Знаете, я всегда боялась этого момента. Не свадьбы дочери, нет — какая мать не мечтает увидеть своего ребенка счастливым? Я боялась тоста своего мужа. Витя — человек хороший, крепкий, как дубовый стол, и такой же непробиваемый. Он всю жизнь считал, что любовь — это глагол, и означает он «контролировать». И вот, представьте: ресторан «Венеция», хрусталь звенит, гости раскраснелись, кричат «Горько!», а Витя встает, поправляет галстук, который ему давит, и достает из кармана бархатную коробочку.
В зале тишина. Все ждут кольца, серёжек, может, ключей от машины. А он вынимает связку ключей на блестящем брелоке.
— Дети, — говорит он, и голос у него дрожит от гордости, — вы теперь семья. А семье нужен фундамент. Мы с матерью дарим вам трехкомнатную квартиру на Ленина. С ремонтом, с мебелью. Живите.
Олеся взвизгнула, кинулась ему на шею. Андрей, зять мой, парень гордый, но тут даже он растерялся, руку жмет, благодарит. Зал взорвался аплодисментами. А Витя поднял руку, требуя тишины, и добавил с той самой своей полуулыбкой, от которой у меня обычно холодеет спина:
— Но есть условие. Ключи — вот они. Но запасной комплект будет храниться у нас. Мало ли что, вдруг кран сорвет или утюг забудете. Да и порядок проверить... контроль, он, знаете ли, всегда нужен. Вдруг вы там притон устроите!
Гости засмеялись. Шутка же. Тесть шутит! А я посмотрела на Андрея и увидела, как у него скулы окаменели. В этот момент я поняла: никакой это не подарок. Это поводок. И он только что защелкнулся.
Часть 1. Медовый месяц под микроскопом
Первые две недели казались сказкой, но сказкой с привкусом тревоги. Квартира и правда была роскошная: высокие потолки, паркет, который скрипел благородно, как в музее, кухня с островом, о котором Олеся мечтала. Витя вложил туда кучу денег, он не умел делать наполовину.
Я приходила к ним редко, звонила заранее. Мне казалось важным дать им надышаться друг другом. Андрей работал инженером-проектировщиком, брал подработки, чтобы соответствовать уровню жизни, который им навязали. Олеся порхала: новые шторы, новые рецепты.
Но тень Виктора Петровича нависла над ними сразу.
Все началось с мелочей. Звонок в девять вечера:
— Олесь, я там мимо проезжал, смотрю — у вас свет в спальне не горит, а время детское. Экономите или поругались уже?
Олеся смеялась в трубку: «Пап, ну мы кино смотрим».
— Ну смотрите, смотрите. Я просто бдю.
Андрей молчал. Он вообще у меня молчун, из тех, кто копит, а потом взрывается. Он пытался быть благодарным. Ведь, положа руку на сердце, сами бы они на такую квартиру копили лет двадцать. Ипотека, однушка на окраине, вечная нехватка денег — Витя избавил их от этого. Но цена... Цену они еще не знали.
Однажды Олеся позвонила мне, голос дрожит:
— Мам, мы вчера вечером ушли гулять, вернулись, а у нас запах другой в квартире.
— Какой запах, доча?
— Папиного одеколона. И коврик в прихожей лежит не так.
Я тогда отмахнулась, сказала, что ей показалось. Но я знала: Витя там был. Он зашел проверить свои владения.
Часть 2. Субботнее вторжение
Гром грянул через месяц. Была суббота. Ребята, умотанные рабочей неделей, спали. Семь утра.
Щелчок замка.
Дверь открылась уверенно, по-хозяйски. Витя не стал звонить. Зачем звонить в свою квартиру?
Андрей рассказывал потом, что проснулся от того, что кто-то ходит по кухне. Представьте: вы спите в своей постели, рядом жена, вы полураздеты, и вдруг слышите шаги. Он вскочил, схватил первое, что под руку попалось — гантелью. Вылетает в коридор, а там тесть. В уличных ботинках стоит посреди их белого ковра и смотрит на люстру.
