Знаете, какой звук у одиночества? Это не тишина. Это гудение старого холодильника «Саратов», который трясется, как в лихорадке, каждые полчаса. Это капающий кран, до которого у сантехника из ЖЭКа всё никак не дойдут руки, а у меня — деньги. Это звук собственных шагов по истертому линолеуму в коридоре, где уже лет десять никто, кроме меня, не ходил.
Я привыкла к этому звуку. Я в нём жила, как рыба в воде. Вера Павловна, процедурная медсестра. «Верочка, у вас рука легкая», — говорят пациенты, когда я вгоняю иглу в вену. А у меня не рука легкая, у меня просто сердце тяжелое, как тот камень, что на душе лежал с тех пор, как мужа похоронила, а родня... А что родня? Исчезла родня. Растворилась в тумане, как только поняла, что с меня, вдовы с кредитами за учебу сына (который уехал на вахту и там сгинул по глупости, оставив мне только долги), взять нечего.
И вот вчера этот звук исчез. Его перекрыл другой — шелест. Шелест маленького клочка бумаги с цифрами, которые совпали. Все шесть. Я сидела на кухне, пила остывший чай без сахара и смотрела на экран телевизора. Ведущий улыбался так, будто знал меня лично. Я выиграла. Сумма такая, что мне страшно было даже произнести её вслух в пустой квартире. Боялась, что стены услышат.
Я никому не сказала. Только Люде, санитарке нашей, моей единственной подруге, с которой мы двадцать лет делим обеды и беды. Люда плакала в трубку, кричала: «Верка, живи! Теперь поживи!».
Я думала, у меня есть время. Думала, что смогу осознать, привыкнуть, распланировать... Господи, какая же я наивная. У больших денег есть запах. И, видимо, у моих родственников на этот запах нюх, как у акул на кровь.
Звонок в дверь раздался в семь утра. Настойчивый, требовательный, хозяйский. Я вздрогнула, пролив кофе на халат. Подошла к глазку. И сердце упало куда-то в тапочки. Там, за обшарпанной дверью, стояла моя тетка Тамара. В норковой шапке, несмотря на апрель, и с тортом в руках. А за ней — Виталик, мой двоюродный брат, который последний раз звонил мне пять лет назад, чтобы сказать, что не сможет прийти на поминки моей мамы.
— Открывай, миллионерша! — гаркнула Тамара так, что, казалось, штукатурка посыпалась. — Свои пришли!
Часть 1. Нашествие
Я стояла у двери, судорожно стягивая халат на груди, будто это была броня. В голове билась одна мысль: «Откуда? Как они узнали?». Может, Люда проболталась? Нет, Люда — могила. Почтальонка? Соседка Зинка, которая работает на почте и вечно сует нос в чужие квитанции? Скорее всего. В нашем городе новости летят быстрее скорости света, особенно если они касаются чужих денег.
— Вера! Ну ты чего там, уснула? — голос Виталика звучал раздраженно, с нотками той самой фамильярности, которую я ненавидела с детства. Я повернула замок. Один оборот. Второй. Дверь распахнулась, и в мою маленькую, пахнущую корвалолом и чистотой прихожую ввалилась пестрая, шумная толпа.
Их было пятеро. Тетка Тамара — монументальная, как ледокол «Ленин», в своей шубе нараспашку. Виталик — с бегающими глазками и животом, обтянутым дешевой футболкой с надписью «Boss». Его жена, бледная и вечно недовольная Ирка, которую я видела всего раз, на их свадьбе. И двое их детей-подростков, уткнувшихся в телефоны и даже не поднявших на меня глаз. А, нет, была еще какая-то девица с чемоданом — кажется, троюродная племянница Света.
— Ой, Верочка! Роднулечка наша! — Тамара кинулась ко мне, едва не сбив с ног. Запахло тяжелыми сладкими духами и жареными пирожками. Она стиснула меня в объятиях, от которых трещали ребра. — Счастье-то какое! Мы как услышали, так сразу всё бросили! Виталик даже отгул взял!
— Смену пропустил, между прочим, — буркнул Виталик, втискиваясь в коридор и скидывая кроссовки прямо посреди прохода, перегораживая путь на кухню. — Ну, мать, принимай гостей. Где поляна?
