Находка в царском дворце
Лето 1908 года на Крите выдалось жарким и пыльным. Для итальянской археологической экспедиции под руководством Луиджи Пернье это был очередной сезон кропотливой работы под палящим солнцем. Их целью был древний город Фест, точнее, руины его величественного минойского дворца, расположенного на холме с захватывающим видом на плодородную долину Мессара. Археология начала XX века была делом неспешным, смесью науки, интуиции и авантюризма. Годами учёные, слой за слоем, снимали землю, хранящую тайны цивилизации, которая процветала здесь за полторы тысячи лет до афинской демократии. Минойский Крит был миром мифов — о царе Миносе, о Лабиринте и чудовищном Минотавре. И вот, в один из июльских вечеров, когда длинные тени уже начали скользить по раскопу, в одном из подсобных помещений северного крыла дворца, среди обломков керамики и табличек с уже известным критским «линейным письмом», рабочий наткнулся на нечто совершенно иное.
Это был почти идеально круглый диск из обожжённой глины, диаметром около 16 сантиметров. Он лежал в земле, словно послание из другого мира. Когда Пернье осторожно очистил его от пыли, стало ясно, что перед ним не просто очередной артефакт. Обе стороны диска покрывала спиральная дорожка из крошечных изображений, оттиснутых в сырой глине. Это были не просто царапины или рисунки, а чёткие штампы, заключённые в ячейки, которые, в свою очередь, объединялись в группы, разделённые вертикальными линиями. Это была письменность, но не похожая ни на что из виденного ранее. В своей первой публикации Луиджи Пернье скрупулёзно описал этот калейдоскоп символов: «Мы узнаем, например, кипарис, кустарник, ветвь, колос, лилию, крокус... Мы видим на диске и изображение животного мира, например, гусеницу, пчелу, дельфина, голубя, летящего сокола... Мы видим бегущего человека, пленника со скованными за спиной руками, женщину в набедренной повязке с обнажённой грудью, ребёнка, голову мужчины с татуированными щеками и другую — в уборе из перьев». Всего насчитали 242 знака, из которых 45 были уникальными. Но самое поразительное заключалось в технологии изготовления. Каждый знак был оттиснут отдельным штампом. Это означало, что создатель диска обладал набором готовых литер, что делало Фестский диск древнейшим в мире примером печати, своего рода прототипом книгопечатания, опередившим Гутенберга на три тысячи лет.
Находка мгновенно стала сенсацией. Диск, датированный примерно 1700 годом до н.э., породил больше вопросов, чем ответов. Прежде всего, откуда он взялся? Глина, из которой он был сделан, оказалась местного, критского происхождения. Но сама письменность не имела прямых аналогов на острове. Некоторые знаки, например, шлем с гребнем из перьев или изображение постройки, похожей на пагоду, указывали на возможное влияние извне, возможно, из Анатолии (современная Турция). Другие же символы, такие как корабль, были типично минойскими. Был ли диск создан на Крите местным гением, экспериментировавшим с новым видом письма? Или его привезли из-за моря, и он был единственным сохранившимся образцом письменности давно исчезнувшего народа? Ещё одна загадка — направление письма. Судя по тому, как знаки слегка накладываются друг на друга, надпись была сделана от края к центру. Но что она означала? Было ли это гимном богам, царским указом, хозяйственной записью или, может быть, древним заклинанием? Учёные всего мира принялись за работу, но диск хранил своё молчание. Он лежал перед ними, насмешливо демонстрируя свои ясные и понятные картинки, которые, складываясь вместе, превращались в неразрешимую шараду.
Лабиринт забытых письмен: наследие сэра Артура Эванса
Чтобы понять уникальность Фестского диска, нужно погрузиться в мир критской археологии, который был практически создан одним человеком — сэром Артуром Эвансом. Этот английский археолог, эксцентричный и одержимый, в самом начале XX века начал раскопки на холме Кносс и явил миру легендарный дворец царя Миноса, тот самый Лабиринт. Эванс не просто раскопал руины, он реконструировал их, порой довольно вольно, вернув к жизни фрески с голубыми дельфинами, изящными юношами и девушками, перепрыгивающими через быков. Он открыл целую цивилизацию, которую назвал минойской, в честь мифического царя. И среди тысяч артефактов он обнаружил сотни глиняных табличек, покрытых неизвестными письменами. Это было главное доказательство того, что минойцы были не просто талантливыми художниками и строителями, но и обладали развитой письменностью.
