— Мы решили, что на даче летом будут жить сваты, а вы пока в городе посидите, — огорошила дочь, глядя родителям в глаза.
Я застыла с заварочным чайником в руках. Струйка кипятка пролилась мимо чашки, прямо на клеенку, но я даже не почувствовала жара. В кухне повисла такая тишина, что стало слышно, как жужжит старый холодильник «Саратов», который мы с Витей всё собирались отвезти на дачу, да руки не доходили.
— Что значит... посидите? — голос у меня дрогнул, превратившись в скрипучий шепот. — Светочка, у нас же там рассада. Помидоры «Бычье сердце», которые папа подвязывал. Огурцы пошли. Кто поливать будет?
Светлана закатила глаза, и этот жест, такой подростковый, такой пренебрежительный, резанул меня больнее слов. Она сидела за нашим столом, на нашей кухне, ела мои пирожки с капустой, но смотрела на нас с отцом как на досадную помеху в её блестящем бизнес-плане.
— Мам, ну какая рассада? Купим мы вам помидоры, господи. Иван Иванович и Елена Сергеевна устали, им нужен свежий воздух после операции свата. А у них своей дачи нет, только квартира в новостройке, там ремонты кругом, перфораторы. Им покой нужен. А вы... ну, вы же привычные. Тут парк рядом, погуляете.
Отец, Виктор, сидевший у окна, медленно снял очки. Его большие, натруженные руки с въевшейся в кожу землей — он только вчера вернулся с прополки — сжались в кулак.
— То есть, нас выселяют? — глухо спросил он. Не с угрозой, а с каким-то детским недоумением. — Из дома, который я своими руками из бруса складывал?
— Ой, папа, не драматизируй! — всплеснула руками Света. — Никто вас не выселяет навсегда. Просто на месяц-другой. Они нам на ипотеку добавили, я обязана отблагодарить. Не будьте эгоистами! Вы же ради внуков живете, или как?
«Или как», — эхом отозвалось у меня в голове. Я смотрела на дочь и видела чужую, холодную женщину, которая уже всё решила. Ключи от дачи лежали на комоде. Она просто ждала момента, чтобы их забрать.
Часть 1. Цена молчания
Тот вечер закончился не скандалом, а тягостным, липким молчанием. Светлана ушла, забрав запасную связку ключей, которую сама же когда-то и выпросила «на всякий случай». Мы с Витей остались одни в душной квартире на пятом этаже панельки, окна которой выходили на раскаленный проспект.
Виктор молча вышел на балкон курить, хотя бросил пять лет назад, после микроинсульта. Я слышала, как щелкнула зажигалка, и сердце сжалось. Мы строили этот дом пятнадцать лет. Начинали с вагончика в чистом поле, когда Света была еще школьницей. Каждая доска, каждый куст смородины, каждая плитка на дорожке — это были наши отпуска, наши выходные, наши несэкономленные копейки. Это было наше место силы.
— Тамар, — Витя вернулся с балкона, от него пахло табаком и безнадежностью. — Может, и правда? Ну, люди помогли молодым. Неудобно отказывать. Потерпим?
Я посмотрела на мужа. Он всегда был таким — мягким, избегающим конфликтов. «Лишь бы мир в семье». Но я видела, как у него дрожит жилка под глазом.
— Потерпим, Витя, — сказала я, чувствуя, как предательски щиплет в носу. — Конечно. Дочь ведь.
Начались наши «городские каникулы». Июль в том году выдался адским. Асфальт плавился, кондиционера у нас не было, а открытые окна приносили только гарь и шум машин. Я слонялась по квартире, не зная, куда себя деть. Обычно в это время я варила варенье, сушила зелень, воевала с колорадским жуком. А теперь моим занятием стало протирание пыли и просмотр сериалов, в которых все жили красиво и никто не предавал родителей.
Света звонила редко.
— Мам, всё отлично, Иван Ивановичу так нравится баня! Он в восторге. Папа молодец, печку хорошую сложил.
— А поливают? — робко спрашивала я.
— Ой, да вроде поливают. Ну, что-то засохло, так Лена сказала, что это даже лучше — меньше зарослей, светлее стало. Они там порядок наводят.
Слово «порядок» царапнуло слух. Какой порядок? У меня там идеальная чистота. Банки по росту, половики выстираны. Но я промолчала. Я боялась показаться той самой «злобной тещей» из анекдотов, которая жалеет для родни стакан воды.
Прошла неделя. Я начала замечать, что Витя сдал. Он часами лежал на диване, отвернувшись к стене. Давление скакало. Ему нужен был воздух, движение, его верстак в сарае.