Я стояла, прижатая к вешалке, и не могла выдавить ни слова. Они вели себя так, словно выходили за хлебом и вернулись через пять минут. Не было тех десяти лет тишины. Не было моих звонков, на которые они не отвечали. Не было того вечера, когда я просила Тамару одолжить денег на операцию маме, а она сказала: «Самим жрать нечего», хотя я знала, что они только что вернулись из Турции.
— А вы... вы надолго? — наконец выдавила я, чувствуя, как предательски дрожит голос.
Тамара отстранилась, посмотрела на меня, как на неразумное дитя, и расхохоталась. — Ой, не могу! Надолго ли! Вера, мы ж семья! Мы теперь вместе будем думать, как жить дальше. Такие деньжищи — это ж ответственность! Одной тебе не справиться, обманут, обворуют. Сейчас время такое, бандиты кругом. А мы — свои. Кровь — не водица!
Она по-хозяйски прошла на кухню, поставила торт на мой идеально чистый стол и начала открывать шкафчики. — Так, чашки где? Эти? Ой, Вера, ну и старье. В сколах все. Ничего, теперь сервиз купим. Ирка, ставь чайник! Света, тащи чемоданы в зал, там диван раскладывается.
— В зал? — я попыталась сделать шаг вперед. — Но там... там я сплю. У меня однокомнатная квартира, вы же знаете.
— Ну не в коридоре же девочке спать! — возмутилась Ирка, наливая воду в мой чайник так небрежно, что лужа расплылась по столешнице. — А мы с Виталиком и детьми на полу можем, матрасы надувные у нас с собой. Мы ж не гордые.
Они подготовились. Они привезли матрасы. Чемоданы. Они не просто заехали поздравить. Это была оккупация. Виталик тем временем уже включил телевизор на полную громкость, заглушая мои мысли. — Слышь, Вер, а телик-то у тебя — дрова. Надо плазму брать, дюймов шестьдесят. Сюда как раз встанет, если этот сервант выкинуть.
Я смотрела на них и чувствовала, как внутри поднимается горячая, удушливая волна. Это был не гнев. Это была паника. Мой маленький мир, мой тихий, стерильный угол, где каждая вещь лежала на своем месте, был разрушен за три минуты. Они заполнили собой всё пространство, вытесняя воздух, вытесняя меня.
— Я... мне на работу надо, — пробормотала я, хватаясь за привычный ритуал как за спасательный круг. — У меня смена через час.
Тамара замерла с чашкой в руке. Медленно повернулась ко мне. В её глазах, густо подведенных черным карандашом, читалось искреннее недоумение, смешанное с презрением. — Какая работа, Вера? Ты с ума сошла? Ты миллионерша! Пусть теперь другие горбатятся. Звони, увольняйся. Прямо сейчас. Нам надо обсудить стратегию.
— Какую стратегию? — тихо спросила я.
— Инвестиционную, — важно сказал Виталик, запихивая в рот кусок торта. — У меня есть план. Верняк. Но об этом после чая.
Они уже все решили за меня. Они уже потратили мои деньги в своих головах. Я посмотрела на часы. До выхода оставалось двадцать минут.
Часть 2. Бытовая пытка
Я ушла на работу. Просто молча оделась, взяла сумку и вышла, не слушая криков Тамары: «Ты куда? Мы же не договорили!». Я сбежала. В поликлинике было как всегда: запах хлорки, очередь из бабушек у кабинета, гудение ламп дневного света. Но сегодня это казалось мне раем. Здесь были правила. Здесь я была Верой Павловной, уважаемым специалистом, а не «бедной сироткой», на которую свалилось наследство.
Я делала уколы на автомате. Жгут, «поработайте кулачком», спирт, игла, ватка. — Вера Павловна, вы сегодня бледная какая-то, — заметила заведующая отделением. — Случилось чего? — Родственники приехали, — коротко ответила я. — А, ну дело хорошее, — улыбнулась она. — Повидаться. Если бы она знала.
Вечером возвращаться домой не хотелось до физической тошноты. Я стояла у подъезда и смотрела на свои окна. Свет горел везде. Даже на кухне, где я всегда экономила электричество. На балконе кто-то курил — огонек сигареты дергался в темноте. Я не курю. И муж не курил. Это Виталик. Он курит на моем балконе, стряхивая пепел на мои цветы.
