Лариса не спала до самого утра. Она так и просидела в кресле и не решалась пройти к шкафу. Приоткрытая дверца сияла в полумраке, как глаз наблюдателя. Аромат парфюма появлялся и исчезал и играл с ее обонянием и рассудком. Она не знала, что пугало ее больше, мысль о ком-то постороннем в ее комнате или сомнения в реальности происходящего.
Наконец, первые лучи солнца пробились в комнату, и Лариса осмелела. Она подошла к шкафу и рывком распахнула его. Ничего. Только старая одежда Ольги безмолвно висела в ряду. Никаких тайников или спрятанных предметов.
- Это просто дуновение ветерка. – твердила она. – Старый замок не держит.
Но девушка не верила себе.
Весь день она ходила по квартире. Лариса знала, хозяйка дома. Слышала тихие шаги, звон посуды на кухне. Но теперь каждый этот звук отдавался в ее сознании зловещим эхом. Она смотрела на утонченное, аристократичное лицо Елизаветы Аркадьевны и пыталась увидеть за ним черты матери, которая своей любовью искалечила жизнь сына.
Вечером, когда дом погрузился в тишину, Лариса поняла, что откладывать больше нельзя. Ее подмывало узнать чем все закончилось. Она села за стол, открыла дневник на том месте, где остановилась. Страниц осталось совсем немного. Почерк на последних листах почти неразборчивый. Слова налезали друг на друга, строки изгибались. Эти мучения запечатлелись на бумаге.
«Неделя пустоты. Веры нет. Она не звонит. Я пытаюсь, она не берет трубку. Я приходил к ее дому, стоял под окнами, как бездомный пес. Свет горит, но она не подходит. Я знаю, что он там, с ней. Они смеются надо мной!»
«Я не сплю, не ем. Я только слушаю тишину в этой квартире. И среди безмолвия раздаются их голоса. Ее смех и его шепот. Они повсюду. В скрипе половиц, в шуме воды в трубах, в шелесте листвы за окном. Мать смотрит на меня с жалостью. Говорит, я плохо выгляжу. Она не понимает, что сама сделала меня таким. Она дала мне этот яд, а теперь наблюдает, как я исчезаю.»
«Сегодня я видел, как они выходили из консерватории. Вера держала его под руку. Они выглядели счастливыми, как нормальная, крепкая пара. А я стоял в тени и смотрел на них как призрак. И в этот момент я понял – она никогда не вернется. Она выбрала жизнь с ним, а меня оставила здесь, пропадать в этом мире.»
«Я не могу жить без нее! Но и отдать ее другому - ни за что. Вера не будет ничьей, только моей! Это единственно правильное решение. И наилучший выход. Я люблю ее и обязан спасти, чтобы мы снова оказались вместе. Навсегда. Только я и она.»
Лариса почувствовала, как тошнота подступила к горлу. Это уже не ревность. Она хотела захлопнуть дневник, но не могла. Ее будто приковали к этим строчкам. Последняя запись. Почерк опять другой. Твердый, печатные буквы как доказательство уже принятого решения.
«Я пошел к ней с белыми розами. Сказал, что хочу попросить прощения. Вера поверила и впустила. Она наливала нам чай на кухне. Спрашивала о моем самочувствии, улыбалась. Я никогда не видел никого красивее нее. А когда я попросил встречаться как раньше, она отказала. Я сразу понял, Вера уже вычеркнула меня. Мало того, они со своим парнем наверняка насмехались надо мной. Я не мог этого позволить. На следующий день я позвонил ей. Очень спокойным голосом передал все, что нашептывала мне мать.
- Ты ничтожество, и твой талант смехотворен. Ты никогда ничего не добьешься. Твой парень попользуется тобой и выбросит как сломанную игрушку. И вообще ты грязная, продажная и никому не нужная.
Я говорил долго. Я вылил на нее всю черноту, что копилась во мне годами. Каждое слово пропитано ядом моей матери. Она молчала. Я слышал исключительно ее дыхание. А потом Вера тихо сказала.
- Ты добился своего. – и повесила трубку.
Не знаю сколько я сидел. Час, два? А позже мне позвонили из милиции и сообщили, что ее нашли. Она вышла на балкон своей квартиры на девятом этаже и сделала всего один шаг. Она не оставила записки, но я знаю, это послание – я и мои слова. Отныне Вера моя навсегда, никому больше не достанется.
Лариса отшатнулась от стола так резко, что стул с грохотом упал на пол. Она зажала рот рукой, чтобы не закричать. Константин погубил свою девушку словом. Он довел ее сознательно, методично, холодно.
Через мгновение в коридоре послышались быстрые, легкие шаги. Дверь в комнату Ларисы распахнулась без стука. На пороге стояла Елизавета Аркадьевна. На ней простой темный халат, седые волосы распущены. Ее взгляд приковался не к Ларисе, а к столу и открытому на последней странице дневнику. Ее обычно непроницаемое лицо исказилось. На нем не злость, а бесконечная боль, усталость и смирение.