— Вить, поехали в парк?
— Не хочу, Том. Там народу тьма, и скамейки все заняты.
Он угасал без своего дела. А я грызла себя изнутри. Мы воспитали дочь, которая стыдится нас? Или которая считает нас расходным материалом?
Часть 2. Звонок из рая
Гром грянул в среду, в одиннадцать утра. Зазвонил городской телефон — мобильный я забыла зарядить.
— Алло, Тамара? Это Лариса, соседка по даче! — голос Ларисы Ивановны, нашей боевой подруги по СНТ, звенел от возмущения. — Ты чего трубку не берешь? Я тебе на сотовый звоню-звоню!
— Привет, Ларис. Да разрядился... А что случилось? Пожар? — у меня похолодело внутри.
— Хуже! Тамар, ты в курсе, что твои «квартиранты» творят? Я молчала два дня, думала, может, вы согласовали, но сейчас не выдержала. Они же твой малинник под корень вырезают!
Я опустилась на пуфик в прихожей. Ноги стали ватными.
— Какой малинник, Ларис? Сортовой? «Гордость России»?
— Весь! Говорят, он вид загораживает на реку. И этот мужик, сват твой, он вчера... Тамар, ты только не падай. Он твой комод старинный, который ты реставрировала, из дома выволок. Говорит, «рухлядь с запахом нафталина», они туда плазму повесили. Комод сейчас у забора стоит, под дождем, если дождь пойдет — хана ему.
В трубке повисла пауза. Я слышала только свое дыхание, тяжелое, как у загнанной лошади. Комод. Тот самый, дубовый, от прабабушки. Я шкурила его два месяца, лаком покрывала, ручки латунные искала по барахолкам. Это была не мебель. Это была память.
— Спасибо, Лариса, — сказала я чужим, ледяным голосом.
— Вы приезжайте, Том. Они тут... хозяйничают. Музыка орет до ночи. Вчера мангал твой перевернули, угли на газон высыпали. Сердце кровью обливается глядеть.
Я положила трубку. Витя стоял в дверях комнаты, бледный. Он слышал.
— Что там? — спросил он тихо.
— Собирайся, — сказала я, и впервые за две недели почувствовала прилив сил. Злой, горячей энергии. — Мы едем домой.
— Света сказала не приезжать без звонка...
— Я сказала: мы едем домой! — рявкнула я так, что Витя вздрогнул. — Они мой комод выкинули. И твою малину вырубили.
Витя изменился в лице. Его брови сошлись на переносице, превратив доброе лицо пенсионера в лик рассерженного пророка. Он молча пошел в коридор и начал надевать ботинки.
Мы не стали звонить Свете. Мы просто взяли паспорта, документы на участок (они лежали в папке «Важное») и пошли на электричку.
Часть 3. Чужие на своей земле
Дорога заняла полтора часа. В электричке пахло пирожками и чужим потом. Колеса стучали: «Вы-гнали, вы-гнали, пре-дали». Я смотрела в окно на пролетающие перелески и думала: как мы до этого дошли? Мы же всё для Светы делали. Репетиторы, институт, свадьба в кредит. Когда она замуж выходила за Игоря, мы радовались — семья хорошая, хотя и не богатая. А потом появились эти Беспаловы, родители Игоря. Поднялись на каких-то тендерах в девяностые, гонор, золото на пальцах, «мы люди простые, но конкретные».
Света всегда тянулась к ним. Ей нравилось, что свекровь дарит ей брендовые сумки (пусть и с рынка, но с логотипом), что они ездят в Турцию в «пять звезд». А мы что? Мы дарили банки с огурцами и вязаные носки. Стыдно, наверное.
От станции до нашего СНТ «Речник» идти километра два через сосновый бор. Обычно этот путь был для нас прогулкой, наслаждением. Сейчас мы шагали как солдаты на марш-броске. Витя сопел, но шаг не сбавлял.
Вот и наши ворота. Зеленый профнастил, калитка, которую Витя смазывал весной.
У ворот стоял огромный черный джип, перегородивший половину дороги. Колесами он заехал прямо на мою клумбу с бархатцами.
Калитка была распахнута настежь.
Мы вошли.
Первое, что я увидела — это гора мусора возле сарая. Там валялись старые журналы «Бурда», которые я берегла, Витины рыболовные снасти (спутанные в ком) и... да, мой комод. Он стоял боком, один ящик вывалился, полированная столешница была поцарапана.
На веранде гремела музыка — какой-то шансон. За столом, накрытым пестрой клеенкой (моя была льняная скатерть, она валялась комком на перилах), сидели двое.
