Отдельное слово хотелось бы посвятить такому яркому и своего рода уникальному явлению советской культуры, как деревенская проза 1950-80-х годов. Уникальность этого явления заключалась в том, что впервые с дореволюционных времен, литература вышла за рамки искусства, стала общественной платформой, местом диалога власти и народа или скорее одной из форм критики проводимой государством политики. Более того удивительна и реакция власти, которая разрешила, пусть и со скрипом, развиваться этому общественно-литературному направлению. Видимо явление это было настолько масштабным, что препятствовать ему даже Советскому руководству было сложно. Иногда случались и совсем поразительные вещи – власть соглашалась с критикой и отменяла принятые решения. Самым известным таким фактом является сворачивание планов по повороту северных рек в Среднюю Азию, когда писатели-деревенщики вместе с другими известными представителями советской интеллигенции и общественности выступили резко против.
И еще один немаловажный момент – это был настоящий голос народа, точнее голос крестьянина, т.к. абсолютное большинство писателей-деревенщиков были выходцами из крестьян, при чем из Нечерноземья, Сибири и других мест, где прежде других регионов началось вымирание села. Они знали, о чем писали, были не просто сторонними исследователями, а непосредственными участниками событий, плотью и кровью русского села, крестьянского мира, хорошо знали, чем живет деревня, на что опирается и на что надеется. Герои их произведений – реальные прототипы, сюжеты – реальные события. Фактически деревенская проза, оставаясь художественной, стала одновременно и мемуарной. Реализм в высшей степени, то к чему стремились еще в 19 веке. И общество сумело высоко оценить это крестьянское слово, отличающееся традиционной красотой, честностью, любовью и высокой нравственностью, почувствовать всю силу, правду и боль русского селянина.
Русская деревня появилась в советской литературе, конечно, не в 1950-х годах, а гораздо раньше, в эпоху коллективизации. Самыми значимыми писателями этой эпохи, посвятившими свои произведения русской деревне и собственно, проводившейся в ней коллективизации, были Андрей Платонов (роман «Чевенгур» 1927-1930 гг., повесть «Впрок» 1931 года) и Михаил Шолохов (роман «Поднятая целина» первая часть 1932 года). Оба они довольно откровенно описали все перегибы проводимой политики. Однако, соцреалистическое произведение Шолохова все же было настроено на оптимистический и жизнеутверждающий лад, что неизбежно вело к ретушированию наиболее трагичных сторон коллективизации. Автор не скрывал свою поддержку проводимой политике. Складывался общий вывод, что коллективизацию проводить необходимо, хотя это и сопровождается жертвами. Причем описываемые характеры основных действующих лиц выглядели правдоподобно.
Произведения Андрея Платонова сильно отличались как стилем написания, так и общим впечатлением. Новаторский язык и фантастический дух его литературных трудов были ближе к утопическим романам, чем к соцреализму, что резко отличало его от других советских писателей. Поэтому неудивительно, что большинство его произведений вышли в свет только в Перестройку. Большим скандалом оказалось издание сатирической повести «Впрок» в журнале «Красная новь» в 1931 году, где Платонов, можно сказать, пророчески, предостерегал страну от зарождающихся в госаппарате негативных тенденций: волюнтаризма, бюрократии, парадности трудовых рапортов, неразумного планирования «сверху». Коллективизация в этой повести однозначно выглядела как трагедия, ошибка. Сталин не поленился прочесть повесть, после чего отправил письмо в редакцию журнала с таким содержанием: «Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения. Надо бы наказать и автора, и головотяпов [напечатавших повесть] так, чтобы наказание пошло им «впрок» [цитата по 1078]. Во избежание ареста, Платонову пришлось писать покаянное письмо вождю. Горький сумел взять Платонова под свое покровительство, в итоге арест не состоялся.
Хочется еще упомянуть писателя Николая Кочина, посвятившего большинство своих произведений родному Нижегородскому краю. Возможно, он был первым послереволюционным писателем-крестьянином, выходцем из сельской бедноты (в революцию был членом Комбеда), так сказать, продолжателем традиций писателя-крестьянина Сергея Семенова. Первый его роман «Девки» был посвящен доколхозной деревне и издан еще в 1928 году. Поначалу он восхищался коллективизацией, но со временем разочаровался. Критика проводимой политики на селе присутствует в его неизданном «Деревенском дневнике». Хотя он не боялся и открыто демонстрировать свою позицию. В итоге в 1943 году был арестован по 58 статье и отсидел в лагере 10 лет.
