Никита Самойлов мог бы добиться заметных успехов во многих сферах: в математике, музыке, рисовании, шахматах, словесности, спорте. Но он остался верным своей детской мечте — стать десантником. Ярко и разнообразно одаренный, волевой, сильный, незаурядный во всех отношениях, он окончил суворовское училище с медалью и знаменитое Рязанское гвардейское высшее воздушно-десантное училище — с красным дипломом. Командовал ротой в родном училище, руководил эвакуационным отрядом в Сирии, служил командиром разведвзвода в 9-й гвардейской (Свирской) дивизии ВДВ.
«Пример благородного образа жизни и мыслей» — так отзывалась о нем его учительница. «Гений, который однозначно вписал бы своё имя в историю Академии наук», — говорили сослуживцы.
Никита погиб в самом начале СВО — приняв на себя командование боем под Гостомелем и эвакуируя раненых товарищей. Посмертно был награжден орденом Мужества. Остались родители, жена и сын, стихи, научные статьи, рисунки — огромное несбывшееся будущее.
Мама Никиты — Наталья Самойлова рассказала главному редактору ИА Регнум о своем удивительном сыне, о жизни внутри утраты — и о том, что она делает для того, чтобы достойно встретиться с ним в иной реальности.
Патриот до мозга костей
— Друзья, добрый день. Сегодня мы в гостях у мамы героя Никиты Самойлова, который погиб на войне, защищая нас.
Наталья, большое спасибо, что вы нашли силы со мной встретиться. Как вы узнали, что Никита уходит на войну?
— Вы знаете, он никогда ничего не рассказывал про какие-то военные моменты. Я помню его последний звонок. Он был простуженный, уставший. Позвонил и стал мне рассказывать, что уезжает на учения, какое-то время будет без связи. Он не сказал мне правду. Когда я спросила, что и как, он сказал: «Мама, так надо. Я ненадолго, я скоро вернусь». СВО началось 24 февраля, погиб он 5 марта — действительно, получилось ненадолго… У меня внутри всё сжалось, и я поняла, что больше его не увижу.
А когда он погиб, в эту ночь мне приснился сон, после которого я проснулась с мыслью о том, что мне нужно собирать его вещи, они ему больше не пригодятся.
Наша связь ментальная с ним всегда была очень сильной. Даже когда он стал взрослым, я всегда знала, например, когда он болеет. Когда ему было плохо, я чувствовала.
— Когда он был маленький, как эта ментальная связь проявлялась?
— Вы знаете, мы были как будто бы единое целое. Никита пошёл в школу здесь, в Брянске. А мы с отцом Никиты продолжали воинскую службу на Дальнем Востоке.
— Вы тоже военные?
— Я работала в медслужбе полка старшей медсестрой. На тот момент ещё и с сотовыми телефонами была проблема. Всё только начиналось. Никита родился в 1994 году. И… несмотря ни на что, я чувствовала его всегда, даже находясь за несколько тысяч километров.
— Как это проявлялось?
— Просто появлялась внутренняя тревога, беспокойство. Не находила себе места, начинала маяться. И прямо вот… Словами не передать вот это внутреннее состояние. Я уже просто знала. Мне становилось плохо, и я могла позвонить, он мне отвечал, что либо болеет, температура у него, либо какие-то проблемы, трудности на службе или в жизни. Практически всегда это чувствовала.
— Если вы почувствовали, что больше не увидите его, вы не попытались его задержать тогда?
— Я не имею права его задерживать. Он офицер. Он принимал присягу на верность Родине. Он мой ребенок, но я — мама офицера. Я всегда принимала его решения, его выбор, несмотря ни на что. Каждый раз я спрашивала: «Никит, ну почему ты? Ну вот нужно ли тебе это?» И он мне всегда отвечал: «Мам, ну если не я, то кто?»
— Почему он так думал?
— Он был патриотом до мозга костей. Он настолько мечтал и стремился быть полезным Родине, своей стране. Для него это было очень важно. Он ведь бросил «Бауманку» (МГТУ им. Н. Э. Баумана, один из самых престижных математических вузов страны. — Прим. ред.) — отучился полгода и приехал домой. При этом написал мне СМС: «Прости меня, мама, но это — твоя мечта. Моя мечта — быть на передовой. Всегда там, где жарко, там, где горячо. И я буду там».