Я поднялась на этаж. Из-за двери слышался смех и звон посуды. Моей праздничной посуды, хрусталя, который мама берегла и который я доставала только на Новый год. Ключ не поворачивался. Они закрылись на щеколду изнутри. Пришлось звонить. Открыла Света, племянница. В моей домашней футболке. — О, теть Вер, явилась. А мы тут ужин замутили. Только у тебя в холодильнике мышь повесилась, папе пришлось в магазин бежать. С тебя две тыщи, кстати, по чеку.
Я прошла в квартиру. Запах табака смешивался с запахом жареной курицы. Обувь валялась горой. В ванной шумела вода — кто-то мылся. — Ну наконец-то! — Тамара сидела во главе стола, раскрасневшаяся, с рюмкой в руке. На столе стояла бутылка водки, которой у меня отродясь не было. — Садись, трудяга. Штрафную тебе!
— Я не пью, Тамара. И в моем доме не курят, — сказала я тихо, но твердо.
— Ой, да ладно тебе ломаться! — отмахнулся Виталик, выходя с балкона. — Праздник же! Ты лучше скажи, когда деньги переведут? Мы тут с мамой прикинули... Тебе в этой халупе оставаться нельзя. Опасно. Криминал. Надо продавать и брать дом. Большой, чтобы всем места хватило.
— Всем? — переспросила я, присаживаясь на краешек табуретки, потому что все стулья были заняты.
— Ну а как? — удивилась Тамара. — Мы же не бросим тебя одну. Я вот думаю, мне свою двушку сдавать можно, это будет прибавка к пенсии, а жить будем вместе. Я за хозяйством присмотрю, Ирка готовить будет. Тебе, Вера, отдыхать надо. Ты же замученная вся. Вон, морщины какие, мешки под глазами. Тебе в санаторий надо, на воды. А мы пока тут ремонтом займемся.
Они говорили обо мне в третьем лице, будто я уже умерла или сошла с ума и стала недееспособной. Они делили мою жизнь. — А вы не спросили, хочу ли я этого? — я сцепила пальцы в замок так, что костяшки побелели.
В кухне повисла тишина. Неловкая, липкая. — Вер, ты чего? — Виталик нахмурился. — Ты что, нас выгоняешь? Родную кровь? Мы к тебе со всей душой, а ты... Зазналась? Деньги глаза застили?
— Не зазналась. Просто я привыкла жить одна. — Вот именно! — перебила Тамара, ударив ладонью по столу. — Привыкла она! Одичала ты, Вера! Волком живешь. Это ненормально. Человеку семья нужна. А мы — твоя семья. Другой у тебя нет. Кто тебе стакан воды подаст? Кошка твоя?
— У меня нет кошки. — Ну заведем! — хохотнул Виталик. — Короче, тетка, не бузи. Давай к делу. У меня ипотека горит. Банк коллекторами грозит. Там всего-то три миллиона осталось. Для тебя сейчас это — тьфу. Закроем завтра? Мне просто справка нужна, чтобы проценты не капали.
Он смотрел на меня не просительно. Он смотрел выжидательно. Будто я ему должна. Будто это он выиграл, а я просто держатель кассы. — Я не получила деньги, — солгала я. — Врешь, — спокойно сказала Тамара. — Зинка с почты сказала, ты вчера в центр ездила, оформлять. Значит, сертификат уже на руках.
Меня обложили. Как волка флажками.
Часть 3. Список долгов
Следующие два дня превратились в ад. Квартира перестала быть моим домом. Это было общежитие, где я была не комендантом, а нежелательным жильцом. Утром я не могла попасть в туалет — там час сидела Ирка с телефоном. Ночью я не могла спать — Виталик храпел на матрасе в коридоре так, что дрожали стекла, а Света в моей комнате (меня выселили на кухонный диванчик) болтала по видеосвязи до трех утра.
— Тетя Вера богатая теперь, да, прикинь! — слышала я сквозь тонкую стену. — Айфон мне обещала, последний. И на Бали полетим.
