Голуби – это птицы. Они летают
9 мая 1945 года
Валя Павлычев оканчивает первый класс, ему девять лет.
Славка задрал голову и уставился в небо чистым, завороженным взглядом, и ярко помнится, какого цвета были его глаза в тот замечательный день. Они были синими-синими. Синими, бело-синими... А я тоже задираю голову, насколько это возможно. На голове, как и у Славки, – видавшая виды пролетарская кепка, и она держится как приклеенная. Подвесь меня за ноги – все равно не слетит. Высоко над трубными крышами Красного Перекопа голуби стремят свой полёт всё выше, и выше, и выше, словно сталинские авиаторы: то сблизятся друг с другом, то разойдутся, часто-часто трепещут крылышками, вдруг зависают, а потом резко пикируют и снова взмывают ввысь, гоняясь друг за дружкой, играя в свои птичьи игры. А над ними – клочки белых облаков, и раскрывшаяся панорама свежего утреннего неба тянет в космические дали наши мальчишеские сердца – глаз не отвести и челюсти не сомкнуть… Ощущение мира и радости. Чудо!
Славка – мой младший брат. Ему было семь, мне – девять, когда мы неожиданно полюбили голубей. Это случилось в самом конце войны. Через забор от нас стоял большой дом, называвшийся ЖАКТом, то есть жилищно-арендным кооперативным товариществом. Там жило семь-восемь семей. Рядом с ЖАКТом размещался ряд сараев, где у каждого хозяина был свой закуток.
Однажды вышли мы со Славкой во двор, смотрим, а на соседний сарай сел голубь. Ну что, наше дело – ловить быстрее. Тем более что мы впервые увидели домашнего голубя-то. Полезли за ним, а он сразу перепорхнул через сарай и исчез где-то. Мы скорее туда. Прибегаем – а там, на земле, кормятся ещё голуби, толкаются друг с дружкой, гукают. И их так мно-о-го! «Ой какие красивые!» – кричит Славка и ручки к ним тянет. А рядом с голубями их хозяин – высокий чернявый парень с живым, весёлым лицом и острым таким взглядом. Худющий, как хорь некормленый, и совсем взрослый. Лет шестнадцать ему было, и уже работал на заводе. Колькой звали. Яростный ярославский голубятник! Колька к нам по-доброму отнёсся. По душе ему были наши восторги-интересы. Смотрим, берёт он удочку и загоняет голубей в сарай, а те послушно топают.
– А когда ты их выпустишь? – спрашиваем его. – Мы ещё не наигрались.
– Завтра в восемь.
– А потом?
Мы выяснили расписание: когда утром, когда вечером. А в выходные он ещё и днём выпускал. По этому графику мы и бегали к голубям, старались не пропускать ни дня. Нам разрешалось подержать их, погладить, покормить, а они, забавные, шумели вокруг нас, хлопали крыльями и лезли друг другу на головы. Бывало, Колька давал нам сразу несколько голубей, мы прятали их под куртки и бегом на стадион. Там мы выпускали птиц. Они взмывали в небо, кружили какое-то время над нами, а потом возвращались домой. Нам это казалось невероятным и даже фантастическим: выпускаешь голубя – лети, дружище, куда хочешь, а он – всегда домой. Возвращаться – добрая примета!
По дворовым правилам
6 сентября 1945 года
Валя Павлычев учится во втором классе. Тем временем, после ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года, США стремятся достичь стратегического преимущества в будущей войне против Советского Союза. Американцы инициируют программы по эвакуации германских учёных, специализирующихся на ракетных технологиях, и их семей. Первая группа из семи специалистов прибывает в США, среди них – создатель Фау-2 штурмбаннфюрер СС Вернер фон Браун, которого сегодня называют отцом американской космической программы. Всего гражданство США получают около 1500 учёных, что означает легализацию многих бывших нацистов.
Недалеко от нашего дома стояла Донская церковь. Сначала в ней был склад, потом была пекарня, а потом она долго стояла заброшенной. Однажды голубятники принесли к нашему дому голубей – просто чтобы погонять их. А они полетали и сели на крышу церкви. Видать, их давно не выпускали, и они с непривычки опустились отдохнуть. Мы заметили это и, конечно, всей дворовой ребятнёй побежали туда.
Сашка Кутузов первым полез на церковь. Лезет, а под ним раз – и что-то провалилось, ветхая доска с шумом рухнула вниз. Но он не испугался, и даже не обратил на это внимания, и с ещё большим остервенением полез вверх. Наконец, смотрим, подобрался к птицам совсем близко, осторожно протянул руку к голубке и схватил её. А если поймал одну, дальше уже проще. Он спускается к нам, держит пленницу на вытянутой руке, освобождает ей крыло, чтобы она им хлопала, зазывая подружек. К голубке безбоязненно слетаются остальные голуби, а нам остаётся только собирать их. Одного лишь не удалось поймать. Того, который сел на самый купол церкви. До него никак не добраться было. Мы шугнули его, он несколько кругов дал и домой улетел.