Наступившая война на время прервала развитие данного литературного направления, отличающего его участников искренностью и смелостью. Кто знает, сколько бы еще честных писателей пострадали в годы репрессий. Но военная тема несомненно вышла на первый план, стала самой важной, о ней нужно было много писать, морально поддерживая советское общество. Власть это хорошо понимала и активно поддерживала военно-патриотическую тематику во всем советском искусстве. В тяжелые военные годы наблюдалось невиданное доселе единение всех сил страны перед общим врагом. Никогда после не наблюдалось такого плодотворного взаимодействия творческой и политической элиты.
Хотя и в эти годы деревенские мотивы угадывались во многих патриотических произведениях. Взять хотя бы популярнейшую в это время поэму Александра Твардовского «Василий Теркин». Главный герой – простой русский парень имел все положительные черты, присущие национальному герою. Не сложно угадать в этом образе выходца из села – никогда не унывающего солдата-крестьянина. Само произведение, написанное простым языком и размером (четырехстопным хореем, характерным для русских частушек), ритмичное, музыкальное, включающее в себя множество пословиц и поговорок, явно исходило из традиций устного народного искусства. При этом автор намеренно избегал излишней политической идеологизации произведения. В итоге народный характер поэмы в хорошо выдержанном стиле определил широкую известность поэмы, отвечающую общим чаяньям. Это и неудивительно, если вспомнить что Твардовский был выходцем из раскулаченных смоленских крестьян. В первый же день войны он, состоявшейся и признанный советский писатель, бросил мирную жизнь и уехал военным корреспондентом на фронт. Его деятельность была не менее опасна чем, служба обычного солдата. Вспомним, что его коллега Аркадий Гайдар в 1941 году попал в окружение, стал партизаном и в октябре был убит. Твардовский участвовал в самых страшных сражениях первых лет войны, отступал, попал в окружение и удачно вышел из него. Однако, даже в таких сложных обстоятельствах, партийным руководством оказывалось давление на автора. Твардовский крайне неохотно шел на цензурные правки и пережил в 1943 году тяжелый творческий кризис. Только поддержка читателей, славших Твардовскому множество писем с просьбой продолжить столь важное дело, помогла возобновить работу над поэмой. Символично, что она была закончена в победном 1945 году.
После войны Твардовский оказал очень важное влияние на развитие деревенской прозы и вообще всей советской литературы, став главным редактором журнала «Новый мир». Литературный критик Лев Левицкий писал о нем: «Завоевав своими поэмами подлинный авторитет, с которым вынуждены были считаться официальные верхи, Твардовский употребил всё своё влияние на то, чтобы открыть дорогу в литературе таланту, правде и совести, в чём он так преуспел, руководя «Новым миром» [цитата по 1079]. Именно эти высокие требования и предъявлял главред к авторам журнала, несмотря на их значимость в Союзе писателей. По сути журнал «Новый мир» стал органом легальной оппозиции советской власти. Антисталинская направленность издаваемых произведений понравилась Хрущеву, который разрешил в 1961 году напечатать журналу рассказ Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
Сотрудничество Твардовского с Солженицыным продолжилось и, спустя 2 года, в 1963 году вышел рассказ «Матренин двор». Это произведение оказалось очень значимым для развития деревенской прозы. Можно уважать Александра Исаевича именно за этот рассказ. Именно в нем, как мне кажется, выразился весь талант автора. Лагерную тему Солженицыну было писать гораздо легче, т.к. он сам лагерник. Тем более он часто позволял себе перегибать и приукрашать некоторые моменты, что лично мне кажется недопустимым. Возможно, не стоит ругать за это автора, который пережил личную трагедию, но, к сожалению, его весьма популярные лагерные произведения со временем стали символом борьбы с Советской властью и воспринимались как научно-обоснованный безусловно истинный источник информации. Подобным образом стали восприниматься и другие его труды, например, «Красное колесо» – произведение сугубо художественное с подчеркнуто эмоциональной субъективной авторской оценкой, не имеющей к исторической науке никакого отношения. А между тем, именно «Матренин двор» был наполнен какой-то простой и потому привлекательной правдой. Конечно, как и в других трудах автора, особый колорит создавался явной автобиографичностью повествования, как принято теперь говорить, основанной на реальных событиях. Но особенно важно то, что Солженицын, представитель городской интеллигенции, в крестьянской теме не свой. Этот, казалось бы, недостаток неожиданно стал преимуществом писателя, которому оказалось легче описать трагедию русской деревни со стороны, как невольному исследователю-этнографу, и увидеть то, что не могли видеть сами главные участники событий. Его оценка событий оказалась в таком случае более объективной. Этот остросоциальный рассказ стал основой и нравственным ориентиром для всей последующей деревенской прозы. Здесь есть уже практически все: искренность и эмоциональное соучастие автора в описываемых событиях, симпатия к народу и русским традициям, скрытая религиозность, критика научно-технического прогресса и проводимой политики власти. Важно было и общее грустное впечатление, которое оставлял рассказ после прочтения. Именно эта скрытая тоска по «Руси уходящей» и стала главным минорным мотивом всей последующей деревенской литературы.
