Это не скрип или шаги, это тихий, сдавленный плач. Глубокое, безысходное горе. Он настолько не вязался с образом строгой, всезнающей хозяйки, что Лариса застыла в абсолютном шоке. Всхлипывала не женщина-загадка, а человек. Лариса отступила обратно в свою комнату и тихо прикрыла дверь. Слезы сделали хозяйку одновременно и более понятной, и пугающей. Какая трагедия заставляла Елизавету Аркадьевну плакать по ночам в пустой квартире?
Лариса не спала почти до утра. Спозаранок она вошла на кухню. Здесь тоже музей. Старая плита, медные ковши на стенах, огромный дубовый стол. Его истерли до блеска миллионами прикосновений. Но в этом месте, в отличие от остальных, чувствовалась жизнь. Пахло кофе и травами. Елизавета Аркадьевна сидела за столом, прямая, как и вчера, и в том же темном платье. Перед ней красовалась чашка с травяным отваром. Следов ночных слез на ее лице нет. Она снова – непроницаемая маска.
- Доброе утро. – обратилась она к Ларисе. – Вы плохо спали?
- Новое место, надо привыкнуть. – Лариса постаралась придать голосу бодрости.
Она поставила на плиту турку с кофе. Руки слегка дрожали, ведь хозяйка глядела на нее тяжело и изучающе.
- К этому жилищу не привыкают. – заявила она. – С ним находят общий язык, либо оно тебя выталкивает как инородное тело.
Лариса молчала и следила за кофейной пенкой. И неожиданно решила применить знания журналистки.
- Елизавета Аркадьевна, разрешите мне докопаться до сути, дабы нам не конфликтовать, а кататься как сыр в масле.
- Я слушаю.
- Девушка, что снимала квартиру до меня, художница, что с ней случилось?
Кофе почти сбежал, и Лариса торопливо сняла турку с огня. Напряженная тишина повисла на кухне.
- Она совала свой нос, куда не следует. Как и вы.
- Это не объяснение. – не сдавалась Лариса. – Вчера вы сказали: «Она ушла». Это прозвучало так, будто ее нет в живых. Это действительно правда и произошло в этой квартире?
Воздух накалился. Лариса повернулась и посмотрела хозяйке прямо в глаза. Это уже не просьба, а требование. Елизавета Аркадьевна медленно поставила свою чашку на стол. Звук прикосновения фарфора о дерево показался оглушительным.
- Вы платите за комнату, – отчеканила она, - а не за право вторгаться в чужие трагедии. Эта тема не обсуждается.
- Нет. – повысила голос Лариса. – Я вправе знать, что произошло в доме, где я теперь живу. Вдруг несчастный случай? Или злодеяние? Я журналистка, и не могу просто так игнорировать…
Хозяйка перебила ее строгим тоном.
- Вы были журналисткой до вчерашнего дня. Сейчас вы безработная, сидите на моей кухне и кушаете из моих рук. К тому же вам больше некуда идти. Не путайте свое прошлое с настоящим.
Этот точный и жестокий удар прозвучал как пощечина. Все унижение в редакции вернулось с новой силой.
- Что вы себе позволяете? – Лариса задохнулась от гнева и обиды. – Вы ничего обо мне не знаете!
Елизавета Аркадьевна встала и нависла внушительным ростом.
- Мне все известно о тебе. Ты прибежала сюда, поджав хвост, поскольку твоя хваленая «правда» никому не нужна, кроме тебя самой. Ты думала всех победишь? Да ты напоминаешь ребенка, кто устроил истерику в песочнице. Тебя выгнали оттуда, и ты прибежала сюда, в другую кучу песка, и пытаешься установить свои правила.
Голос хозяйки не срывался на крик. Он становился ниже, плотнее, и каждое слово как удар хлыста.
- Это не ваше дело! – осмелела Лариса.
- Мое, оттого, что ты принесла свою бурю в мой тихий дом. Твоя гордыня, любопытство, страхи – все это теперь здесь, в воздухе, которым я дышу. Я дала тебе крышу над головой, а ты в первый же день начинаешь совать свой нос в запертые двери.
Елизавета Аркадьевна указала костлявым пальцем в сторону коридора.
- А что за вишневой дверью? – слова у Ларисы вырвались сами собой. – Что вы там прячете? Мумию художницы? – и она испугалась.
Она пересекла невидимую границу. В глазах Елизаветы Аркадьевны на мгновение вспыхнуло такое возмущение и боль, что Лариса невольно отшатнулась. Но это длилось лишь секунду. Маска снова возвратилась на место.
- Вон. – тихо, раздельно, убийственно спокойно произнесла хозяйка.
- Что?
- Выйди из моей кухни. Иди в свою комнату. И подумай, действительно ли ты хочешь вникнуть в тайну этой двери. Ведь иногда знание - не сила, а приговор. И если ты совершишь еще один шаг в этом направлении, я не смогу тебя защитить.