— О, проснулись? — бодро говорит Витя. — А я тут мимо на рынок ехал, дай, думаю, заеду, проверю сантехнику. Мне показалось в прошлый раз, бачок подтекает.
Андрей стоит в одних трусах, с гантелей, сонный, униженный. Олеся выглядывает из-за двери, кутается в одеяло.
— Папа! Семь утра! Мы же спим!
— Кто рано встает, тому бог подает, — назидательно ответил Витя. — И кстати, Олеся, почему у вас посуда в раковине с вечера? У хорошей хозяйки раковина должна блестеть. Андрей, а ты чего гантелей машешь? Лучше бы кран подтянул.
Он пробыл у них час. Пил чай, который сам же и заварил, критиковал расстановку мебели, указал на пыль на карнизе. Когда он ушел, Андрей молча вымыл чашку, из которой пил тесть, и поставил ее в самый дальний угол шкафа.
— Больше он так не сделает, — сказал Андрей тихо.
— Он просто заботится, — пролепетала Олеся. Она всегда боялась конфликтов. Она выросла под его командованием и привыкла, что любовь папы — это инспекция.
Часть 3. Перестановка слагаемых
Но он сделал так снова. И снова.
Витя искренне не понимал, в чем проблема. «Я им квартиру подарил! Я за коммуналку плачу! (Квартира была оформлена на него, и он принципиально оплачивал счета, чтобы иметь лишний рычаг). Имею право знать, что там происходит».
Я пыталась с ним говорить.
— Витя, оставь их. Им нужно личное пространство.
— Лена, не учи ученого. Они дети. Засрут квартиру, потом ремонт переделывать? Или, не дай бог, Андрей этот дружков водить начнет. Контроль дисциплинирует.
На третий месяц началась фаза активных действий. Витя решил, что Андрей неправильно организовал рабочее место. Пока молодые были на работе, он пришел и... сделал перестановку.
Стол Андрея переехал к окну. Книги Олеси были убраны в коробки («Пылесборники», — сказал он). Но самое страшное — исчезла любимая кружка Андрея. Старая, щербатая, с дурацкой надписью. Дорогая ему как память о студенчестве.
— Я выкинул этот хлам, — заявил Витя вечером по телефону. — Купил вам нормальный сервиз. Не благодарите.
Андрей пришел ко мне тем вечером. Один. Олеся осталась дома плакать.
— Елена Васильевна, — сказал он, глядя мне в глаза. — Я люблю вашу дочь. Но я не могу жить в музее имени Виктора Петровича. Я не гость. Я муж.
— Я знаю, Андрюша. Потерпи. Он остынет.
— Он не остынет, — покачал головой зять. — Он проверяет, насколько меня хватит.
Часть 4. Меж двух огней
Олеся оказалась в аду. С одной стороны — муж, который становился все мрачнее и молчаливее. Он перестал улыбаться, перестал называть квартиру «домом», говорил «пойдем на базу». С другой — отец, который требовал благодарности и отчета.
— Пап, не приходи без звонка, пожалуйста, — просила она мягко.
— Ты что, мать родную стыдишься? Или отца? — тут же взвивался Витя. — Я для вас всё, а вы мне — «позвони»? У меня ключи есть, я хозяин. Юридически и фактически.
Олеся плакала в ванной, включая воду, чтобы Андрей не слышал. Она видела, как муж отдаляется. Он стал задерживаться на работе. А Витя подливал масла в огонь:
— Что-то твой Андрей поздно ходит. Небось, баб завел? Я ж говорил, приглядывать надо.
Она пыталась защищать мужа, но перед отцовским напором ее аргументы рассыпались, как карточный домик. Она привыкла быть послушной дочерью. Взрослой женщиной она стать не успела.