Я лежала на жестком диванчике, накрывшись пледом, и смотрела в потолок, освещенный уличным фонарем. Я вспоминала, как пять лет назад, когда сломала ногу, звонила Свете. Просила просто сходить в аптеку и за хлебом. «Ой, теть Вер, мне некогда, у меня сессия, и вообще я в другом районе», — ответила она тогда. А через час выложила фото из клуба.
Утром третьего дня они перешли в наступление. Завтрак был похож на заседание совета директоров. Только вместо директоров сидели мои родственники в трениках, а вместо графиков на столе лежал листок бумаги, исписанный кривым почерком Тамары.
— Так, Вера, слушай сюда, — начала тетка, надевая очки, у которых одна дужка была перемотана синей изолентой. — Мы тут составили смету первоочередных нужд. Чтобы деньги не разлетелись на ерунду. Она начала читать:
Ипотека Виталика — 3 млн. (Это святое, детям жить негде).
Зубы мне — 500 тысяч. (Я жевать не могу, желудок болит, ты же медик, понимаешь).
Обучение Светочки — 200 тысяч за семестр. (Девочка должна учиться, не тебе же одной с образованием быть).
Машина для семьи — 2 млн. (Нашу старую «десятку» только в утиль, а нас много, нужен минивэн).
Ремонт в квартире мамы (то есть моей бабушки, где жила Тамара) — 1 млн.
Итого набегало миллионов на семь. — А мне что остается? — спросила я, помешивая пустой чай. — Как что? — удивился Виталик. — Чувство выполненного долга! Ну и на жизнь тебе хватит. Ты же скромная, тебе много не надо. Пенсия скоро, плюс зарплата. Куда тебе тратить? В могилу деньги не заберешь.
— А вы, значит, заберете? — Вера! Не язви! — рявкнула Тамара. — Мы о будущем рода думаем! Виталик — единственный мужчина в роду. Продолжатель фамилии! Ему надо на ноги встать. А ты... ты своё уже пожила. У тебя сына нет, мужа нет. Для кого беречь?
Эти слова ударили больнее всего. «Сына нет». Они знали, куда бить. — Мой сын, — сказала я очень тихо, глядя Тамаре в глаза, — умер, потому что у нас не было денег на хорошего кардиолога. А когда я просила у тебя, Тамара, пять тысяч, ты сказала «нет».
Тамара ни на секунду не смутилась. — Ой, ну что ты старое поминаешь! Кто ж знал, что так все серьезно? Мы думали, ты преувеличиваешь. Ты всегда любила драму нагнать. Да и не было у нас тогда, правда не было! — Вы купили новый телевизор через неделю. — Ну так скидки были! Вера, нельзя быть такой злопамятной. Это грех. Бог велел прощать и делиться. Вот тебе сейчас Бог дал деньги — это испытание. Испытание твоей жадности. Если не поможешь родне — счастья эти деньги не принесут. Прокляты будут.
Она говорила убежденно, с пафосом проповедника. Виталик кивал, набивая рот бутербродом с моей колбасой. — Короче, мать. Завтра идем в банк. Я уже узнавал, лимиты на перевод большие, но можно заказать наличку. Оформляем дарственную на меня, чтобы налогов меньше было.
Я встала. Ноги дрожали, но внутри что-то щелкнуло. Словно перегорел предохранитель, который отвечал за терпение. — Я подумаю, — сказала я. — Чего тут думать? — нахмурился Виталик. — Сумма большая. Мне нужно всё взвесить. Завтра. Всё решим завтра вечером. Я устрою ужин. Праздничный. И там все обсудим.
Глаза Тамары загорелись хищным блеском. — Вот это разговор! Вот это я понимаю! Умница, Верочка! Я знала, что ты не стерва. Ирка, слышала? Завтра пир! Готовь холодец!
Я вышла из кухни. Мне нужно было сделать один звонок. И найти одну вещь.
Часть 4. Черная тетрадь
Весь следующий день я готовилась. Не к празднику — к войне. Утром я позвонила Люде. — Людочка, мне нужна твоя помощь. Не спрашивай ничего. Просто приезжай сегодня к семи вечера. И... оденься красиво. — Вер, они тебя там в заложниках держат? — испугалась подруга. — Вроде того. Но освобождение близко.