Эванс, внимательно изучив таблички, понял, что имеет дело не с одной, а с тремя разными системами письма, сменявшими друг друга. Самую древнюю, основанную на рисунках-иероглифах, он назвал критским иероглифическим письмом. Два более поздних, курсивных вида письма, где знаки были упрощены до схематичных линий, он обозначил как «линейное письмо А» и «линейное письмо Б». Линейное письмо А использовалось примерно с XVIII по XV век до н.э. Оно было найдено не только на Крите, но и на других островах Эгейского моря, что говорило о широком распространении минойской культуры. Таблички с этим письмом содержали, судя по всему, хозяйственные записи: списки товаров, имена, цифры. Но язык, на котором они были написаны, оставался загадкой. Эванс был убеждён, что это был некий «минойский» язык, не имеющий отношения к греческому.
Около 1450 года до н.э. на Крите произошла катастрофа. Большинство дворцов было разрушено, и минойская цивилизация пришла в упадок. Причиной, скорее всего, было вторжение с материка ахейцев — протогреческих племён, тех самых, что позже осаждали Трою. Они захватили Кносс и адаптировали местную письменность для своих нужд. Так появилось линейное письмо Б. Оно было найдено Эвансом только в Кноссе, в архивах последнего периода существования дворца. Позже таблички с таким же письмом были обнаружены и на материковой Греции, в центрах микенской цивилизации — Пилосе и Микенах. Эванс до конца своей жизни бился над дешифровкой этих письмен, но безуспешно. Он ревностно охранял свои находки, публикуя их лишь частично, и твёрдо стоял на том, что ни один из этих языков не является греческим. Эта его уверенность на долгие годы завела исследования в тупик. Тайна критских письмен казалась неразрешимой.
Разгадка пришла оттуда, откуда её не ждали. Её автором стал не маститый профессор-лингвист, а молодой английский архитектор Майкл Вентрис. Ещё мальчиком он побывал на лекции Артура Эванса и был так очарован тайной критских табличек, что посвятил их изучению всё своё свободное время. Для него это было хобби, интеллектуальная головоломка. Вентрис не был обременён авторитетом Эванса и подошёл к проблеме с чисто математической точки зрения. Он предположил, что линейное письмо Б, как и многие другие древние системы, является слоговым, то есть каждый знак обозначает не букву, а слог (например, «ка», «ро», «ти»). Он составил гигантские таблицы, анализируя частоту встречаемости знаков и их положение в словах. Постепенно, шаг за шагом, он начал подбирать к знакам фонетические значения, опираясь на схожесть с кипрским письмом, которое уже было расшифровано. В качестве рабочей гипотезы он предположил, что языком табличек мог быть этрусский. Но результаты не складывались в осмысленные слова. И тогда, в 1952 году, он решился на смелый шаг и попробовал подставить в свою сетку значения из древнегреческого языка. И случилось чудо. Набор бессмысленных слогов внезапно превратился в слова. Он прочитал: «po-ti-ni-ja» (potnia — «владычица»), «ko-wo» (korwos — «мальчик»). Тексты ожили. Это были инвентарные списки, до скучного подробные: «Треножников критской работы — 2, треножник об одной ножке, с одним ушком — 1... чаша большая с четырьмя ушками — 1». Оказалось, что ахейские цари Микен и Пилоса говорили и писали на архаичной форме греческого языка за семь веков до Гомера. Это было одно из величайших открытий в истории лингвистики, полностью перевернувшее представления о бронзовом веке Эгеиды. Но тайна линейного письма А и, конечно же, Фестского диска так и осталась неразгаданной. Их язык был другим, не греческим. Но каким?
«Черты и резы»: славянская руническая загадка
Чтобы проследить за одной из самых смелых и спорных версий дешифровки Фестского диска, нам придётся на время покинуть солнечный Крит и перенестись в совершенно другие земли и другую эпоху — в лесную зону Древней Руси. Официальная историческая наука долгое время придерживалась мнения, что до прихода святых Кирилла и Мефодия в IX веке и создания глаголицы, а затем и кириллицы, славяне были народом бесписьменным. Этот тезис казался незыблемым. Однако время от времени из-под земли появлялись артефакты, которые ставили эту аксиому под сомнение. Ещё в X веке болгарский монах Черноризец Храбр в своём «Сказании о письменах» упоминал, что славяне-язычники, «гадааху и чьтеху чертами и резами». Что это были за «черты и резы», никто точно не знал. Большинство учёных считало, что речь идёт о примитивных гадательных знаках или родовых метках, но не о полноценной письменности.