Часть 5. Показательное выступление
Взрыв произошел в пятницу вечером.
Андрей получил премию и повышение. Он хотел отпраздновать это с женой. Заказал еду, купил вино, цветы. Они хотели провести вечер вдвоем, обсудить, может быть... ребенка. Они давно хотели, но Андрей сказал: «Пока здесь проходной двор — никаких детей».
Они только сели за стол. Свечи, музыка. Олеся улыбалась впервые за долгое время искренне.
Скрежет ключа в замке прозвучал как выстрел.
Дверь распахнулась. Но вошел не один Витя.
— Проходите, проходите! Не стесняйтесь!
Он привел двоих своих друзей, старых деловых партнеров.
— Вот, глядите, какую я хату молодым отгрохал! Итальянская плитка, кухня — массив!
Люди в грязной обуви ввалились в гостиную. Они смотрели на Андрея и Олесю как на декорации. Как на живых манекенов в витрине.
— О, молодежь гуляет! — загоготал один из гостей. — А мы тут с инспекцией!
Витя сиял.
— Ну-ка, Олеся, покажи дяде Боре гардеробную, ту самую, с подсветкой!
Андрей медленно встал. Он был бледен, как полотно. Он аккуратно положил вилку. Посмотрел на тестя.
— Виктор Петрович, — сказал он очень тихо. — Пожалуйста, попросите гостей уйти. У нас семейный ужин.
— Чего? — Витя аж поперхнулся воздухом. — Ты, щенок, указываешь мне в моей квартире, кого водить? Да ты тут никто! Ты приживалка! Скажи спасибо, что я тебя с улицы подобрал!
В комнате повисла звенящая тишина. Гости Вити переглянулись, чувствуя неловкость, и попятились в коридор.
Олеся закрыла лицо руками.
Часть 6. Ультиматум
Гости ушли быстро, бормоча извинения. Витя остался. Он был красен от гнева.
— Ты меня опозорил! Перед людьми!
Андрей подошел к Олесе, взял её за руку и поднял с дивана.
— Олеся, — сказал он, не глядя на тестя. — У нас есть выбор. Прямо сейчас.
— Какой выбор? — всхлипнула она.
— Или мы остаемся здесь, и я признаю, что я «никто» и «приживалка». И наш будущий ребенок будет расти в атмосфере, где его папу ни во что не ставят. Или мы уходим. Сейчас.
— Куда? — растерялась она.
— В съемную квартиру. У меня есть вариант, коллега сдает. Однушка, бабушкин ремонт, район так себе. Но ключи будут только у нас.
Он посмотрел ей в глаза.
— Решай, Леся. Я больше здесь не останусь ни на минуту. Если ты остаешься — я пойму. Но я ухожу.
Витя захохотал.
— Да куда она пойдет? Из дворца в клоповник? Олеся, не будь дурой! Пусть валит, найдем тебе нормального мужика, а не этого нищеброда с амбициями!
Олеся смотрела на отца. Потом на мужа. На роскошные стены, которые давили на нее все эти месяцы. На вазу, которую переставил отец. На то место, где стояла кружка Андрея.
Она вытерла слезы. Взгляд ее стал твердым, как у матери, когда та защищает своих.
— Мы уходим, папа, — сказала она.
Часть 7. Побег из рая
Это была самая странная ночь в их жизни. Они не взяли ничего из того, что купил Витя. Ни техники, ни посуды. Только свою одежду, ноутбуки, личные мелочи.
Олеся плакала, складывая джинсы в сумку, но руки ее действовали быстро. Андрей молча носил сумки в машину.
Витя сидел на кухне, пил коньяк и кричал им в спину:
— Вернетесь! Через неделю приползете! Голод не тетка! Я вас обратно не пущу, так и знайте! Колени целовать будете!