Иван Иванович — грузный мужчина с красным лицом, в одной майке-алкоголичке. И Елена Сергеевна — дама с начесом, в ярком халате. Они ели раков. Панцири летели прямо на пол веранды.
— О, гляди, Ленка, местные пришли! — гаркнул Иван, увидев нас. Он, видимо, был уже навеселе. — Вам чего, отец? Яйца продаете или молоко? Нам не надо, мы в супермаркете таримся.
Меня словно кипятком окатили второй раз. Они нас даже не узнали. Мы виделись на свадьбе пять лет назад, и потом пару раз на днях рождения внуков. Но для них мы были серой массой, фоном.
— Мы не яйца продаем, — тихо сказал Виктор, поднимаясь по ступенькам. Его голос вибрировал от сдерживаемой ярости. — Мы здесь живем.
Иван Иванович поперхнулся пивом. Елена Сергеевна опустила рака.
— В смысле? — она прищурилась. — Вы родители Светки, что ли? Петровы?
Часть 4. Театр абсурда
— Сидоровы, — поправила я, проходя на веранду. Я демонстративно подняла с пола раковую клешню и положила её в тарелку перед сватом. — И мы не «Светкины родители». Мы хозяева этого дома.
Елена Сергеевна вытерла жирные руки о халат (боже, о мой халат! Она надела мой махровый халат, который висел в бане!).
— Погодите, — она нахмурилась, но спесь с неё начала слетать. — Светлана сказала, что дача пустая стоит. Что родители... ну, что вы старенькие совсем, из города не выезжаете, болеете. И что этот дом — её собственность. Мы поэтому и приехали, порядок навести, помочь детям.
— Старенькие? — Виктор выпрямился во весь рост. — Мне 64 года. Я этот дом своими руками строил, пока вы на Канарах пузо грели. И собственность это наша. Вот свидетельство.
Он достал из кармана сложенную ксерокопию и шлепнул её на стол, прямо в лужу пива.
Сваты переглянулись. В глазах Ивана Ивановича мелькнуло что-то похожее на осмысление. Он был хамоват, но не дурак. Он понял, что попал в неловкую ситуацию.
— Так... — протянул он. — Значит, Светка набрехала? Сказала: «Берите ключи, живите, родители всё равно не ездят, там бурьян». Мы приехали — и правда, вещей много старых, ну мы и решили... расчистить пространство. Для внуков же.
— Для каких внуков? — спросила я, чувствуя, как подступают слезы. — Вы мой комод выкинули для внуков? Вы малину вырубили для внуков?
— Малина колючая, — буркнула Елена, но уже без прежнего задора. Она начала стягивать с себя мой халат, оставшись в купальнике, что выглядело еще более нелепо. — Мы бассейн надувной хотели поставить.
В этот момент ворота снова скрипнули. Во двор въехала машина Светланы. Видимо, Лариса-соседка позвонила и ей, доложив о нашем прибытии.
Света выскочила из машины, бледная, с растрепанными волосами.
— Мама! Папа! — закричала она еще от калитки. — Вы что творите?! Вы почему приехали без предупреждения?!
Она влетела на веранду, и между нами повисло такое напряжение, что, казалось, воздух заискрит.
— Это мы что творим? — Виктор шагнул к дочери. Впервые в жизни я видела, как она отшатнулась от отца.
Часть 5. Скелеты в шкафу
— Ты зачем им соврала? — спросил отец. Голос его был страшен своей спокойностью. — Зачем сказала, что мы немощные? Что дом твой?
Светлана металась взглядом между нами и сватами. Ей нужно было выбрать стратегию. И она, к моему ужасу, выбрала нападение.
— А что мне было говорить?! — взвизгнула она. — Что у моих родителей дача — это склад старого барахла? Что вы трясетесь над каждой гнилой доской? Иван Иванович — уважаемый человек! Он привык к комфорту! Я хотела, чтобы они отдохнули по-человечески, а не среди ваших... ваших вязаных салфеточек!
— Света, — вмешалась Елена Сергеевна, натягивая сарафан. — Ты же сказала, что родители сами просили, чтобы мы пожили. Что им тяжело ухаживать.
— Им и тяжело! — Света ткнула в нас пальцем. — Посмотрите на них! Мама с давлением, папа с сердцем. Им на диване лежать надо, а не грядки копать. Я заботилась о вас! И о престиже семьи! Знаете, как мне стыдно, когда Игорь рассказывает, какие у его родителей дома, а мы вас в этот... скворечник привозим?
— Скворечник... — прошептала я.