— И сказал, что поступает в Рязанское десантное училище?
— Да. И я не могла иначе. Какой смысл? У меня даже не было мысли его удержать, потому что я всегда принимала его выбор. Попытки его удержать не увенчались бы успехом. Это было бы совершенно бесполезно.
— Вы говорите, он был патриотом до мозга костей. Наверное, вы его таким воспитывали?
— С самых маленьких лет. Мы с ним очень много разговаривали, общались. И прежде всего мне хотелось, чтобы он вырос человеком. Человеком с большой буквы.
— А это невозможно, если Родину не любишь…
— Да. Понимаете, как только он научился ходить, мы всегда смотрели под ноги, чтобы ни на кого не наступить. Потому что это папа-жучок, который бежал домой к семье, или мама с детками. Мы никогда не ломали ветки. Я искренне и сама считаю так, несмотря ни на что, и сейчас тоже нет смысла стремиться изменить этот мир в целом. Не получится. Достаточно изменить маленький мир вокруг себя. Понимаете? Чуть-чуть. Маленький, свой маленький мир, сделать его добрее и чище. И тогда вот как круги на воде расходятся. Понимаете, этот свет, который ты даришь, и любовь, они начнут расходиться дальше. И только так мы можем сделать гораздо больше в этой жизни.
— Сейчас вы говорите довольно страшные вещи для родителей маленьких мальчиков. Потому что невозможно вырастить хорошего человека, если не привить ему любовь к Родине и ответственность. Но потом начнётся война, твой сын позвонит — и через несколько дней его не станет. Дилемма: растить потребителя — страшно, растить патриота — тоже страшно.
— Я не смогла бы вырастить потребителя.
— Осознавая даже, что может начаться война?
— Я тоже люблю свою Родину. Если не мы, то кто тогда? Понимаете? Если не мы, то кто тогда защитит нас, русских? Ведь мы же одни против всех. Только на нас самих одна надежда. Но время выбрало нас.
Конечно, мне больно. Конечно, я скучаю по нему. Но иного выхода не могло быть. И я знаю: даже если бы он на тот момент был на гражданке — например, закончился контракт, — я не смогла бы его удержать. Он все равно был бы на передовой, понимаете?
— Да, в этой топке в начале войны сгорели наши достойные ребята. Вы не держите обиду за это?
— Военная разведка, ВДВ всегда идут первыми. Ну кто же знал, что так получится? Кого мне винить?.. Самое главное, что мы с ним встретимся. Жизнь на самом деле — всего лишь миг.
— Но в этом миге бывают очень тяжёлые моменты.
— Бывают. Но когда ты делаешь шаг в каждый новый день, превозмогая себя, несмотря ни на что, с любовью к памяти, с любовью к сыну, к людям, которые тоже ни в чем не виноваты, то…
— Вы как-то стали больше любить людей после того, что случилось с Никитой?
— Как вам сказать… Гибель Никиты вскрыла вокруг меня и таких людей, которые после его гибели просто исчезли. Я не знаю, почему. Наверное, им очень больно.
— Наверное, им было тяжело видеть вашу боль?
— Наверное. Но меньше любить людей я точно не стала.
Трещина по стеклу
— А когда вам этот сон приснился, это с ним уже случилось? Или это было предчувствие?
— Было предчувствие. Я танцевала в черном платье одна в пустом зале. Деревянный пол. Я его помню отчетливо, этот сон. И я открыла глаза — и почему-то встала с мыслью, что мне нужно собрать Никитины вещи. Он их больше не наденет. И я открыла шкаф…
— И стали собирать вещи?
— Начала собирать. И в этот момент у меня дома упали иконы. Ликом вниз. Мне стало не по себе еще больше. Я зажгла свечу церковную на том же месте, где она всегда стояла. И над свечой растрескалось стекло калёное, которое в принципе сверхпрочное, не разбивается.
— Это уже случилось или ещё нет?
— Это вот подходило. Утро, потом день. Никита погиб в 16:46. Спустя неделю мне позвонил его отец и сказал, что Никита погиб.
— А вы всю эту неделю неужели не надеялись?
— Эту неделю я не жила. Молилась.
— Вы знаете, как он погиб?
— Да. Ребята рассказали. Во время очередного выхода под Гостомелем его рота попала в окружение. Он был в должности заместителя командира разведывательной роты. Так сложилось, что ему очень быстро, в первые минуты, секунды, пришлось на себя взять руководство боем и своими подчиненными. Благодаря его умелому руководству, грамотному, его ребятам удалось уничтожить много единиц противника.