Потом я пошла в свою комнату, где сейчас царил хаос Светиных вещей. — Тетя Вера, выйди, я одеваюсь! — визгнула племянница, хотя сидела в пижаме с телефоном. — Это моя комната, Света. И мне нужно забрать свои вещи. Я подошла к шкафу. На верхней полке, под стопкой старого постельного белья, лежал он. Старый блокнот в черной дерматиновой обложке. «Книга учета», как шутил когда-то муж. После его смерти я начала записывать туда всё. Не доходы — их было мало. Я записывала долги. Не только денежные. Моральные.
Я листала страницы. Бумага пожелтела. 2014 год. Операция маме. Нужно 15 000. Звонила Тамаре. Ответ: «Мы на мели, Виталик разбил машину». (Примечание: через 3 дня фото в Одноклассниках — Тамара в новом пальто). 2016 год. Похороны мамы. Просила Виталика помочь с транспортом. Ответ: «Спину прихватило, не могу за руль». (Примечание: вечером видели его в бильярдной). 2018 год. Мне задержали зарплату. Нечего есть. Пришла к Тамаре занять 500 рублей. Не открыла дверь, хотя свет горел и телевизор работал. 2020 год. Сын в больнице. Просила всех. Никто не дал ни копейки. «Самим тяжело».
Каждая строчка — как шрам. Я перечитывала и чувствовала, как уходит страх. Уходит чувство вины, которое они так старательно мне навязывали эти дни. Они убедили меня, что я им должна. Что семья — это святое. Но этот блокнот был доказательством обратного. Семья — это те, кто рядом, когда тебе плохо. А эти люди — просто генетические совпадения.
Я спрятала блокнот в карман и пошла на кухню. Там кипела работа. Ирка резала салаты, Тамара командовала. — Оливье побольше! Виталик любит. Икру красную купила? — Купила, — сказала я, выкладывая на стол банки. — Молодец. Видишь, как хорошо, когда деньги есть? Сразу человеком себя чувствуешь. — Да, — согласилась я. — Сразу всё становится ясно.
Вечером стол ломился. Виталик притащил коньяк (за мои деньги, конечно). Все нарядились. Тамара надела свою лучшую блузку с люрексом. Света даже оторвалась от телефона. Атмосфера была наэлектризованная. Они ждали раздачи слонов. В семь пришла Люда. В своем выходном платье, скромная, испуганная количеством народа. — Это кто? — скривилась Тамара. — Мы тут узким кругом, семейным. — Это Людмила. Моя близкая подруга. Она будет свидетелем, — сказала я, усаживая Люду рядом с собой. — Свидетелем чего? Дарственной? Ну, дело твое, — хмыкнул Виталик. — Ну что, давайте выпьем! За новую жизнь! За щедрость нашей Верочки!
Они чокнулись. Выпили. Закусили. — Ну, — Виталик вытер губы рукавом. — Давай, мать. Где бумаги? Куда подписывать? Номер счета диктуй.
Я встала. В зале стало тихо. Слышно было только, как тикают часы на стене. — Прежде чем мы перейдем к деньгам, — начала я, и голос мой звучал звонко, как натянутая струна, — я хочу подвести итоги. Семейный баланс, так сказать. — Ой, Вера, опять ты со своей бухгалтерией, — закатила глаза Тамара. — Давай проще! — Нет, Тамара. Проще не будет. Я достала черную тетрадь.
Часть 5. Предъявление счета
Я положила блокнот на стол, прямо рядом с блюдом заливной рыбы. — Что это? — насторожился Виталик. — Это история нашей любви. Семейной, — улыбнулась я. Улыбка вышла холодной. — Вы говорили, что мы одна кровь. Что вы всегда были рядом душой, просто обстоятельства мешали. Что Бог велел делиться. Так давайте вспомним, как делились вы.
Я открыла первую закладку. — 12 мая 2015 года. Я стою в аптеке, плачу, потому что мне не хватает на инсулин для мамы. Я звоню тебе, Виталик. Ты говоришь: «Тетка, не грузи, я на совещании». А на заднем фоне музыка и женский смех. Ты был в сауне. — Ты че, следила за мной? — покраснел Виталик. — Нет. Ты сам выложил фото в соцсети. Ты забыл, что я у тебя в друзьях?
