Вместо воздушных пачек и грациозных пируэтов — скрюченные пальцы, тяжелые прыжки и героиня, танцующая до смерти; публика, ожидавшая новую «Жар-птицу», получила не балет, а культурный шок, с которым не смогла справиться.
Перенесемся в Париж, 29 мая 1913 года. Театр Елисейских Полей. Цвет европейской культуры в шелках и фраках собрался на премьеру нового балета Игоря Стравинского для «Русских сезонов» Дягилева. Они ожидали чего-то в духе «Жар-птицы» — томной экзотики, расписных декораций, мелодий, ласкающих слух. Вместо этого из оркестровой ямы прозвучал одинокий, пронзительный стон фагота, взявшего ноту так высоко, что, казалось, он вот-вот лопнет от натуги. С этого момента вежливые аплодисменты были окончательно отменены.
Так началась «Весна священная» — балет, который не просто вошел в историю, а проломил для нее новую дверь. А заодно и едва ее не вынес вместе с рамой на парижском скандале.
Идея посетила Стравинского, по его словам, как внезапное видение: мудрые старцы в кругу, а в центре — девушка, танцующая до смерти в жертву богу весны. «Светлое Воскресение природы», — несколько пафосно пояснял композитор. Публика в тот вечер была с ним категорически не согласна.
Вместо изящных па — тяжелые, «приземленные» прыжки, ступни, завернутые внутрь, кулаки и скрюченные пальцы.
Хореография Вацлава Нижинского была решительным антибалетом. Его сестра, Бронислава Нижинская, позже писала, что танцовщики напоминали первобытных людей, даже животных, с головами, втянутыми в плечи. Зрелище, надо сказать, было настолько шокирующим, что принцесса П. покинула ложу с фразой, вошедшей в анналы: «Мне шестьдесят лет, но из меня впервые осмелились сделать дуру».
Но главным бунтарем был, конечно, Стравинский. Его музыка обрушила на зал стену из ритма. Он больше не служил аккомпанементом мелодии — он стал тираном, диктатором, сбивающим с ног. Размеры менялись с капризностью весенней погоды, а в кульминации «Весенних гаданий» один-единственный, но чудовищно диссонирующий аккорд повторялся 59 раз, словно удары тотема. Говорят, 77-летний Камиль Сен-Санс, услышав первые такты, демонстративно покинул зал. Сложно винить его: его эпоха заканчивалась прямо в тот вечер, под свист и улюлюканье.
А улюлюканья были знатные. Поэт Жан Кокто, бывший свидетелем хаоса, зафиксировал, что публика «смеялась, вопила, свистела, хрюкала и блеяла». Скандал перерос в потасовку, потребовавшую вмешательства полиции. Балет тут же окрестили «Избиением весны» (Le Massacre du Printemps). Мария Пильц, исполнительница роли Избранницы, танцевала в таких судорогах, что после премьеры не могла пошевелиться и лишь плакала, лежа на гримерном столе. Редкий случай, когда и балет, и балерину после спектакля буквально не могли поднять.
Но вот парадокс, который так любит история искусства: провал обернулся триумфом. Уже через год та же парижская публика несла Стравинского на руках по улицам города. Это, вероятно, последний случай в истории, когда композитора удостоился такой языческой, если вдуматься, почести.
«Весна священная» оказалась пророчеством. Критик, язвительно заметивший, что «дорастем до этой музыки только к 1940 году», был, по сути, прав. Она предсказала весь ХХ век с его разломанными ритмами, эстетикой насилия и поиском первозданной, дикой энергии. А в 1977 году НАСА, составляя «золотую пластинку» для инопланетных цивилизаций, включило туда и партитуру Стравинского. Теперь где-то в межзвездном пространстве несется послание о том, как на заре ХХ века человечество, слегка сойдя с ума, приносило в жертву девушку ради весны — и навсегда изменило свое искусство.
Как думаете, мы, современные зрители, не растеряли ли способность так остро и страстно реагировать на искусство — пусть даже негативно?
#Балет360
Титры
Материал подготовлен Вероникой Никифоровой — искусствоведом, лектором, основательницей проекта «(Не)критично».
Еще почитать:
• Бронзовый бегемот и обормот: история памятника Александру III
• От Оки до Нила: невероятные приключения диорам Поленова
• «Наш авангард»: великий эксперимент в Русском музее