В 2000 году сам Солженицын так оценил зарождение этого нового литературного направления: «На рубеже 1960-х и в 70-е гг. в советской литературе произошел не сразу замеченный беззвучный переворот, без мятежа, без тени диссидентского вызова. Ничего не свергая и не взрывая декларативно, большая группа писателей стала писать так, как если б никакого «соцреализма» не было - нейтрализуя его немо, стала писать в простоте, без какого-либо угождения, кадения советскому режиму, как бы позабыв о нем. В большой доле материал этих писателей был - деревенская жизнь, и сами они выходцы из деревни, поэтому (…) эту группу стали называть деревенщиками. А правильно было бы называть их нравственниками, ибо суть их литературного переворота - возрождение традиционной нравственности, а сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной наглядной предметностью» [цитата по 1080].
Твардовский стал в эти годы своеобразным просветителем, законодателем мод, спровоцировавшим возрождение новой волны почвенничества в русской литературе. Это важно подчеркнуть, т.к. часто работа редактора была незаметна и на поверхность выходил только сам автор произведения, ему доставались все лавры. Между тем задача главного редактора была не менее важна. Он должен был проанализировать большой объем информации, прочувствовать произведение, учесть общественное мнение, учесть требования власти, наконец, рисковать и брать на себя ответственность. В течение нескольких лет в литературе 1960-х велась острая полемика между традиционалистами и прогрессистами, причём последние явно проигрывали. Долго терпеть такое положение, естественно не могли, поэтому, после снятия Хрущева, против журнала была проведена целая кампания. В итоге Твардовского вынудили уйти на покой. К 1969 году вся прежняя редакция была фактически разгромлена. При этом за столь значимой фигурой, как Твардовский, продолжали пристально следить [1081].
Несправедливо, конечно игнорировать и других писателей, которые еще задолго до Солженицына в своем творчестве обратились к послевоенной русской деревне: труды Валентина Овечкина, Александра Яшина, Анатолия Калинина, Ефима Дороша и других. Наиболее знаковой фигурой стал первый признанный писатель-деревенщик Федор Абрамов. Его главный роман «Братья и сестры», не принятый в «Новом мире» и «Октябре» вышел еще в 1958 году в журнале «Нева». Его литературная деятельность также не была простой. Еще при Хрущеве в 1963 году за повесть «Вокруг да около», описывающую искажения колхозной жизни, редактор «Невы» был снят с должности, а самого Абрамова несколько лет не печатали.
Между тем, Абрамов – один из немногих, кто смог посетить США. Несмотря на политическую конфронтацию и враждебное к себе отношение Советского руководства, Абрамов сумел критически взглянуть на западную культуру и ее ценности. Общие прогрессистские тенденции развития человеческой цивилизации ему были одинаково чужды, что в США, что в СССР. Как глубоко Абрамов понимал проблему русской деревни следует из его слов: «Деревня — это глубины России, почва, на которой выросла и расцвела наша культура. Вместе с тем научно-техническая революция, в век которой мы живем, коснулась деревни очень основательно. Техника изменила не только тип хозяйствования, но и самый тип крестьянина… Вместе со старинным укладом уходит в небытие нравственный тип. Традиционная Россия переворачивает последние страницы своей тысячелетней истории. Интерес ко всем этим явлениям в литературе закономерен… Сходят на нет традиционные ремесла, исчезают местные особенности крестьянского жилища, которые складывались веками… Серьезные потери несет язык. Деревня всегда говорила на более богатом языке, чем город, сейчас эта свежесть выщелачивается, размывается…» [цитата по 1082].
Со второй половины 1960-х годов деревенская проза развернулась в полную силу. Получили известность такие крупные писатели-деревенщики, как Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Борис Можаев и др. Именно они добились всесоюзного признания деревенской прозы, сумели сохранить и продолжить развитие данного литературного направления, доведя его до совершенства. В 1970-80-х годах основным журналом, где печатались деревенщики стал «Наш современник» под редакцией С.В. Викулова.
