— Этот. Именно его, — Вера Николаевна кивнула на рыжего пса, забившегося в дальний угол вольера.
Волонтёр приюта вздохнула:
— Вера Николаевна, у него облысение. Кожа воспалённая, шерсть вылезла почти вся. Лечение долгое, дорогое. Может, посмотрите других? Вон щенков привезли здоровых.
— Нет. Его.
Пёс поднял морду. В его глазах Вера узнала тот же взгляд, что видела каждое утро у внучки — пустой, отсутствующий. Словно кто-то выключил свет внутри.
Три месяца назад дочь Веры с зятем разбились на трассе. Возвращались с дачи поздно вечером, водитель встречной фуры уснул за рулём. Восьмилетняя Маша в тот день осталась с бабушкой — простыла, температурила.
После похорон девочка не проронила ни слова. Совсем. Психолог из районной поликлиники качала головой, разводила руками, выписывала таблетки. Частный специалист говорил про реактивную депрессию, называл цену консультаций, от которой кружилась голова.
Вера продала дачу. Деньги понадобятся — на врачей, на лекарства, на всё, что поможет вернуть внучку.
Дома Маша лежала на диване, уткнувшись лицом в подушку. Так она проводила почти всё время после школы. Уроки делала молча, ела молча, на вопросы не отвечала.
— Машуня, — Вера присела рядом. — Смотри, кто к нам приехал.
Открыла переноску. Пёс вылез неуверенно, втянул носом воздух. Шерсть клочьями торчала на боках, кожа местами голая, красная. Он прошёл к дивану, обнюхал Машину руку и лёг рядом на пол.
Девочка приподняла голову. Несколько секунд смотрела на собаку. Потом опустила ладонь, коснулась шершавого уха.
— Его зовут Рыжик, — тихо сказала Вера. — Ему плохо, как и нам. Шерсть выпадает, кожа болит. Нужно мазать его каждый день, давать таблетки. Я одна не справлюсь. Поможешь?
Ответа не было. Но Маша не убрала руку.
Первую неделю Рыжик просто был рядом. Спал под Машиной кроватью, ходил за ней по квартире, провожал взглядом, когда она уходила в школу. Вера выводила его гулять к половине четвёртого — специально высчитала время, чтобы внучка видела пса у подъезда.
Обработка ран превращалась в пытку. Рыжик скулил, вырывался, когда Вера наносила мазь на воспалённую кожу. Препарат жёг — было видно по тому, как пёс дрожал.
— Потерпи, милый, потерпи, — шептала Вера, удерживая его. — Надо, понимаешь? Иначе хуже будет.
Маша стояла в дверях комнаты. Смотрела.
На пятый день подошла сама. Села на пол, положила руку псу на голову. Погладила между ушами — там, где кожа была здоровой. Рыжик затих. Перестал вырываться, только тяжело дышал.
— Ты видишь? — Вера вытерла глаза тыльной стороной ладони. — С тобой ему легче.
С того дня Маша сидела рядом во время всех процедур. Придерживала миску с лекарствами, протягивала марлевые салфетки, поглаживала пса по холке. Молча.
Через две недели Вера услышала звук из Машиной комнаты. Негромкое мурлыканье. Она замерла у плиты с половником в руке, прислушалась. Это была колыбельная — та, что дочь пела Маше с рождения.
Вера выключила конфорку, на цыпочках подошла к двери. Маша сидела на полу, обняв Рыжика за шею. Пёс положил морду ей на плечо, прикрыл глаза. Девочка тихо напевала, качаясь из стороны в сторону.
Не слова. Но звук. Живой человеческий голос после трёх месяцев тишины.
Вера прислонилась к дверному косяку, зажала рот рукой. Слёзы катились по щекам — она не могла остановиться. Первый раз плакала от облегчения, а не от горя.
Ветеринар принимал в клинике на другом конце района. Вера возила туда Рыжика каждую неделю. Через месяц врач сказал:
— Странно. Обычно облысение лечится полгода минимум, а тут уже явное улучшение. Вы точно соблюдаете схему? Не пропускаете обработки?
— Не пропускаем, — ответила Вера.
Маша стояла рядом, держа поводок. Рыжик прижимался к её ноге — на приёме всегда нервничал.
— Тогда продолжайте ещё месяц, — врач внёс что-то в карточку. — А там посмотрим. Может, обойдёмся без антибиотиков.