По дворовым правилам голуби считались законной добычей: раз они улетели от хозяев и сели на ничейной территории, никто не виноват. Если бы они вернулись домой, то мы бы за ними не пришли, разумеется. Так у нас появились свои собственные голуби. И разве можно забыть, как бились тогда наши счастливые сердца и глаза горели восторженно!
Илья Юродивый. Заглянем в историю
Так было
Ярославские пруды всегда были культовым местом. Ещё в языческие времена здесь устраивались капища, а в XV в. князь Роман Фёдорович основал рядом Никольский мужской монастырь, или по-другому – Николо-Сковородский монастырь на Глинищах. В мае 1609 г. польские войска во главе с паном Микульским и предателем дворянином Наумовым вторглись в Ярославль. Игумен Николо-Сковородского монастыря Варсонофий с братией и прихожанами укрылись в соборной церкви обители, но враги разграбили её и подожгли монастырь. По преданию, монахов и оставшихся в живых горожан утопили во втором пруду, после чего в нём развелось много рыбы. Как говорил некий христианский богослов, мы же все рыбки: рождаемся в воде и сохраняем жизнь, оставаясь в воде.
В середине XVII века в разрушенном монастыре жил юродивый Илья. Юродивый не юродивый, но он всегда стремился помогать людям. За это его любили, не обижали и даже хлеб на пропитание давали. Однажды он пришёл в город и был чрезвычайно взволнован. Обращаясь к людям, кричал: «Жарко! Жарко!», но горожане не поняли его. На следующий день, 11 июня 1658 года, случился великий пожар, который уничтожил город. В огне погибло много людей. Был такой невыносимый жар, что люди побежали к прудам спасаться, но в воде давили друг друга и тонули. Среди обезумевших жителей самым разумным оказался юродивый: он нашёл лодку и попытался людей спасти, но они были охвачены смертельной паникой, перевернули лодку с Ильёй и самого его утащили на дно. Многие потом, кого не смогли предать земле, нашли приют в монастырском пруду рядом с Ильёй и монахами.
Рассказывают, что с тех пор люди во втором пруду, где были установлены деревянные мостики, тонули с пугающей регулярностью. Случилось, что и я чуть не утонул там. Жарким летом у стока в первый, самый нижний, пруд мы с друзьями развлекались тем, что ныряли в воду. Я нырнул тогда как-то неудачно, ударился башкой о камень и потерял сознание. Один здоровенный парень, на моё счастье, оказался свидетелем происшествия, бросился в воду и вытащил меня. Лет 10–12 мне тогда было. Чуть не ушёл к монахам. Перед тем как удариться, я увидел синий свет, исходящий от камня, потом уже, годы спустя, пришла в голову мысль, что это один из тех синь-камней, на которых в древности устраивались языческие капища. И сейчас в жаркие дни на втором пруду много купальщиков – детей и взрослых. Несмотря на то что многим известна печальная городская легенда, лица людей беззаботны и радостны. Так уж придуманы люди.
Царь-щука
13 мая 1946 года
Валя Павлычев оканчивает второй класс, ему десять лет. В феврале 1946-го создаётся советско-германский ракетный институт «Нордхаузен». Его главным инженером назначают С.П. Королёва. 13 мая 1946 года Совет министров СССР принимает постановление «Вопросы реактивного вооружения». Ставится задача серийного производства баллистических ракет дальнего действия. В Министерстве вооружений создают НИИ-88 – головную организацию по разработке жидкостных ракет.
Рыбачили мы на всех пяти прудах. Снастей тогда у нас не было, поэтому ловили рыбу корзиной. На перетоке стояла плотина. Мы сооружали небольшую запруду и ставили туда корзину. Потом начинали шуметь: бить по воде руками, ногами, палками. Рыба ловилась большая и маленькая. Одуревшая от испугу, сама шла в западню.
При мне была поймана матёрая щука. И это стало великим событием для горожан. Конечно, никаких торжественных заседаний и демонстраций по этому поводу не проводилось, но история о щуке вдруг превратилась в новую городскую легенду, и передавалась она из поколения в поколение на разные лады. При этом размеры пойманной рыбины с каждым пересказом разрастались, поскольку ярославцы были настоящими рыбаками, а настоящий рыбак всегда чуть-чуть да преувеличит. И не потому, что хочет обмануть кого-либо, а потому, что глаза его так устроены.