Она стояла как статуя, несокрушимая и грозная. Лариса во второй раз за два дня унижена, раздавлена и побеждена. Она развернулась и побежала из кухни. Девушка ворвалась в свою комнату и захлопнула дверь. Лариса прислонилась к ней спиной и сползла на пол. Тело сотрясало дрожь. Не от страха, а от бессильного гнева и стыда. Она снова проиграла. Ее единственное оружие, слово, обернулось против нее. Ее загнали в угол, как зверя. Она сидела на паркете, слушала враждебную тишину старого дома и понимала одну простую и страшную вещь. Она не успокоится, пока не достучится до этого секрета. Запрет Елизаветы Аркадьевны и ее угрозы произвели обратный эффект. Они не погасили ее дотошность, а разожгли ее до всепоглощающего пламени. Теперь узнать загадку вишневой двери – это не обычный журналистский интерес, это дело чести, единственный способ вернуть себе самоуважение и доказать, что она не сломлена и поборется.
Прошла неделя оглушительной, звенящей тишины. После того утреннего скандала Лариса и Елизавета Аркадьевна существовали в одной квартире как два призрака из разных эпох. Они старательно избегали друг друга. Лариса выскальзывала из комнаты после ухода хозяйки из дома, а та ежедневно куда-то отправлялась с утра. Елизавета Аркадьевна тоже стремилась не сталкиваться с квартиранткой. Но это не перемирие, а натянутая тетива. Днем Лариса с головой уходила в поиски работы. Рассылала резюме в онлайн-издания, корпоративные блоги, СММ-агентства. Ей вежливо отказывали или оставляли без внимания. Ее правда, за которую она заплатила карьерой, оказалась никому не нужной на рынке труда. Деньги таяли. Днем ее отвлекала рутина, а ночью настигала паника. Она скручивалась в тугие узлы и затрудняла дыхание. Комната превратилась для нее в убежище. Она изучила ее до последней трещинки на потолке, до каждой царапины на темном паркете. Рассмотрела и вещи бывшей квартирантки. Она снова и снова перелистывала альбом с набросками. Лица, фрагменты интерьера, рисунки становились все более нервными к концу. На одной из последних страниц, рядом с зарисовкой того самого компаса, Лариса обнаружила то, что пропустила в первый раз. Мелкая, почти неразборчивая надпись карандашом.
«Он не врет, а лишь показывает, где болит.»
Эта фраза изменила все. Компас не просто указатель, он стетоскоп, приставленный к груди чахлого дома. Ее любопытство подогревалось унижением и вынужденным бездельем и перерастало в одержимость. Ей надо узнать правду. Не ради статьи, а для себя.
Ночью, когда все затихло, Лариса превращалась из безработной в исследователя. Она начала с единственной зацепки – портрета художницы. Лариса тайком сфотографировала этюд на телефон и теперь прогоняла снимок через все системы поиска изображений. Подбор по хэштегам.
«Художник. Арбат. Молодые живописцы Москвы.»
Часы тикали, и наконец успех. На картинке выдали ссылку на социальную сеть. Страница молодой девушки по имени Ольга. Последний пост датировался годом назад. На фотографии та самая художница с этюда с горящими глазами и копной рыжих волос. Живая, яркая, полная надежд. Лариса смотрела на ее счастливое лицо, и по спине пробежали мурашки. Она листала ее страничку. Вот Ольга с друзьями на выставке. И неожиданно пост, от которого у Ларисы замерло сердце. Снимок той самой комнаты, где она сейчас жила.
Подпись:
«Мое новое гнездо и мой свежий холст. Здесь я напишу свою лучшую картину.»
Лариса прокручивала дальше. Записей становилось меньше, а темы мрачнее. Последние несколько публикаций – это репосты тревожных, абстрактных картин и стихов о потерянности. И вот заключительная фотография, а затем безмолвие. В комментариях под ней десятки обеспокоенных вопросов от друзей остались без ответа.
«Олечка, ты куда пропала? Позвони мы волнуемся? Кто-нибудь знает что с Ольгой?»
Лариса почувствовала, как история обрела плоть и кровь. Это больше не абстрактная предыдущая квартирантка, это Ольга. Она вошла в этот дом с теми же надеждами, что и Лариса. И исчезла.
Лариса решилась на самый опасный шаг следующей ночью. Она дождалась, когда хозяйка ушла в ванную по шуму воды. Постояла минуту, проскользнула в коридор босиком и направилась в комнату Елизаветы Аркадьевны. Это самое грубое нарушение правил, но она обязана найти хоть крупицу, что связывала воедино хозяйку, Ольгу и вишневую дверь. Как ни странно, комната хозяйки приоткрыта. Лариса медленно нажала на ручку, а сердце колотилось неровными толчками.
Продолжение.