Я перевернула страницу. — 30 августа 2017 года. У меня прорвало трубу, затопило соседей. Мне нужен был мужчиная рука или хотя бы деньги на сантехника. Тамара, ты сказала: «Мы на даче, картошку копаем, связь плохая». Но вы были в городе. Я видела твою машину у торгового центра. Вы покупали Ирке шубу. — Это была не шуба, а пуховик! — взвизгнула Ирка. — И какое твое дело?! Свои деньги считай! — Я и считаю. Свои. И ваши.
Я читала пункт за пунктом. Даты, суммы, отказы. Каждое «нет», каждое «некогда», каждое равнодушное молчание. — Вы годами не брали трубку. Вы годами не вспоминали, жива ли я вообще. Вы появились только тогда, когда запахло деньгами. Вы не семья. Вы — паразиты.
Тамара вскочила, опрокинув стул. Лицо её пошло багровыми пятнами. — Да как ты смеешь?! Мы родня! Мы тебе задницу в детстве мыли! Ты неблагодарная тварь! Ты думаешь, эти деньги тебя счастливой сделают? Да ты сгниешь в одиночестве со своими миллионами! — Лучше в одиночестве с миллионами, чем с вами в нищете, — спокойно парировала я. — Но вы не поняли главного.
— Чего еще? — прорычал Виталик, сжимая кулаки. Люда испуганно сжалась, но я положила руку ей на плечо. — Я действительно решила распорядиться деньгами по совести. Как Бог велел. Помочь тем, кому действительно тяжело. — Ну! Нам тяжело! — крикнул Виталик. — Нет, Виталик. Тебе не тяжело. Ты здоровый лоб, который не хочет работать. А тяжело тем, кто одинок и болен.
Я достала из сумки конверт. Большой, плотный конверт с банковскими печатями. — Сегодня днем я оформила перевод. В комнате повисла такая тишина, что было слышно, как жужжит муха под потолком. Все взгляды прикипели к конверту.
Часть 6. Кармический удар
— Перевод? — переспросила Тамара, голос её сел до шепота. — Куда? На счет Виталика? — Нет. Я медленно вытащила платежное поручение. — Половину выигрыша я перевела в Благотворительный фонд помощи одиноким пожилым людям «Старость в радость». Именной взнос. В память о моей маме, вашей бабушке и сестре, которую вы бросили умирать без помощи. — Что?.. — Виталик побледнел. — Ты... ты отдала наши бабки каким-то старикам?! — Это не ваши бабки, Виталик. Это мои деньги. И деньги тех стариков, у которых нет таких наглых родственников, как вы.
— Ты сумасшедшая! — заорала Тамара, хватаясь за сердце. На этот раз, кажется, по-настоящему. — Пятьдесят процентов?! Ты дура! Тебя в психушку надо! Это же миллионы! — А вторую половину? — жадно спросила Ирка. — Где вторая половина? — А вторая половина останется мне. На квартиру, на жизнь и на путешествия. Но вам оттуда не достанется ни копейки. Ни рубля. Даже на проезд не дам.
— Ах ты стерва! — Виталик шагнул ко мне, замахиваясь. В этот момент Люда, моя тихая, скромная Люда, вдруг встала. Она была маленькая, но сейчас казалась огромной. Она достала телефон и подняла его на уровень лица Виталика. — Я веду прямой эфир, — сказала она неожиданно жестким голосом. — В Инстаграм. У меня там, конечно, немного подписчиков, но полиция увидит. И заявление мы уже написали, оно в черновиках. Одно движение — и ты сядешь, Виталик. За вымогательство и угрозы.
Виталик замер. Он посмотрел на телефон, потом на меня, потом на свою мать. — Мам, пошли отсюда. Она больная. С ней каши не сваришь. — Я никуда не пойду! — визжала Тамара. — Это мошенничество! Я в суд подам! Я докажу, что ты невменяемая! — Подавай, — кивнула я. — Только у меня есть справка от психиатра. Я сегодня взяла, специально для сделки. Я абсолютно здорова, Тамара. А вот вам пора лечиться. От жадности.