А снайпер, знаете, всегда вычисляет главного. Снимает того, кто руководит. И в 16:46 пуля снайпера вошла между пластинами бронежилета. Никита упал.
Ребята не смогли его вынести сразу, но спустя неделю вернулись за ним, несмотря на то, что огонь не прекращался. Он лежал с открытыми глазами, смотрел в небо. Один из ребят, который забирал его с поля боя, сказал, что никак не мог закрыть ему глаза, а было трудно, тяжело, и надо было уходить. Говорит, я его умыл — личико грязное было. Сказал: командир, пора уходить. И он закрыл глаза.
Сейчас он снится ребятам своим. Они уже знают: когда он снится, значит, впереди опасность. Он продолжает быть командиром, ангелом-хранителем.
— А вам снится?
— Нет. И священники говорят, что у него, значит, всё хорошо. Говорят, ты же молишься за него? Я: да, каждый день. Говорят, ну, поэтому и не снится. Может быть, ещё действительно я не готова.
Настоящий друг и командир
— А как он такой получился серьезный? Я читала, что его называли по отчеству: Никита Вячеславович.
— У него было прекрасное чувство юмора. Он был очень веселым человеком. Очень веселым. Но его уважали очень.
— А за что такого молодого уважали?
— За то, как он вёл себя по отношению к сослуживцам, к подчинённым. Он был настоящим другом, настоящим командиром. Именно, понимаете, настоящим. Он был справедливым. Он столько вложил в ребят, всегда был в заботе о них. Он говорил, у меня есть семья — восемнадцать семей моих ребят. Ему не было все равно. Он жил их жизнью: у кого-то мама заболела, попала в больницу, у кого-то жена забеременела, кто-то мечтал поступить в военное училище, а не получалось — он знал всё. Он занимался, помогал готовиться к экзаменам, контролировал потом сдачу экзаменов. Он всегда бежал, выручал кого-то и днем и ночью. Ему платили тем же.
— Как вы сейчас с этим смиряетесь? Это же такой труд — вырастить мальчика. А теперь мальчика нет.
— Во-первых, я понимаю, что он не мог по-другому. Я стараюсь принять его выбор. Первая реакция была — да, злость. Как ты мог?! Почему ты?! А как же мы теперь?! Сейчас я точно знаю, что он не мог поступить иначе. Это точно. Я по нему безумно скучаю, и я никогда его не обниму — здесь, во всяком случае. Да, это выводит меня из равновесия. Конечно, у меня бывают срывы. Конечно, я преодолеваю трудности каждый день, когда открываю глаза и делаю шаг в этот день.
— Вы, когда просыпаетесь, вы сразу вспоминаете, что его нет? Или это знание не оставляет вас даже во сне?
— Не оставляет. В детстве ещё, когда он был маленький, у нас была традиция такая. Мы рассказывали по очереди сказки. Папа, мама и Никита. Где-то придумывали, где-то известные сказки, но все сказки у нас заканчивались одинаково. Приходил Никита-герой и всех спасал. Красную Шапочку спас Никита-герой. Теремок, Колобка — всё делал Никита-герой. И вы знаете, надо было видеть, каким счастливым он всегда засыпал. Нарисовал себе эти картины и засыпал счастливо всегда. И в сказках, которые он придумывал, он всегда спасал слабых, несчастных, маленьких. И делал так, чтобы у них всё было хорошо. Я тоже засыпала счастливой.
— А он хорошо понимал, почему началась СВО, как вы думаете?
— Да. Он всегда был в курсе всего. И у него даже сомнений не было, что всё делает правильно.
— Вы говорите, он был и математик?
— И поэт, и какие-то научные работы он успел написать. Он был настоящим военным и патриотом.
— И такая короткая жизнь.
— Да. Но яркая. Можно тлеть до ста лет и не оставить след в этой жизни. А можно сгореть как факел.
— А огонь этого факела стал частью чего? Он же не просто так вспыхнул.
— Конечно, нет. Это часть нашей истории, во-первых. Таким огнём и металлом куётся победа. Это всегда непросто. И этот огонь остался в сердце тех, кто был с ним рядом, кто видел его жизнь. До сих пор ребята вспоминают о нем, чтят его память. Вот теперь есть фильм «16 строк» о Никите.