На улице первый снег падал крупными хлопьями. Маша отстегнула поводок, и Рыжик кинулся вперёд, зарываясь носом в белые сугробы. Шерсть на боках уже отрастала — неравномерно, но отрастала. Проплешины затягивались.
Девочка смотрела, как он бегает. Потом подняла лицо к небу, подставила ладони под падающий снег.
Вера шла рядом молча. Не хотела нарушать момент.
Ноябрьским утром Вера проснулась от голоса. Тихого, но отчётливого. Из Машиной комнаты.
— Видишь снег? — говорила девочка. — Мама его любила. Всегда говорила, что каждая снежинка не похожа на другие. А папа расчищал нам дорожку до самого подъезда, помнишь? Нет, ты не помнишь. Ты же тогда ещё не жил у нас.
Вера застыла в коридоре. Сердце колотилось так, что в ушах шумело.
— Они не придут, — Машин голос дрогнул. — Никогда. Я знаю. Но ты есть. И бабушка есть. Значит, я не одна. Да?
Рыжик тихо гавкнул.
— Мне страшно, — призналась Маша. — Что если и вас не станет? Что если я останусь совсем одна и мне некого будет любить?
Вера толкнула дверь. Маша обернулась — лицо мокрое от слёз. Первых слёз за всё это время. До этого она не плакала. Просто смотрела в одну точку сухими глазами.
— Солнышко, — Вера опустилась на колени, обняла внучку. — Я никуда не уйду. Слышишь? И Рыжик останется. Мы вместе. Всегда.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Маша уткнулась бабушке в плечо и заплакала — тяжело, навзрыд, судорожно хватая ртом воздух. Рыжик лизнул её руку, скулил, тыкался носом.
Они просидели так до утра. Вера гладила внучку по волосам, шептала какие-то слова, сама, не понимая какие. Просто говорила, чтобы Маша слышала её голос.
После той ночи девочка начала разговаривать. Медленно, с паузами. Отвечала на вопросы коротко. Но говорила.
К Новому году она уже могла болтать за ужином — про школу, про одноклассницу Лену, которая играет на скрипке, про учительницу по математике, которая ставит двойки за помарки в тетради.
Рыжик тоже преобразился. Шерсть отросла рыжая, густая. Проплешины исчезли. Он набрал вес, глаза заблестели.
— «Знаешь, бабуль», — сказала как-то Маша, — я думаю, родители прислали его нам. Чтобы мы не сломались.
Вера вытирала посуду после обеда.
— Может быть.
— Мы его спасали, а он нас спас, — Маша почесала Рыжика за ухом. — Получается, мы квиты.
Это была правда. Вера вытаскивала из приюта облезлого больного пса, а он вытащил их — старую женщину, потерявшую единственного ребёнка, и девочку, потерявшую родителей.
Весной Маша попросила записать её в кинологический кружок при районном клубе собаководства.
— Хочу научиться дрессировке, — объяснила она. — Правильной. Чтобы потом в приюте помогать. Там много таких, как Рыжик.
Вера согласилась. Видела, как внучка меняется. Как возвращается интерес к жизни, желание что-то делать.
Летом поехали на дачу — Вера не продала её, как собиралась. Передумала в последний момент. Та самая дача, с которой возвращались Машины родители. Вера боялась этой поездки. Но девочка сама предложила:
— Давай съездим, бабуль. Там же столько всего осталось. Папины инструменты в сарае, мамины розы. Мы не можем просто бросить.
Они разбирали старые вещи, перебирали фотографии. Маша нашла альбом со снимками — там она маленькая, родители молодые, счастливые. Листала страницы, иногда улыбалась, иногда плакала тихо.
— «Я буду помнить их всегда», — сказала она, обнимая Рыжика. — Но мне нельзя останавливаться. Так нельзя, правда?
— Нельзя, солнышко.
Рыжик лизнул Машу в нос. Она засмеялась — негромко, но искренне.
Вера смотрела на них и думала: справились. Выжили. Втроём — старая женщина, ребёнок и пёс. Семья из тех, кто потерял всё, но нашёл друг друга.
Подписывайтесь, если вдохновился историей – впереди ещё больше настоящего добра!🐾
Рекомендуем ознакомиться с интересными материалами на канале:
До встречи в новых рассказах!