Этот «скворечник» вырастил её. Здесь она училась ходить. Здесь она пряталась от первых неудачных влюбленностей. Здесь мы спасали её от депрессии после развода с первым парнем.
— Стыдно тебе, значит, — сказал Виктор. — За отца-работягу и мать-бухгалтера стыдно. За дом наш стыдно.
— Да, стыдно! — выкрикнула дочь, и по её щекам потекли злые слезы. — Потому что вы живете прошлым! Вы держитесь за этот хлам, как за сокровища! А мир изменился! Сейчас так не живут! Я хотела сделать здесь нормальный ремонт, всё выкинуть, газон постелить. Чтобы перед людьми не краснеть!
Сваты сидели тихо. Иван Иванович даже пиво отставил. Ему, видимо, стало совсем не по себе от этой семейной драмы. Он, может, и грубый мужик, но понятия «родители» для их поколения были святыми, какими бы богатыми они ни стали.
— Значит, так, — Виктор подошел к столу. — Раз тебе стыдно, Светлана Викторовна, то можешь не смотреть. И не приезжать. А вы, гости дорогие...
— Вить, погоди, — я положила руку ему на плечо. Я видела, что его трясет. Ему нельзя сейчас нервничать. — Давайте успокоимся.
Но успокаиваться никто не собирался.
— Я не уеду! — заявила Света. — Я обещала Ивану Ивановичу отдых. Вы сейчас сядете на электричку и вернетесь в город. Не позорьте меня окончательно!
Часть 6. Точка невозврата
— Вон отсюда, — тихо сказал Виктор.
— Что? — Света замерла.
— Вон. Отсюда. Все. — Отец обвел рукой веранду. — Это мой дом. Пока я жив — я здесь хозяин. И мать хозяйка. Мы не гости, не приживалы и не выжившие из ума старики.
— Папа, ты не имеешь права... Мы столько денег в вас вложили! Ремонт в ванной кто делал? Игорь!
— Забери свой ремонт, — отрезал отец. — Отдери плитку и забери. А дом не трожь.
Иван Иванович кряхтя поднялся из-за стола.
— Слышь, Светка... — он почесал затылок. — Ты это... края-то не путай. Отец прав. Дом его. Мы-то думали, тут всё на мази, а тут вона чё... рейдерский захват какой-то получается.
— Иван Иваныч! — взмолилась Света. — Не слушейте его, он просто не в себе!
— В себе я, — буркнул сват. — Я, конечно, люблю комфорт, но выгонять стариков из их же хаты — это последнее дело. Не по-людски это. Лен, собирай манатки.
Елена Сергеевна, которая всё это время с ужасом смотрела на комод под дождем (начинал накрапывать мелкий дождик), кивнула.
— Да, Ваня. Нехорошо вышло. Очень нехорошо.
Светлана стояла красная как рак. Её идеальный план рушился. Её «крутые» покровители вдруг встали на сторону «убогих» родителей.
— Вы меня предали! — крикнула она нам. — Вы меня перед семьей мужа опозорили! Я вам этого никогда не прощу!
— Это мы тебя опозорили? — я наконец обрела голос. Я подошла к дочери вплотную. — Доча, оглянись. Ты выгнала мать из кухни, отца из сада. Ты наврала людям. Ты стыдишься нас. Знаешь, что такое позор? Позор — это когда дети ждут смерти родителей, чтобы завладеть метрами. Вот это — позор. А мы просто живем.
Света всхлипнула, развернулась и побежала к машине. Хлопнула дверью так, что задрожали стекла. Мотор взревел, и она унеслась прочь, поднимая пыль.
Сваты остались стоять посреди веранды. Повисла неловкая пауза.
Часть 7. Горькая победа
Иван Иванович тяжело вздохнул и посмотрел на Виктора.
— Ну, извиняй, батя. Не знали мы. Честное слово. Светка пела, что вы сами просили.
— Бывает, — Виктор устало опустился на стул. Сил стоять у него уже не было.
— Мы сейчас уедем, — сказала Елена Сергеевна. — Только вещи соберем. И... за комод простите. Ваня, иди занеси мебель обратно, дождь начинается!
Неожиданно Иван Иванович, этот грузный, наглый с виду мужик, молча кивнул и пошел к забору. Виктор дернулся было помочь, но я удержала его.
— Сиди. Пусть сам.
Мы смотрели, как сват, пыхтя, тащит тяжеленный дубовый комод обратно на веранду. Елена суетилась вокруг, вытирая тряпкой капли дождя с полировки.