В третьем поколении
— Никита вам дарил сплошную радость?
— Ну как? Нет, всякое было. Подростковый период. И ссорились мы. И из дневника листочки вырывались. И когда были не очень хорошие оценки, тоже он так… скрывал. Были моменты.
— Что было тогда самым неожиданным?
— Он пришел на кухню и сказал: мама, папа, я буду поступать в суворовское училище. Я не буду учиться в гимназии до 11-го класса. Я после восьмого класса поеду в Москву поступать. Для нас это был просто шок.
— Вы хотели, чтобы он кем был?
— Учёным или дипломатом.
— У него были какие-то выдающиеся способности?
— Я думаю, он добился бы на этом поприще успехов. Дело в том, что, даже несмотря на свою сверхзанятость, уже когда он был офицером, он написал научную работу. Жаль, что он не успел ее защитить. (Работа Никиты называлась «Способы расчёта превышений траекторий стрелкового оружия». Он разработал алгоритм с элементами прикладной математики, при котором снаряд должен точно попасть в люк башни на танке противника).
— Если бы вы или папа поставили вопрос ребром, вот всё?
— А вы знаете, мы разговаривали на эту тему с папой, и я просто точно знала, что… Вот дело в том, что это была его мечта… Мы не имеем права лишать ребёнка его мечты. Мы можем служить только проводниками, помогать ему идти по его пути. Не свой путь ему навязывать, понимаете, а помогать ему идти по его пути. Или хотя бы не препятствовать. Да, мы могли бы запретить, могли бы поставить вопрос ребром. Но если бы у него внутри надломилось тогда что-то?
— А сказать, что он пока слишком маленький, что мечта потом изменится?
— Он уже не был маленьким. Он уже был достаточно взрослым, сознательным. И он же нам тогда сказал: если мне запретите, я убегу из дома, но всё равно буду поступать.
— Он выбрал такой путь, потому что вы военные?
— Может быть. Он же офицер в третьем поколении. Наверное, это в крови. У него была очень тесная связь с дедушкой Вовой, который был офицером. Он служил, заканчивал Тюменское инженерное военное училище. И они прямо очень тесно общались, дружили. И у них свои были секреты. И дед в свое время ему «Книгу будущих командиров» подарил, 1972 года издания (книга историка-фронтовика Анатолия Митяева для детей об основах военного искусства. — Прим. ред.). Я, наоборот, много рассказывала о том, как непросто в гарнизонах жить. Но ничего не подействовало. Он просто всегда знал, чего он хочет.
— Какой день из его детства, самый радостный, вы помните? Или, может быть, смешной случай?
— Смешной случай… Когда он уже был здесь, он занимался рукопашным боем с шести лет. И потом ещё сам записался в шахматную школу, обожал шахматы. Я помню, мы приехали в отпуск сюда, пошли прогуляться по парку. А в парке сидели на скамеечках дедушки с досками шахматными и партии разыгрывали. Никита так оживился и говорит: я пойду тоже поиграю, можно? Иди, сынок, конечно. Он подбежал к одному дедушке. Тот сказал нет. Он к другому, к третьему. Ему все отказали.
И я помню — у него, знаете, слезы на глазах. Он плачет, расстроился, маленький. По голове я глажу, папа ему говорит: сынок, не волнуйся, купим тебе бороду и шляпу, повесим, наденем. В следующий раз сядешь, всё будет нормально. И тут мы уже вроде как немножечко его отвлекли, направились к выходу, и нас окликнул мужчина. Он наблюдал всю эту картину — и предложил партию, сказал: молодой человек, присоединитесь ко мне?
Вы не представляете, какой он был счастливый. Сразу — рукопожатие, всё как положено, сел, играл. Конечно, проиграл, но не сразу — бился. Он очень хорошо играл в шахматы, у него первый разряд.
Служу не за довольствие
— Вы издали сборник его стихотворений. Там есть стихотворение «16 строчек»… Вы думаете, что это предвосхищение его последнего боя?
— Оно стало пророческим. Не только для самого Никиты, но и в целом ситуация повторилась в нашей стране. Мы снова бьемся с фашистами.
— Хотите его прочесть?
Чернил осталось на 16 строчек.
И рваный весь в крови клочок листочка.
