16-е августа.
«Вера сказала, что ей предложили место в небольшом оркестре. Там играет ее старый друг-скрипач. Она так радовалась, а я увидел, как он смотрел на нее. И впервые почувствовал укол ледяного страха. А что, если мама права? Вдруг я потеряю ее? Она светлая, талантливая, а я? Закомплексованный маменькин сынок, которого собственная мать считает ничтожеством.»
Лариса перевернула страницу и увидела, что почерк резко поменялся. Буквы стали крупнее, острее, они будто царапали бумагу. Прежняя меланхолия сменилась яростью. Лариса читала, и комната вдруг растворилась. Она поневоле превратилась в невидимого свидетеля.
29-е августа.
«Я устроил ей сцену, накричал. Сказал, что друг смотрит на нее не как на коллегу. Она расплакалась. Ответила, что я становлюсь похожим на свою мать. Таким же подозрительным и властным. От ее слов у меня перехватило дыхание. Мы помирились, но трещина осталась.»
2-е сентября.
«Это случилось. Я не смог сдержаться. Яд, который мама капала мне в уши неделями, наконец-то растворился. Она пришла сегодня после репетиции счастливая. Я хотел порадоваться за нее, но не смог. Она говорила о своем успехе, о своем оркестре, о друге-скрипаче, который ей помог.
- Ты представляешь, Костя, это мой первый настоящий шанс!
- Шанс на что? На то, чтобы сбежать отсюда? От меня?
Она остановилась. Улыбка медленно сползла с ее лица.
- Что… Костя, о чем ты?
- Я о твоем друге-скрипаче, Коле. Я видел, как он смотрел на тебя, как голодный пес. А ты и рада!
- Прекрати, он мой друг!
- Друг? Не будь наивной! Или ты уже ищешь себе партию получше? Того, кем не стыдно похвастаться перед подружками? Не то что я, тепличное растение.
Омерзительные несправедливые стола сами вылетали из моего рта. Я понимал это, но остановиться уже не мог.
- Что с тобой происходит в последнее время? Ты стал другим.
- Я увидел правду о том, что я тебе без надобности.
- Не выдумывай, я люблю тебя!
- Тогда откажись от этого оркестра, избавься от него, если я тебе дорог.
Вера отшатнулась, и в ее глазах, полных слез, я увидел не любовь, а страх. Она боялась меня.
- Я не могу, это моя мечта. Почему мне следует отвергать ее? Из-за твоих пустых подозрений?
- Причина не во мне, а в моей матери.
- Вот именно. Ты становишься похожим на нее. Такой же придирчивый. Она добилась своего, отравила тебя.
Слова Веры ударили меня сильнее любого кулака. Ведь ясно, она сказала правду. Вера всхлипнула, выбежала из комнаты и хлопнула дверью. Я остался стоять один. И вот тогда я почувствовал это... Ощущение чужого наличия. Не глазами, а кожей. Холодный сквозняк пронесся в запертой комнате. И тихий, едва уловимый запах духов моей матери. Ее нет здесь физически, но она присутствовала своей волей, неодобрением. Они висели в воздухе как дым. И я понял, что в этой квартире я никогда не бываю одинешенек.»
Лариса оторвалась от дневника, ее дыхание прерывалось. Она инстинктивно обвела взглядом огромную комнату, ощутила гнетущее чувство, что кто-то рядом. Что так ясно описал Константин, теперь испытала и она. Девушка понимала, что трагедия Константина, это не просто семейная драма. Это история о том, как пороки человека вошли в резонанс с ядовитой атмосферой старого дома. Елизавета Аркадьевна явилась ускорителем.
И в этот момент из коридора донесся тихий, вполне реальный звук. Заскрипела половица. Лариса замерла, все внутри затрепетало. Она погасила лампу, и комната погрузилась в полную темноту. Лариса не дышала и вслушивалась в ночную тишину дома. Ничего. По-видимому, ей показалось. Просто дряхлое здание жило своей жизнью. Она снова включила свет, но магия чтения уже пропала. Ее сменил липкий, животный страх. Она не одна читала этот дневник, вместе с ней его пробегала глазами тень Елизаветы Аркадьевны. И, возможно, самого Константина.
Сон в эту ночь так и не пришел. Лариса закуталась в плед и сидела в кресле. Она смотрела на записки, и ей стало не по себе.
«Зачем я вторгаюсь в чужую жизнь?» – невольно подумала она.
Скрип в коридоре больше не повторялся. А безмолвие пугало еще больше. Все дышало ожиданием неизвестности.
Рассвет показался безрадостным, солнце с трудом пробивалось сквозь занавески. А Лариса поняла, что не сможет остановиться. Дневник юноши притягивал магнитом. Лариса сварила крепкий кофе на пустой кухне. Здесь все еще витал аромат ночных трав Елизаветы Аркадьевны. Затем девушка вернулась в свою комнату, закрыла дверь и снова принялась читать. Почерк Константина изменился еще сильнее. Строчки стали колючими и пляшущим. Они то взмывали вверх, то падали вниз.