Помимо крестьянского происхождения эти писатели имели много общего и в творчестве. Во многих произведениях остросоциальный сюжет перемежался с красочным поэтическим описанием природы, истории края. Главные герои имели яркие запоминающиеся черты, им присуща своеобразная внешность, народная простота и привлекательность. Чаще всего положительными героями были именно пожилые люди, старики и старухи – хранители крестьянских традиций. Интересно, что они редко были религиозными праведниками. Больше внимания уделялось их внутренним христианским чертам – честности, почитанию предков, верности традиций, жизненному опыту, а не наносной религиозности. В условиях атеистической пропаганды советская цензура не пропустила бы иной вариант. Хотя в произведениях 1970-80-х народное православие и христианские традиции буквально «лезут из всех дыр». Ничем не прикрытая религиозность вошла в деревенскую прозу уже после развала СССР, когда многие писатели воцерковились. Собственно, касаясь крестьянского мира, невозможно было игнорировать религиозные традиции. Прототипы для произведений брались из жизни авторов, а для русских крестьян вера не была формальностью, это было делом жизни, самой жизнью. Их положительный христианский образ был главным противовесом наступающему безличному и безжалостному прогрессу. Если сторонники прогресса отличались гордым упрямством, уверенностью в своей правоте, слепому следованию прогрессу, то «праведники» отличались беззащитностью, смирением, незлобивостью и цельным восприятием мира, именно они, в отличие от близорукой молодежи, видели к чему приведет прогресс.
Особого символизма, через мистические и этнорелигиозные образы добился писатель В. Распутин. Его исконно народные мифопоэтические литературные эксперименты прослеживаются уже в ранних работах. Например, описание юродства в «Прощание с Матерой» 1976 года. Именно он одним из первых начал серьёзно интересоваться Православием и открыто включать его в деревенскую прозу. В 1990 г. В. Распутин написал цикл этикофилософских статей о «духовных водителях» прошлого для газеты «Литературный Иркутск». Традиции агиографической (житийной) литературы он перенес и на свои произведения. Описание его главных положительных героев – это почти икона, как образ старухи Агафьи в «Избе», где он также использовал и чисто житийное знамение небес, готовность встретить смерть, и вообще «неотмирность» существования героев. [1083]
Яркой противоположностью «мудрым старикам» в деревенской прозе выступают главные отрицательные герои. И их образ не менее занимателен. Чаще всего эти антигерои не чужды крестьянскому миру, они сами выходцы из деревни. Их предательство традиционным крестьянским идеалам приобретает в этом отношении еще больше трагичности. Не чужаки убивают деревню, а свои «Иваны, не помнящие родства», в этом весь ужас и вся правда.
Много названий и характеристик дали деревенщики этому новому типу человека двадцатого века: «межедомки», «обсевки», «архаровцы», «легкие люди» и т.д. Главная их особенность – отрыв от корней, от дома, от родной земли. Хуже этого для писателей-почвенников ничего не может быть. В этом причина всей разрушительной деятельности «межедомков». На фоне глобальных вековых перемен, они являются представителями измененного типа русского человека, мечущегося в пространстве и во времени, не находящего себе покоя. Как говорил Шукшин: «одна нога на берегу, другая в лодке». Они находятся на границе различных социальных миров, между городом и селом, которые не принимаются ни старым ни новым обществом и, при этом составляют маргинальное большинство. Для них характерно пренебрежительное отношение к родному краю, прозванного ими «отслужившим своё старьем» [цитата по 1084]. Огрубение личности четко увязывается с маргинализацией, отрывом от традиции. [1085]
Подчеркивается и заметно ускорившееся время, сумасшедший ритм которого, дезориентирует крестьянский мир. Часто об этом писали напрямую: «Куда это мы торопимся-то? Отчего так немилосердны к себе и при всем нашем себялюбии?» (Астафьев) [цитата по 1086]. «На холодный ветер, как собачонку, выгнали человека, и гонит его какая-то сила, гонит, никак не даст остановиться. Самая жизнь гончей породы. Только на бегу и кажется ему, что он живет. А как остановится - страшно. Видно, как все кругом перекошено, перекручено.» (Распутин) [цитата по 1087].
Продолжение следует.
С предыдущей частью главы 3.8 можно ознакомиться здесь:
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.
