Потому что Олег сказал: «Мама права, давай подождём». Потому что я поверила им обоим. Теперь Олег благодарил её за это...

Нотариус зачитывала завещание, а я смотрела на свои руки. Эти руки двенадцать лет мыли свекровь, переворачивали её на кровати, меняли памперсы. Эти руки готовили ей протёртые супы и кормили с ложечки. В завещании моего имени не было. — ...квартиру по адресу Ленина, семнадцать, завещаю в равных долях сыну Геннадию Павловичу и дочери Ларисе Павловне, — монотонно читала нотариус. — Денежные средства на счетах — в равных долях тем же лицам. Дачный участок... Гена сидел рядом и старательно не смотрел в мою сторону...

Муж смотрел на меня так, будто я сообщила о намерении улететь на Марс. — Выходной? Какой выходной? — Обычный. Один день, когда я ничего не делаю. — Люда, ты заболела? Я засмеялась. Нервно, на грани истерики. За девятнадцать лет брака он впервые услышал от меня эти слова. И решил, что я заболела. Разговор случился в воскресенье вечером. Обычное воскресенье — я с семи утра на ногах. Завтрак на четверых, потом уборка, потом обед, потом глажка, потом ужин. Между делами — три стирки, поход в магазин, помощь дочке с проектом по биологии...

Я сидела на диване с чашкой кофе. Телевизор работал фоном — какое-то ток-шоу. Свекровь Валентина Петровна прошла мимо, остановилась, посмотрела на меня. — Лариса, ты опять сидишь? Днём — телевизор, вечером — жалобы на усталость. Я сжала чашку. Промолчала. — А Серёжа на работе вкалывает. А ты тут развалилась. Валентина Петровна живёт с нами полгода. Переехала после того, как поскользнулась на льду и сломала руку. Сказала, что одной опасно — вдруг ещё что-нибудь. Сын пригласил, я не возражала. Тогда...

Он произнёс это так буднично, будто сообщил прогноз погоды. Стоял посреди бабушкиной гостиной — теперь уже ничьей — и раздавал указания. — Подожди. Какой коридор? — Ну, проходная часть. У входа. Там можно раскладушку поставить. Я огляделась. Дом, в котором прошло моё детство. Пять комнат, веранда, мансарда. И мне — коридор. — Дядь Боря, нас четверо наследников. Бабушка умерла месяц назад. Мы ещё даже к нотариусу не ходили. Какое «распределили»? — Семейный совет решил. — Какой семейный совет? Меня никто не звал...

Часы показывали половину одиннадцатого вечера. Игорь листал телефон, уткнувшись в экран. Я сидела на кухне с чашкой остывшего чая. — Игорь, я устала, — сказала я тихо. — Ага, — кивнул он, не поднимая глаза. Я посмотрела на раковину, забитую посудой. На пол, где валялись детские игрушки. На стол, заляпанный Катиным ужином. — Я очень устала. — Ну поспи. Я ж не мешаю. Утром будильник зазвонил в шесть. Я встала, пошла на кухню. Включила чайник, достала кастрюлю для каши. Максим любит овсянку с изюмом, Катя — только с мёдом...

На фотографии в Инстаграме моя сестра стояла в моей кашемировой кофте. Той самой, цвета топлёного молока, которую я искала две недели. Подпись под фото гласила: «Любимая кофточка, ношу уже третий год». Третий год. Серьёзно? Я купила эту кофту в сентябре. Четыре месяца назад. На распродаже в ЦУМе, отдала восемнадцать тысяч — для меня это была серьёзная покупка. Кашемир, итальянский бренд, мягкая как облако. Надела два раза. А потом она исчезла. Я перерыла весь шкаф, думала — сама куда-то засунула...