12-е сентября.
«Мы помирились. Она простила меня. Сказала, что любит и все понимает. Она слишком добрая и чистая, и не видит трясины, в которой я живу. Вера не замечает паутину, что плетет моя мать.
Сегодня я следил за Верой после репетиции. Я знаю, это низко, но я не мог иначе. Я стоял на другой стороне улицы, прятался за газетным киоском и смотрел, как она выходила из театра. Причем не одна, Коля крутился рядом. Тот самый друг. Они смеялись. Он поправил шарф на ее шее. Слишком нежно и деликатно. Она не отодвинула его руку и не отстранилась. Напротив, улыбнулась ему. Той самой улыбкой, которая раньше принадлежала мне одному.»
Лариса отложила тетрадь. У нее пересохло во рту. Она подошла к окну и посмотрела вниз на тихий арбатский дворик. Она вообразила себе эту сцену. Юноша, его пожирала ревность, прятался за углами. Он подглядывал за девушкой, которую одновременно обожал и подозревал. Лариса содрогнулась и вернулась к чтению.
25-е сентября.
«Вера лжет мне. Говорит, что пропадала на дополнительной репетиции, а сама пахнет чужими духами. Не мужскими, а женскими. Я знаю этот запах, любимый аромат моей матери. Я спросил Веру, откуда взялось это благоухание. Она ответила «Не знаю, наверно в метро кто-то рядом стоял». Ни слова правды! Моя маманя встретилась с ней и разговаривала. Наверняка настраивала против меня. Она пытается переманить Веру на свою сторону, доказать, что я ничтожество и не достоин любви такой девушки. А может, мама сделала дорогой подарок Вере, чтобы откупиться?
3-е октября.
«Я нашел билет в кино у Веры в сумке. На вчерашний сеанс. Она объяснила, что у нее болела голова, и она спала весь вечер. С кем она встречалась? С ним? Или это мать подстроила им свидание? Это заговор. Они все против меня.»
Лариса почувствовала, как безрассудство Константина просачивалось со страниц и заражало воздух в комнате. Ей стало холодно, а ведь на дворе лето. Она обхватила себя руками. Ей казалось, кто-то наблюдал за ней. Она резко обернулась. Пустота. Только тени от старой мебели.
- Это просто самовнушение. – сказала Лариса себе шепотом. – Я слишком вжилась в эту историю.
Она заставила себя снова сесть за стол.
- Надо дойти до конца. Это единственный выход.
18-е октября.
«Вера все поняла. Мою слежку и ревность. У нас состоялся последний разговор. Не крики и не скандал, а скорее тихая, страшная беседа на кухне. Она говорила, а я молчал.
- Я так больше не могу, Костя. Я задыхаюсь. Ты не доверяешь мне, ты ищешь измену в каждом моем слове и даже взгляде.
Я молчал, а она продолжала.
- Это не любовь, а болезнь. И мне известно, кто заразил тебя ею. Твоя родительница. Она добилась своего и разрушила нас.
Я по-прежнему не проронил ни слова.
- Я ухожу. Люблю тебя, но покидаю. Я погибну, если останусь. Или ты пострадаешь. Прости.
Она встала и ушла, и я не остановил ее. Я просто сидел и смотрел на чашку с недопитым чаем. Когда я услышал, как хлопнула входная дверь, я взял ее чашку. Она еще хранила тепло ее рук. Я поднес ее к лицу и раздавил в своей ладони. Горячий чай красной жижей потек по моим пальцам. Но я не чувствовал боли. Я окаменел, а вокруг пустота. И тихий, торжествующий смех в голове. Он походил на голос моей матери.»
Лариса захлопнула ежедневник. На сегодня хватит. Она встала, подошла к окну и открыла его. Уже ночь, и приятная прохлада освежила ее. Она не ела, не отвлекалась и читала несколько часов без перерыва. Ей пора прийти в себя, отделиться от Константина. Она теряла почву под ногами от его строк. Девушка смотрела на свое отражение в темном стекле окна. Бледное, усталое лицо, темные круги под глазами. И вдруг она замерла. В отблеске за ее спиной что-то изменилось. Дверца платяного шкафа, где висели вещи Ольги приоткрылась всего на пару сантиметров. Но Лариса абсолютно на сто процентов уверена, что закрывала шкаф еще утром. Она всегда делала это. Ее сердце ухнуло куда-то вниз. Лариса медленно обернулась. Дверца шифоньера действительно приоткрыта. Из темной щели на нее смотрела пустота. Но ей казалось, что-то невидимое наблюдало за ней. И оттуда, из глубины, едва уловимо тянуло холодом и горьковато-сладким запахом старых духов.
Продолжение.