Ситуация начала меняться в конце XIX века. Осенью 1897 года русский археолог Василий Алексеевич Городцов проводил раскопки курганов у села Алеканово под Рязанью. В одном из захоронений он обнаружил обломки глиняного сосуда с загадочными знаками. А чуть позже был найден и целый горшок, на котором чётко проступала строка из 14 символов. Городцов, человек пытливого ума, сразу предположил, что перед ним не просто орнамент, а «литеры неизвестного письма», сделанные местным славянским мастером. Он опубликовал статью о своей находке, но научное сообщество того времени встретило её ледяным молчанием. Сама мысль о докирилловской славянской письменности считалась крамолой, покушением на устоявшиеся каноны.
Однако алекановский горшок был не одинок. Похожие знаки находили и на других славянских древностях: на пряслицах, на предметах быта, на камнях. Особенно интересными были надписи, обнаруженные на так называемых «микоржинских камнях» в Польше и на камнях из храма Радегаста в Ретре, на землях балтийских славя. Эти знаки, получившие общее название «славянские руны» или письменность типа «черт и резов», внешне напоминали скандинавские руны, но не совпадали с ними. Их было слишком много, и они были слишком разнообразны, чтобы быть просто набором случайных меток. Однако попытки их систематизировать и прочитать долгое время не приводили к успеху. Не было «розеттского камня», текста-билингвы, который помог бы подобрать ключ к шифру. Для официальной науки эти знаки так и остались загадочными символами на периферии истории. Но для энтузиастов и независимых исследователей они стали доказательством того, что история славянской письменности гораздо древнее и сложнее, чем принято считать.
Именно в этом контексте и появилась теория, которая самым неожиданным образом связала рязанские горшки и критский диск. Эту связь попытался установить российский исследователь Геннадий Станиславович Гриневич. В своих работах, вышедших в конце XX века, он выдвинул гипотезу, что «черты и резы» — это не что иное, как древнейшая форма славянского слогового письма. Он проанализировал все известные надписи, систематизировал знаки и предложил свой вариант их прочтения. По его мнению, эта письменность была распространена по всей Европе и Малой Азии задолго до появления классических цивилизаций. И именно она, по его убеждению, была ключом к разгадке многих тайн древнего мира, включая и тайну Фестского диска. Но для этого нужно было сделать ещё одно смелое допущение: доказать, что на Крите в бронзовом веке жили праславяне.
Пеласги, этруски и рысичи: праславянский след в Эгеиде
Идея о праславянских корнях древнейших цивилизаций Европы может показаться современному читателю неожиданной, но она имеет свою историю. Гриневич в своих поисках обратился к самым туманным страницам античной истории — к вопросу о пеласгах. Древнегреческие авторы, от Гомера до Геродота, упоминали этот загадочный народ, который населял Грецию и острова Эгейского моря до прихода самих эллинов. «Отец истории» Геродот прямо писал, что Эллада раньше называлась Пеласгией. Гомер в «Илиаде» называет пеласгов в числе союзников троянцев. Кто были эти люди? На каком языке они говорили? Куда они исчезли? Ответов на эти вопросы у греков не было. Они лишь смутно помнили, что были здесь не первыми.
Гриневич, опираясь на разрозненные свидетельства античных авторов, выстроил свою генеалогическую цепь. Он обратил внимание на этрусков — ещё один загадочный народ, создавший высокую цивилизацию в Италии до возвышения Рима. Греки называли их «тирренами», римляне — «этрусками», а сами себя они, по свидетельству Дионисия Галикарнасского, именовали «расена». Происхождение этрусков — тоже одна из величайших загадок истории. Геродот считал, что они приплыли в Италию из Малой Азии, из Лидии. Другие авторы, как, например, Гелланик, утверждали, что этруски-тиррены — это не кто иные, как пеласги, изгнанные греками со своей родины. И вот здесь Гриневич делает ключевой шаг. Он ссылается на словарь византийского лексикографа Стефана Византийского, который, по его утверждению, «совершенно безоговорочно называет этрусков славянским племенем». Из этого Гриневич делает прямой и ошеломляющий вывод: если этруски — это славяне, а этруски — это пеласги, то, следовательно, догреческое население Греции и Крита было праславянским.
Следует подчеркнуть, что подобная цепь умозаключений полностью отвергается академической наукой как псевдоисторическая. Профессиональные лингвисты и историки указывают на её фундаментальные недостатки: произвольное сопоставление народов и языков, разделённых тысячелетиями; игнорирование законов развития языков; и опора на сомнительные или неверно интерпретированные источники. Тем не менее, эта гипотеза, какой бы смелой она ни казалась, открывала для Гриневича путь к дешифровке. Если на Крите времён Фестского диска жили праславяне, то и надпись на нём должна читаться на одном из праславянских диалектов. Слово «расена», самоназвание этрусков, Гриневич возводит к праславянскому корню, связанному со словом «Русь» или «рысь». Он предполагает, что народ, оставивший надпись на диске, называл себя «рысичами», а их покинутая родина звалась «Рысиюния».