— Царапина вот тут... — виновато сказала она. — Но это можно воском затереть. У нас есть мастер знакомый, я пришлю, он всё исправит. Бесплатно.
— Сами исправим, — сухо ответила я.
Сборы заняли полчаса. Они загружали сумки, пакеты с едой, свои надувные матрасы. Перед отъездом Иван Иванович подошел к Виктору и протянул руку.
— Ты, Сергеич, зла не держи. Мы люди простые, хоть и с деньгами. Если бы знали — ни ногой. А дочь... ну, воспитывай. Хотя поздно уже.
Виктор пожал руку. Рукопожатие вышло коротким, мужским. Без дружбы, но с признанием границ.
Джип уехал. Тишина, которая накрыла участок, была звенящей. Только дождь стучал по крыше веранды и по листьям яблонь.
Мы остались одни. Среди разбросанных вещей, с запахом чужих духов и перегара. Но это был наш дом.
Виктор сидел, глядя в одну точку.
— Тома, — сказал он. — А ведь мы её потеряли. Свету.
— Нет, Витя, — я начала собирать грязную посуду со стола. — Мы не потеряли её. Мы просто наконец-то показали ей, где мы находимся. Не под ногами, а рядом. Это больно, но это надо было сделать.
Вечером мы долго прибирались. Мыли полы, выносили мусор. Я достала свою скатерть, постелила её. Поставила наш чайник. Этот ритуал возвращения своего пространства лечил лучше любых лекарств.
Часть 8. Свет в окне
Прошел месяц. Август вступил в свои права, ночи стали прохладными, звезды яркими.
Света не звонила. Игорь, зять, звонил пару раз, извинялся скомкано, говорил, что Света в депрессии, плачет. Я отвечала спокойно: «Пусть плачет. Слезы очищают».
Мы с Виктором восстановили малинник — купили новые саженцы. Комод Витя отреставрировал, стало даже лучше, благороднее. Мы жили тихо, размеренно, наслаждаясь каждым днем. Но червячок тоски грыз сердце. Какая бы ни была — дочь. Родная кровь.
В субботу вечером у калитки затормозила машина. Не джип, не такси. Машина зятя.
Вышла Света. Она похудела, осунулась. В руках не было ни сумок, ни подарков. Только маленький пакет с чем-то.
Она вошла в калитку неуверенно, как чужая. Остановилась у крыльца, где я перебирала собранную смородину. Виктор колол дрова у бани. Он перестал стучать топором, увидев её.
— Мам... Пап... — голос у Светы был тихий, ломкий.
Мы молчали. Ждали.
— Я... я пирогов привезла. С капустой. Сама пекла. Первый раз.
Она протянула пакет. Это было так нелепо и так трогательно. Света, которая не подходила к плите, испекла пироги.
— Простите меня, — она опустила голову, и плечи её затряслись. — Я дура. Я такая дура. Мне Иван Иванович так мозги вправил... Он сказал, что если я так к родителям отношусь, то и мои дети меня в дом престарелых сдадут. Мне стало страшно. Мам...
Я встала, вытирая руки о передник. Подошла к ней. Она казалась сейчас такой маленькой, несмотря на свои тридцать два года. Тем же маленьким ребенком, который когда-то разбил коленку и пришел жалеться.
— Ну, заходи, раз приехала, — сказал Виктор, подходя. Он не обнял её сразу, но голос его потеплел. — Чайник только вскипел.
— А малина? — спросила Света сквозь слезы.
— Отрастет малина, — махнул рукой отец. — Корни-то живые. Главное, чтоб у людей корни не гнили.
Мы сидели на веранде, пили чай с её пирогами. Они были немного подгоревшие и тесто жестковато, но вкуснее я ничего не ела. Мы не говорили о том дне. Мы говорили о внуках, которые приедут на следующие выходные, о том, что крышу надо подкрасить.
Света смотрела на нас с каким-то новым выражением — не с жалостью и не со стыдом, а с уважением. Она вдруг увидела в нас не «стариков», а людей, у которых есть свой стержень.
Когда стемнело, она уехала, пообещав привезти внуков в пятницу.
Мы с Витей остались стоять на крыльце. Над СНТ «Речник» висела огромная луна.
— Знаешь, Том, — сказал муж, обнимая меня за плечи. — А ведь хорошо, что они приехали тогда. Те сваты.
— Почему? — удивилась я.
— Если бы не они, мы бы так и молчали. И потеряли бы себя. А теперь... теперь мы снова есть.
Я прижалась к его плечу. В доме тикали часы, пахло мятой и антоновкой. Мы были дома. И мы были живы. Это была наша горькая, но правильная победа.