Я подошла к двери и распахнула её настежь. — Вон. — Что? — Вон из моего дома. Немедленно. Вещи можете не собирать, я их сама завтра на помойку вынесу. Или забирайте прямо сейчас, у вас две минуты. Такси я уже вызвала. За свой счет. Это мой последний подарок вам.
Часть 7. Очищение
Сборы были хаотичными и злобными. Они швыряли вещи в чемоданы, проклинали меня до седьмого колена, желали мне сдохнуть под забором. Света пыталась утащить мой фен, но Люда заметила и отобрала. Тамара уходила последней. Она остановилась на пороге, посмотрела на меня своими черными, ненавидящими глазами. — Ты пожалеешь, Вера. Кровь — это святое. Ты от семьи отреклась. — Я от паразитов отреклась, Тамара. А семья... Семья — это не те, кто с тобой одной крови. А те, кто с тобой одной души. Прощай.
Я захлопнула дверь. Лязгнул замок. За дверью еще слышались крики, шум лифта, потом всё стихло. Я прислонилась спиной к двери и сползла на пол. Ноги не держали. Меня трясло. — Верка! — Люда бросилась ко мне, села рядом на пол, обняла. — Ну ты даешь! Ну ты монстр! Я бы так не смогла! — Смогла бы, Люда... Если бы тебя довели.
Мы сидели на полу в коридоре, среди грязных следов от их ботинок. И вдруг я начала смеяться. Сначала тихо, потом громче, до слез. Это был смех облегчения. Смех свободы. Словно с плеч свалился мешок с цементом, который я тащила всю жизнь.
— Вставай, миллионерша, — сказала Люда, вытирая мне слезы. — Пойдем чай пить. С тортом. Они его не доели. — Нет, — сказала я. — Торт в помойку. И водку их в помойку. И вообще, мне нужен клининг. Я хочу отмыть эту квартиру. Чтобы духу их тут не было.
Мы полночи мыли полы. Мы выкинули всё, к чему они прикасались: остатки еды, тапочки, которые я им выдала, даже мыло в ванной я заменила. Я открыла все окна, впуская холодный ночной воздух. Квартира снова становилась моей. Тихой. Чистой. Но теперь это не было одиночество. Это была свобода.
Часть 8. Финал: Свет в конце
Прошла неделя. Я уволилась из поликлиники. Заведующая плакала, но понимала. Я подарила отделению новые процедурные кресла — удобные, современные. Это было приятно — видеть, как меняется то место, где я отдала столько лет.
Родственники пытались звонить еще пару дней. Угрожали, плакали, давили на жалость. Я просто сменила номер. Виталик, говорят, написал гадости про меня в городских пабликах, но люди в комментариях его высмеяли — город маленький, многие знали, как я жила и как они мне «помогали».
Мы сидим с Людой в аэропорту. На табло горит надпись: «Сочи». Мы решили начать с малого. Море. Я не видела моря двадцать лет. Люда не видела его никогда. — Вер, а тебе не жалко? — вдруг спросила Люда, глядя на взлетную полосу. — Ну, тех денег, что в фонд отдала? Могла бы еще одну квартиру купить. — Не жалко, Люд. Вообще не жалко. Знаешь, мне кажется, я не деньги отдала. Я откупилась. Я заплатила выкуп за свою новую жизнь. И это лучшая сделка, которую я когда-либо совершала.
Я достала телефон. На заставке больше не стояла грустная картинка с осенью. Там была фотография нас с Людой — растрепанных, уставших, но смеющихся после той ночной уборки. В кармане завибрировало сообщение. От банка. «Операция прошла успешно. Спасибо за вашу помощь фонду». А следом еще одно. Незнакомый номер. «Вера Павловна, это директор дома престарелых. Мы получили перевод. Мы не знаем, как вас благодарить. Мы купим новые кровати и лекарства. Вы спасли стольких людей. Храни вас Бог».
Я улыбнулась. Вот она — моя семья. Те, кому я нужна. Те, кому я помогла не потому, что должна, а потому что могла. — Объявлена посадка, — сказал механический голос. — Пойдем, Вер? — Люда подхватила сумку. — Пойдем. В новую жизнь.
Я шагнула к гейту, не оглядываясь. За спиной остались долги, обиды, лицемерная родня и серая жизнь. Впереди было море. И я точно знала: оно будет теплым.