Наш полк кольцо врага прорвать пытался,
мы не смогли. И я один в живых остался.
Двенадцать строк и столько же патронов.
Со мной моих друзей — гора жетонов.
Я знаю, что они уже не дышат,
но до сих пор я голоса их слышу.
Вам пишет наш бессмертный полк гвардейцев,
полк воинов, солдат, красноармейцев.
Сегодня мы врага не победили,
но мы лежим, чтоб вы пожили.
Две строчки. Не боюсь. Я все сумею.
Держись, фашист. Прощайте. Честь имею.
— Никита тот человек, который имел честь…
— Да. Он, знаете, любил повторять: служу не за довольствие, служу Отечеству и разведке.
— Это от деда?
— Сам. Я вообще не знаю, где он что брал, в нем столько всего было. Как будто, знаете, что-то из тех еще времен. А Кодекс чести русского офицера? Это же был девиз его сознательной жизни: «Душа Богу, сердце женщине, долг Отечеству, честь — никому».
— Как вы его встретили в последний раз?
— Было трудно… когда ты точно не знаешь, когда он приедет домой. А потом… Это был двор церкви. Прощание с Никитой было в нашей Спасо-Гробовской церкви, в центре города. И так получилось, что именно в ту минуту во дворе не было никого — и заехал микроавтобус. Я не сразу даже поняла, что это сынок. А потом, когда увидела, поняла: он приехал только ко мне. Даже тогда.
Я обнимала его через цинк. И мне даже не надо было ничего открывать, я точно знала, что он там.
А когда хоронили… Так получилось, я кричала только одно: это всё неправда. Что я завтра проснусь и всё будет как раньше.
Уже не будет никогда. Сейчас просто нужно достойно дойти до этого рубежа.
Если не я — то кто?
— Что вы называете достойным?
— Надо еще заслужить врата рая. Никита как воин света уже в раю. А я простой человек. Сейчас мне помогает моя общественная деятельность в КСВО. Это Комитет семей воинов Отечества, общественная организация, которая была создана по инициативе президента Путина. Для того чтобы поддержать семьи наших защитников. Здесь, в Брянске, я координирую духовно-психологическое направление. Общаюсь с семьями.
— Как вы с ними общаетесь? Это же, наоборот, увеличивает вашу ношу…
— Если не я, то кто? Если все скажут: мне больно, я не буду, — кто тогда? Они ведь… нуждаются в помощи, понимаете? Если я могу, я не имею права по-другому. Как же? Я же мама Никиты. По-другому никак нельзя.
И они меня слышат, потому что мы с ними одной крови. Советы тех, кто не терял близких, ты часто не воспринимаешь: они не испытали то, что испытала ты. А когда ты разговариваешь с человеком, который прошёл этот путь сам, то понимаешь, что именно здесь тебя слышат. И им есть что тебе рассказать, чем с тобой поделиться.
Моего сына мне уже никто не вернет. Какой смысл кого-то винить, злиться и расходовать свою энергию? Лучше продолжать что-то делать созидательное и светлое. Теперь я продолжаю дело Никиты. Он продолжал мое, а я теперь его: надо делать этот мир лучше.
— И вы чувствуете, как он становится лучше?
— Мы объединяемся. Мы стараемся по максимуму отдать семьям то, что у нас есть внутри, на что мы способны. И нам платят тем же. Доверяют, хотят общаться, идут навстречу. Разве это не шаг к тому, чтобы мир стал лучше?
Да, этапы проживания горя никто не отменял. И каждый из нас их пройдёт, хочешь не хочешь. Где-то ты застрянешь в какой-то из стадий: агрессия, возможно, отрицание, ещё что-то. Но всё равно пройдёшь. И мы в этом стараемся помочь семьям, чтобы они не чувствовали себя одинокими.
— Вы говорили, он играл на электрогитаре, обожал «Металлику»…
— Да. Он было очень современным парнем. Он прекрасно исполнял «Металлику». Оставил мне записку.
(Показывает страницу из школьной тетради: «Мамуля! Я люблю только тебя! И металлику:) Ну ладно… Только тебя. Слава ВДВ!» — и рисунок парашюта. — Прим. ред.)
Ему очень нравилось. Это вот в тетради — восьмой класс. Восьмой «А».
— Он написал это по какому-то поводу? Просто так?
— Просто так. Сделать мне приятное.
Слава Богу, сохранила.