Вооружившись этой теорией и своей собственной, не признанной наукой, дешифровкой славянских «черт и резов», Гриневич приступил к Фестскому диску. Он сопоставил знаки диска со знаками своей таблицы славянского слогового письма и начал читать. И текст, который получился в результате, не был ни гимном, ни хозяйственной записью. Это была полная тоски и надежды человеческая история.
Голос из бронзового века: о чём рассказал Фестский диск?
Попыток прочитать Фестский диск за сто с лишним лет было предпринято множество. Каждый исследователь, вооружённый своей теорией, пытался заставить его говорить на том или ином языке. Ещё на заре исследований американец Джордж Хемпль пытался прочесть его по-гречески, используя правила кипрского письма. У него получился текст о жрице по имени Ксифо, ограблении её святилища и последующем жертвоприношении. Текст был бессвязным и не выдерживал критики. Болгарский академик Владимир Георгиев, крупный специалист по древним языкам, увидел в тексте отголоски хетто-лувийских языков Малой Азии. В его переводе речь шла о каких-то царях Яре и Ярамуве и их борьбе за город Лилимуву. Интересно, что и он обратил внимание на корень «Яр», который счёл близким к славянским именам типа Ярослав. Но и его версия не получила широкого признания. Большинство исследователей сходилось во мнении, что без новых находок, без своего «розеттского камня», любая дешифровка обречена оставаться лишь более или менее правдоподобной гипотезой.
На этом фоне перевод, предложенный Геннадием Гриневичем, выглядел особенно ярко и целостно. Он не просто предлагал набор слов, а разворачивал перед читателем настоящую драму — послание древнего народа, вынужденного покинуть свою родину. По версии Гриневича, текст на диске следует читать от центра к краю, и он представляет собой единое повествование. Вот как звучит его перевод.
Надпись на стороне А: «Горести прошлые не сочтёшь, однако горести нынешние горше. На новом месте вы почувствуете их. Все вместе. Что вам послал ещё господь? Место в мире божьем. Распри прошлые не считайте. Место в мире божьём, что вам послал господь, окружите тесными рядами. Защищайте его днём и ночью; не место — волю. За мощь его радейте. Живы ещё чада Её, ведая, чьи они в этом мире божьём».
Надпись на стороне Б: «Будем опять жить. Будет служение богу. Будет всё в прошлом — забудем кто есть мы. Где вы пребудете, чада будут, нивы будут, прекрасная жизнь — забудем кто есть мы. Чада есть — узы есть — забудем кто есть. Что считать, господи! Рысиюния чарует очи. Никуда от неё не денешься, не излечишься. Не единожды будет, услышим мы: вы чьи будете, рысичи, что для вас почести, в кудрях шлемы; разговоры о вас. Не есть ещё, будем Её мы, в этом мире божьём».
Если принять эту версию, то содержание диска становится предельно ясным и трагичным. Это послание вождя или жреца племени «рысичей», которое после долгих скитаний и страданий нашло новую родину на Крите. Автор призывает соплеменников забыть старые распри, сплотиться и защищать новую землю. Но сквозь призывы к новой жизни прорывается неутихающая тоска по покинутой родине — прекрасной «Рысиюнии».
Несмотря на кажущуюся стройность, перевод Гриневича является ярким примером псевдолингвистической дешифровки. Академическое сообщество единодушно отвергло его работу, указывая на грубейшие методологические ошибки: знакам диска были произвольно присвоены фонетические значения из предполагаемой славянской слоговой таблицы, сама эта таблица является недоказанной реконструкцией, а полученный текст не соответствует нормам ни одного известного древнего языка. Таким образом, эта версия интересна не как научное достижение, а как культурный феномен — свидетельство того, какие смелые, но не имеющие под собой научной основы теории может породить великая археологическая загадка. Возможно, мы никогда не узнаем наверняка, что написано на Фестском диске. Но пока он молчит, он оставляет простор для воображения, для самых смелых теорий и самых неожиданных открытий. Он остаётся вечным вызовом человеческому разуму, глиняным диском, который уже больше ста лет хранит тайну целой цивилизации.
Понравилось - поставь лайк и напиши комментарий! Это поможет продвижению статьи!
Подписывайся на премиум и читай дополнительные статьи!
Тематические подборки статей - ищи интересные тебе темы!
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера
