Гражданская война в России началась практически сразу после октябрьского переворота (или революции) в Петрограде в 1917г. При этом в борьбу с молодой пролетарской властью вступали не только представители свергнутого сословия, но и нередко трудящиеся массы, крестьяне и даже рабочие, недовольные политикой большевиков. Одно из больших крестьянских восстаний вспыхнуло в Свято-Крестовском уезде Ставропольской губернии в конце июня 1918 года. В этом мятеже против родной Советской власти участвовало более 10 тыс. человек и это выступление по его центру – селу Воронцово-Александровское - получило название – восстание ворончаков.
К моему удивлению, в краеведческой литературе я не нашел внятных объяснений причин возмущения против советской власти, хотя они были, можно сказать, очень прозаические. Между тем немногие авторы пишут о чем-то сложном, не вдаваясь в необходимые для понимания подробности. Читаю, например, “Причиной его (восстания) стало проведение земельной реформы и организация крупных овцеводческих хозяйств на базе прежних помещичьих имений и владений овцеводов-тавричан, выселенных из своих экономий. Поводом стало разоружение кулачества верхних сел Прикумья”. Может быть, это и имело место, но дело случилось вовсе не из-за этих обстоятельств. И разобраться в событиях нам помогают воспоминания участника восстания Александра Месинева, которые я разыскал в Библиотеке Русского Зарубежья.
Александр хорошо разъясняет причину мятежа. Однако с его помощью заходить к теме ворончаков надо как бы издалека. Как говорится, от Бога. Итак, читаем историю эволюции "этого мужика" от сохи к антибольшевизму и восстанию, начиная с 17-года. Под Словом революция он подразумевает здесь и события февраля, и октября 1917г.
Служба в русской армии в 1917-ом
Александр Месинев: По своему социальному положению и по своему политическому убеждению, я должен бы быть в Красной армии, но, оказывается, по теории одно, а на практике другое, хотя был момент, когда я уверовал, что наконец пришло то чудное, волшебное царство, о котором мы все мечтали и пели, и о котором так красочно изложено в последнем куплете Марсельезы. И взойдет за кровавой зарею, Солнце правды и братской любви, Хоть купили мы страшной ценою —Кровью нашею — счастье земли.
Когда началась [февральская] революция, я был в городе Александрополе (Гюмри в Армении– О.Д), в учебной команде. Вскоре появился приказ: каждая воинская часть должна послать делегата в полковой комитет (запасного полка – О.Д.), попал и я в делегаты. Не зная обязанностей делегата, я терялся, конфузился на собраниях, собрания вели опытные старые революционеры. На мое счастье, мое пребывание в комитете было не продолжительное. Все это (революция – О.Д.) произошло как-то сразу, неожиданно, без предварительных симптомов, предшествующих великим событиям. Первые несколько месяцев мы находились в каком то странном восторженном состоянии: так вот оно, наконец, то долгожданное царство братской любви, в котором слились все народы. Нет никакого сомнения, что все люди-братья, что мы одна семья, стоит только посмотреть на людей вокруг себя и малейший зародыш сомнения исчезнет. Да! Мы братья и будем жить по-братски. Какое счастье! Потом мы узнали, что далеко не везде было так, и во многих местах России уже лилась братская кровь, но мы жили в стране абсолютной свободы и были по-настоящему счастливы, такой свободы никогда нигде не было и не будет.
Через несколько недель после начала [февральской] революции по приказу полкового комитета, нас сразу произвели в унтер-офицеров, перепрыгнув через ефрейтора, и отправили на фронт (Кавказский), куда мы явились уже не как солдаты императорской русской армии, а как армия республиканской [периода Временного правительства - О.Д.], т. е не в строевом порядке и единовременно, а вразброд, группами и кому когда вздумается…….(Пропускаем описания службы на Кавказском фронте в 17-ом- О.Д.)
Жизнь в трудовой коммуне
Не буду описывать наше злосчастное путешествие [домой в Россию после октябрьской революции], но полк наш прибыл на расформирование (14 Кавказский стрелковый полк – О.Д.) в мое родное село Воронцово-Александровское Ставропольской губернии. Я не узнал мою дорогую, родную Воронцовку, некогда славившуюся своими базарами, своими торговыми рядами и своей опрятностью. По торговым рядам словно ураган пронесся, все разрушено, всюду мерзость и запустение. Увидя все это, я вспомнил Интернационал: "Весь мир насилья мы разрушим до основанья". Начало пошло очень хорошо, быстро, легко, видно было, что работалось охотно, без принуждения. А вот как со второй частью? "Мы наш, мы новый мир построим."
Строить оказалось не так легко, ну да все это знают, а время не ждет, жить как-то надо, надо спасать то немногое, что осталось. И мы, приблизительно семейств 20, захватили хутор местного богача Кащенко. Приехали на хутор, собрали на митинг и, хотя я всегда придерживался правила "Не высовывайся из ряда, целей будешь," но все же вмиг [меня] выбрали председателем коммуны. Получилось еще хуже, чем в полковом комитете. Я не только не знал своих обязанностей, но и от природы был никчемным администратором. Ну, думаю, ничего, главное - сесть на землю, а земля-матушка не подведет. Была весна 18 го года. Начали мы понемногу работать, "коммунисты" - все опытные хлеборобы, наладили плуги, бороны и вышли на пахоту, под яровые. Быки хорошие, сильные, красивые, мягко тянут тяжелые двухлемешные плуги, кругом простор, красота, жаворонки в небе поют. Я иду рядом с быками и тоже тихо пою: “Ну, думаю, чем не рай”.
Вечерами сидим после ужина и, конечно, строим планы на будущее. Иногда я стараюсь объяснить "коммунистам", что такое коммунизм, хотя сам не особенно разбираюсь в этом, да, признаться, и не придавал значение теории коммунизма, думал, в нашем крестьянском деле [это] бесполезная трата времени. Главное, чтобы на практике вышло хорошо, а на практике пока было неплохо, никаких недоразумений, члены коммуны работали неплохо. Мне казалось тогда, что коммунизм близок к учению Христа, и если люди будут следовать этому учению, такому простому, понятному для каждого, а главное, уже всему миру известному, то и будут хорошими коммунистами. Я уже из жизненного опыта знал, что человеку следовать учения Христа очень трудно или даже невозможно, теперь же, когда не будет собственности и ни знатных, ни богатых, люди перестанут стремиться к наживе, потому что не будет возможности и не будет смысла' и постепенно - люди привыкнут, и человеку, у которого есть две рубашки, уже не трудно будет отдать одну неимущему. Это, конечно, символически, так как к тому времени рубашка будет у каждого.
Разочарование в советской власти
А теперь назад в мир реальный. Опять наступило разочарование. До сих пор мы жили, как наши предки: работали, ели, спали. Я пока еще не удосужился обзавестись конторой, да если бы и надумал, то все равно это было бы невозможно за отсутствием бумаги и чернил. Однажды к нам нагрянуло начальство в лице нескольких комиссаров. Походили, посмотрели, не помню-что то говорили, наверно, нравоучение, потребовали еды, вино привезли с собой. Выпили, поели и уехали. Коммунисты посмотрели им вслед, почесали затылки, а потом взялись за меня: "Як же ты казав, ще теперь усэ наше, ще мы хозяева усэму". Поговорили, поговорили, да на том и сели. Потом приехала ревизионная комиссия, переписала живой и мертвый инвентарь, запретили бесконтрольно резать птицу на еду, приказали вести точный список, чего и сколько убито для кухни, сколько сдохло, сколько появилось на свет, молодых и пр. Члены комиссии долго старались втолковать нам, что теперь все принадлежит государству и государство - хозяин всему.
"Коммунисты" много не поняли, но главное - поняли, какой-то хозяин всему есть, но только не мы. Комиссия уехала, а члены коммуны опять ко мне :"Что ж ты говорил нам, что мы теперь самые богатые в мире, что не только этот хутор, а 1/6 всей мировой суши и все, что на ней, наше, а мы ходим в дырявых сапогах и порванных штанах, мы тут работаем и не имеем права курицу сварить, а разные комиссии и комиссары приезжают и жрут до отвала все, что хотят. " Пристали, чтобы я поехал в уездный комитет, в город Святой Крест и потребовал штанов и сапог для коммуны, так как совсем обносились, работая на государство.. Поездка эта мне не улыбалась, слухи носились, что начальство теперь строгое, шутить не любит, но делать нечего, пришлось ехать.
Всевозможных канцелярий в уезде, как грибов после дождя, с трудом я нашел нужную мне. На вопрос, кто и зачем пожаловал, я отвечал, что - председатель коммуны хутора такого то, а приехал я с просьбой: нам нужны сапоги и штаны, члены коммуны совсем обносились. Точно не помню слов комиссара, к которому я обратился, но смысл был таков: убирайся, откуда пришел, и чем скорей, тем для тебя лучше, а то я тебе покажу такие штаны, что тебе небо с овчинку покажется, будешь ерихориться, то и к семафору угодишь. /У семафора было место вечного успокоения./
Я, конечно, поспешил ретироваться и отправился восвояси. Так как в коммуне на успех моего предприятия особенно надежд не возлагали, то не было и разочарования и каждый остался при своем. Но после этого "коммунисты" приуныли и к работе интереса больше не проявляли. Я старался личным примером их подбодрить, но не раз слышал не особенно лестный эпитет по своему адресу: "Нехай робэ, робота дуракив любэ. "
Как то, когда мы все были заняты и готовились к уборке озимой пшеницы, посеянной еще бывшим владельцем, из села прискакал нарочный и сообщил, что в Воронцовке началось восстание. Красная армия, которая остановилась в 7 верстах от Воронцовки для сбора "контрибуции " в селе Отказном, прислала своих представителей с требованием контрибуции: такую-то сумму к такому то часу приготовить. На сходе решили не платить, а организовать "армию". Делегатов [красной армии - О.Д.] убили на базарной площади.
Продолжение следует
Очерк включен в Подборку Гражданская война блога Друг Истории.
Признателен за лайки и подписку, а также донаты на развитие канала) Душин Олег ©, Друг Истории №374, следите за анонсами публикаций на Tелеграмм канале Друг Истории и в группе ВК