- Ты дочитала.
Лариса медленно выпрямилась и опиралась на стену. Она смотрела на хозяйку и весь страх заслонил один вопрос.
- Это правда? – хрипло прошептала она. – Вера из-за него…
Елизавета Аркадьевна вошла в комнату. Она подошла к столу и осторожно, почти с нежностью, закрыла ежедневник.
- Официальная версия – несчастный случай. Никто ничего не доказал. Но мы с тобой знаем истину. И он ее знал.
- А что с ним стало? С Константином?
Елизавета Аркадьевна впервые за все время опустила глаза.
- Он не смог с этим жить. Любовь к Вере окончательно разрушила его. Через полгода после смерти Веры он сделал то же самое. Здесь, в этой квартире, в своей комнате. Двадцать лет назад.
Она кивнула в сторону коридора, где находилась вишневая дверь.
- Так что этот дом вечное успокоение моего сына и его девушки. А для меня это пожизненное покаяние.
Она подняла на Ларису свои ясные, серые, абсолютно сухие глаза.
- Теперь ты знаешь. Что ты собираешься делать с этим? Опубликуешь громкую статью? Превратишь мою трагедию в сенсацию? Или попытаешься понять?
Хозяйка не защищалась и не оправдывалась. Она бросала вызов.
- Я понятия не имею… - заикалась Лариса. – Я полагаю узнать, что произошло на самом деле.
- Правда? – горько усмехнулась Елизавета Аркадьевна. – Ты ведь уже один раз выбрала истину. И посмотри, где ты оказалась. В моей квартире. Читаешь дневник моего мертвого сына.
Ее слова ударили как пощечина, а хозяйка продолжала.
- Ольга тоже пыталась выяснить правду. Эта жажда свела ее с ума, и теперь она в клинике. Сегодня ты дошла почти до конца, как и художница. И перед тобой тот же выбор. Уйти сейчас, этой ночью, и забыть все это как страшный сон. Или остаться. Но учти, финал этого пути может огорчить тебя.
Она развернулась и вышла из комнаты. Лариса осталась с упавшим стулом, дневником на столе и с самой страшной загадкой в своей жизни. Что реальнее, написанные безумцем слова или молчаливая боль в глазах его матери?
Ночь прошла в лихорадочном, почти бредовом состоянии. Лариса не спала. Она прислонилась спиной к кровати и сидела на полу. Ее взгляд не отрывался от дневника, и он казался хранилищем для Константина, Веры и женщины, что бродила по этой квартире.
К утру шок прошел. Его сменил сильный гнев и злое торжество. Не на Елизавету Аркадьевну или ее сына, а на ложь и тишину этих сломанных жизней. Досада на саму себя за то, что позволила страху парализовать свою волю. Лариса больше не жертва без крыши над головой, она журналистка. И пусть повсеместно двери захлопнулись перед ней, здесь, в стенах этой квартиры, у нее есть самое важное задание. Девушка встала и умылась, оделась не в домашние брюки, а в джинсы и строгую рубашку, и очень серьезная вышла из комнаты.
Елизавета Аркадьевна сидела за кухонным столом. Все, как всегда. Прямая спина, чашка с травяным отваром, взгляд в окно. Она казалась высеченной из мрамора, неподвластной ни времени, ни чувствам. Но Лариса теперь видела трещины в ее маске. Дрожь в пальцах хозяйки, что сжимали ручку чашки, едва заметные темные круги под глазами. Эта женщина тоже бодрствовала всю ночь напролет. Лариса не стала варить кофе. Она подошла к столу, села напротив и поглядела хозяйке прямо в глаза.
- Вы спросили, что я буду делать дальше. Я отвечу. Я найду правду.
Елизавета Аркадьевна медленно перевела на нее взгляд. В ее серых глазах нет удивления, а бесконечная усталость.
- Ты ее уже нашла. Все отображено в том ежедневнике, больше ничего нет.
- Не совсем так. Там нет ответа, что случилось с художницей Ольгой?
При упоминании этого имени Елизавета Аркадьевна едва заметно напряглась.
- Я уже говорила, она не выдержала. Это место, оно не для всех.
- Она тоже нашла ежедневник? – голос Ларисы стал неумолимым. – И так же дочитала его до конца? А что потом? Вы, как и меня, спросили у нее: «Что ты будешь с этим делать?» И как она отреагировала?
Елизавета Аркадьевна молчала. Ее пальцы сильно сдавили чашку.
- Как вы с ней поступили? – настаивала Лариса. – Сломали как своего сына? Довели до безумия, как он довел Веру? Куда вы ее упрятали? В психиатрическую клинику? Тогда назовите адрес. Или за эту вишневую дверь?
Продолжение.