Но факт заключается в том, что подлинную историю невероятной рыбалки, знали только я и сам удачливый рыбак – дядька, живший на соседней улице. Было что-то забавное в том, что он с завидным постоянством приходил удить на одно и то же место и каждый раз уходил восвояси, ничего не поймавши. Это выглядело как таинственный ритуал. А причина была в том, что однажды он увидел здесь щуку. Она плескалась в воде и гоняла мальков. Рыбак был поражён её гигантскими размерами и вознамерился царь-рыбу изловить. Поймает сначала малька на хлебный мякиш, насадит его на крючок и забрасывает в воду – на живца, значит, хочет взять щуку-то. А рыбина, та на принцип пошла и к живцу вообще не притрагивается.
Протоки на прудах широкие, и рыбак с берега, со стороны школы, далеко закидывал снасти. Видимо, опытный был, так далеко закидывать больше никому не удавалось. Закидывал и садился курить. Ноги у него плохо ходили – видимо, был ранен дядька в войну, поэтому он носил с собой нечто вроде небольшой скамейки. Устроится на ней и курит в ожидании, что щука когда-нибудь клюнет, а она всё не клевала и не клевала, и смысла в великом сидении у пруда никакого не было, ведь покурить можно и в другом месте.
А поймал он щуку при мне и при моём непосредственном участии. Сижу я как-то рядом с ним и наблюдаю за поплавком, интересно мне, должно же когда-нибудь клюнуть. И вдруг глазам своим не верю: красноватый такой поплавок раз – и потонул, потом резко выскочил и куда-то в сторону пошёл. Дядька встрепенулся, сперва долго поднимался на свои плохонькие ножки, встал наконец и как дёрнет леску – подсёк её, рыбу, значит. И потом всё тянет и тянет её, а вытащить не может, она не больно-то и поддаётся.
Он растерялся, не знает, что делать, а потом говорит мне: «Пацан, удочку мою подержи, а я схожу за лодкой». И ушёл. А я что делать и не знаю. Держу удочку, а она то туда, то сюда. Сейчас-то я понимаю, что надо было немножечко приспустить леску, а потом потянуть обратно. Потом опять приспустить. Рыбу надо было измотать, чтобы она устала. Ну, ладно, перетягиваюсь я с ней, смотрю, а дядька притащил лодку и на ней подплывает к месту, где поплавок, и выуживает щуку. Поднимает её. Вот такая вот рыбина! От сих до сих. Пузатая, здоровая. Против тех, которых мы ловили, это бомба. Вся наша улица долго потом гудела: «Щуку поймал!» А дядька радовался как ребёнок и плясал, забыв про свои увечные ноги. И чего бы не плясать, если душа у человека светлая?
Про морду
6 августа 1944 года
Валя Павлычев скоро пойдёт в школу, ему 8 лет
Нарушу хронологию и вернусь на два года назад: вдруг всплыла в памяти история про морду. Она такая.
Помимо щуки, в наших прудах водились окунь и сорожка. Окунь некрупный, а сорожка крупная была. И ещё был линь. Однажды мы со Славкой шли по берегу пруда, противоположному нашему дому. Вода была чистая и прозрачная. Смотрим, а в ней что-то чёрное мечется. А там, оказывается, морду кто-то поставил. «Давай проверим, что там такое», – говорю братишке и спускаюсь по крутому берегу. Славка наверху остался, он же маленький совсем, а там глубина, может быть, с метр. Стал вытягивать морду, а в ней линей уйма. Как затрепещут, прям черти в корыте, испугаться можно. А тут подходит мужик незнакомый, увидел такое богатство и решил отобрать у нас добычу. Я предупредил его: «Только попробуй! Сейчас отец придёт, он тебя своей кручёной верёвкой выпорет». Он как-то сразу успокоился и отступил. «Ладно, ладно…» – говорит. Мужик, наверное, на фабрике работал и торопился на обед, поэтому быстро как-то смирился и слинял. Он слинял, а линь весь нам достался. Я поднялся к Славке, подтянул за собой морду, и мы много рыбин оттуда вытащили. Майки с себя сняли и в них улов сложили. А морду я снова на место поставил: пусть линь ещё ловится.
Рыбу домой принесли, а мама всплеснула руками и спрашивает: «О, да где вы наловили такую рыбу?» Мы улыбаемся только и молчим. Мать нажарила целую сковородку, и мы всё втроём съели, а оставшуюся рыбу я попросил отцу отнести. Отец тогда сидел в Ярославле, а позже его перевели на Толгу – посёлок такой. Люди ведь тоже как рыбы, и их нет-нет да и ловят ловцы человеков. Мать к отцу часто ходила, передачи передавала всякие. Сготовит чего-нибудь и ему отнесёт. Вот такая в Ярославле рыбалка была.