Перед уходом они сделали генеральную уборку. Андрей сказал: «Мы должны вернуть квартиру в том виде, в каком приняли. Чтобы не было ни единого повода нас упрекнуть».
Они вымыли пол. Протерли пыль. Квартира сияла холодной, мертвой красотой.
На кухонном столе, на том самом мраморном острове, Андрей положил два комплекта ключей. И записку. Короткую. Без эмоций.
«Спасибо за гостеприимство. Квадратные метры не заменят уважения. Счастья вам в вашем идеальном доме».
Они вышли в ночь. Сели в старенькую машину Андрея.
— Тебе страшно? — спросил он, заводя мотор.
— Очень, — честно сказала Олеся.
— Мне тоже.
Он взял её за руку.
— Но зато воздух, — сказала она, открывая окно. — Чувствуешь? Он здесь наш.
Часть 8. Пустое эхо
Прошло полгода.
Я была у них в гостях в той самой «убитой» однушке. Обои там были в цветочек, старые, кран гудел, а соседи сверху любили слушать шансон. Но там пахло пирогами. На столе стояла новая кружка Андрея — Олеся нашла похожую на барахолке. На холодильнике висел снимок УЗИ.
Они были счастливы. Андрей получил еще одно повышение, они взяли ипотеку — крошечную студию, но свою, в строящемся доме.
А что Витя?
Витя остался победителем. В своем королевстве.
Первый месяц он ждал. Ходил гоголем, говорил мне: «Вот увидишь, Лена, деньги кончатся — прибегут».
На второй месяц он начал злиться. «Неблагодарные свиньи».
На третий месяц он поехал в ту квартиру. Открыл дверь своим ключом. Там было идеально чисто. И идеально пусто. Ни звука, ни запаха жизни. Только гулкое эхо его шагов.
Он сел на диван, который стоил как машина, и включил огромный телевизор. Но смотреть было нечего.
Он понял, что «притон», которым он пугал, был бы лучше этой мертвой тишины. Потому что в «притоне» была бы жизнь. Была бы дочь.
Он позвонил мне вечером. Трезвый, но голос севший, стариковский.
— Лена... они правда ждут ребенка?
— Правда, Витя.
— Мальчик?
— Говорят, мальчик.
— Я дедушка... — он помолчал. — Лена, скажи им... пусть возвращаются. Я отдам ключи. Насовсем отдам. Оформлю дарственную без условий.
Я передала это Андрею.
Он покачал головой.
— Нет, Елена Васильевна. В ту квартиру мы не вернемся. Там стены помнят слишком много плохого. Мы справимся сами.
Но потом добавил:
— Но если Виктор Петрович хочет увидеть внука... он может прийти к нам. В гости. По звонку. И если он снимет обувь и не будет критиковать наш ремонт.
Финал
Вчера Витя впервые поехал к ним. Он надел лучший костюм. Купил огромного плюшевого медведя, который займет половину их «хрущевки».
Он стоял перед их обшарпанной дверью минут десять. Я видела в глазок, я пришла раньше, чтобы помочь Олесе. Он поправлял галстук. Он боялся.
Великий и ужасный Виктор Петрович боялся нажать на звонок.
Потому что знал: за этой дверью его деньги не имеют власти. Там действует другая валюта — уважение. И ему придется зарабатывать её с нуля.
Он нажал кнопку.
— Кто там? — спросил голос Андрея.
— Это... папа, — тихо сказал Витя. — Я к вам. Можно?
Замок щелкнул. Дверь открылась. Андрей стоял на пороге, держа в руках полотенце. Он посмотрел на тестя, потом на медведя. И чуть-чуть отступил в сторону.
— Проходите, Виктор Петрович. Только разувайтесь, у нас коврик чистый.
И в этот момент я поняла: теперь у нас действительно есть шанс стать семьей. Не идеальной, не богатой, но настоящей. Той, где ключи нужны только для того, чтобы открывать двери, а не запирать души.