Весна 1945 года. Победа близка! В руках советской разведки — три фрагмента величайшей реликвии. Последнее решение будет принято не в подземных бункерах, а в сердце державы — в Москве.
Руководство СССР стоит перед выбором: уничтожить след реликвии или дать ей исполнить своё предназначение? К тайной встрече в Кремле готовятся избранные. В последний раз — собирается Великий круг.
ОКОНЧАНИЕ.
Предыдущие части, от начала к концу:
ГЛАВА XV. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Надежды и тревоги
Весеннее солнце в Москве в тот день было тёплым, но тревожным. Как будто сама весна 1945 года, вступая в свои права, понимала: ей не до праздника. Тень войны, ещё не ушедшая окончательно, клубилась над куполами Кремля, над военными машинами, катившими по брусчатке.
Но всё же в самой природе было скрыто до времени едва сдерживаемое торжество. Победа близка! Это чувствовалось в блестевших глазах фабричных девушек в белых косынках, и в тревожных, но с искорками глазах немногих фронтовиков, звенящих медалями, оправившимся от ранения. В лицах москвичей проскальзывали скупые, как майских дождик, эмоции: только бы не сглазить, только бы не случилось чего-то ещё плохого!
Слишком уж много было плохого за эти четыре года ужасной войны.
Все ждали новостей с фронта, ликующего голоса Левитана, сообщающего о новых освобожденных городах, давно уже находящихся по ту сторону границы. Советский Союз был полностью освобождён, воевали в самой Германии, Берлин лежал в развалинах, но всё ещё гибли люди, всё ещё шли похоронки, и счастливый, "предчувствующий" Большую Радость смех — часто прерывал рыдания тех, кто потерял близких в самом конце войны!
Она должна, проклятая, должна, должна, должна, должна закончиться!
Но паникёры, а возможно и вражеские шпионы бормотали по углам о каком-то секретном оружии фашистов, о каком-то новом повороте в войне, когда снова синие стрелки на карте побегут навстречу нашим, красным, и снова ненавидимый враг ступит на советскую землю...
И всё же, несмотря на тревожные слухи и страхи, Москва жила. В воздухе витала надежда, смешанная с усталостью, а улицы города наполнялись звуками, запахами и движением. На Арбате играли гармонисты, их мелодии, хоть и печальные, всё равно звучали с нотками ожидания перемен. В булочных выстраивались очереди, где за разговором о фронтовых сводках люди делились последними слухами, а иногда и улыбками.
Дети, несмотря на строгие взгляды взрослых, играли в войну — деревянные палки превращались в винтовки, а старые кастрюли служили касками. Их смех был как глоток свежего воздуха, напоминание о том, что жизнь не остановилась, что она продолжает своё движение, даже если вокруг всё ещё раздаётся эхо выстрелов.
На окраинах города, в рабочих районах, заводы не прекращали шуметь, производя всё необходимое для фронта. Но даже там, среди гула станков, можно было услышать разговоры о скорой победе, о том, как скоро все вернутся домой, как скоро закончится эта бесконечная ночь войны. Рабочие, измученные и измождённые, всё равно находили силы улыбаться друг другу, поддерживать товарищей и верить в лучшее.
А в самом центре Москвы, в Кремле, шла напряжённая работа. Генералы изучали карты, обсуждали стратегические планы, а в кабинетах звучали голоса, решающие судьбу мира. Каждый приказ, каждая строчка донесения была пропитана осознанием того, что каждый день, каждый час приближает долгожданный конец войны.
Приближает Победу!
А весна — продолжала своё движение. Зелёные почки на деревьях набухали, готовясь раскрыться, как будто сама природа хотела сказать: "Скоро всё будет хорошо". И даже тревожное солнце, пробивающееся сквозь облака, казалось, светило ярче, обещая новый день, свободный от боли и страданий.
Фигура в белом
В это время к Спасской башне Кремля, в арку, ведущую в особо охраняемую часть, неспешно вошёл человек в белой рясе с капюшоном на голове.
Охрана периметра Кремлёвской стены, два автоматчика, — переглянулись.
Советская власть давно подружилась с Церковью. Когда стало ясно, что без Божьей помощи не поднять весь советский народ, что не все советские люди прониклись идеями Маркса, Ленина, Сталина, а на оккупированных территориях фашисты не препятствовали отправлению церковных обрядов, — вышло послабление священникам и монахам.
Советская власть постепенно осознала, что религия может стать инструментом для укрепления единства народа. Церковь начала играть роль не только духовного наставника, но и своеобразного союзника в борьбе за идеологическое влияние. Священники получили возможность проповедовать, а монастыри — восстанавливать свою деятельность, хотя всё это происходило под пристальным контролем государства. Такая политика позволила власти использовать религиозные чувства населения в своих интересах, особенно в периоды войны и кризиса, когда вера становилась опорой для многих.
Частенько в Кремле видели людей в рясах, но иногда в арку заходили и сумасшедшие.
Тем не менее, к священнослужителям внутренний приказ коменданта Кремля приписывал обращаться вежливо.
— Стойте, батюшка, — окликнул начальник караула в звании капитана. — К кому?
— К Сталину. Мне нужен Сталин, — ответил монах, отбрасывая капюшон.
На капитана смотрело лицо бородача, своей брутальностью весьма похожее на боксёра. Сломанный нос порождал подозрительные мысли. Приглядевшись, капитан увидел мускулистые руки и пудовые кулаки иеромонаха Арсения, некогда бойца Дружины Пересвета и Ильи Муромца при Святейшем Синоде, начальника охраны Иоанна Кронштадтского, а позже — телохранителя советского диверсанта Павла Судоплатова.
Капитан тут же направил дуло автомата на подозрительного "монаха". Его подчинённый, лейтенант, сделал то же, что и его командир.
— Вперёд!, — толкнул в спину подозрительного ходока капитан, и повёл его прочь от Кремля.
Им на смену тут же вышли два других автоматчика и встали по бокам арки.
Капитан и лейтенант, наставив оружие в спину монаха, вели его через Красную площадь, конвоируя задержанного к пункту досмотра на другой стороне. Так им казалось...
А посторонние видели, как двое солдат нацелили автоматы... в пустоту... Рядом с ними никого не было!
...Между тем, в эту же арку, но уже с другой охраной, спокойно прошёл человек в белой рясе и капюшоном, наброшенном на голову.
Солдаты, заступившие на смену своих товарищей, даже не шелохнулись, как будто бы и не увидели вошедшего.
А может, и не увидели правда?
Берия
В кабинете Берии было накурено. Лаврентий Павлович молча вертел в руках неизменные очки и глядел на массивный ящик из тёмного дерева, стоявший на краю стола, как на нечто, против чего его железная логика отказывалась выстроить щит.
— Всё подтвердилось, — ровно проговорил Судоплатов, стоя по стойке «смирно», несмотря на то, что Берия сказал ему неформально: «Чувствуйте себя свободно, Павел Анатольевич» — Ткань фрагментов идентична Туринской плащанице, происхождение — Иудея, I век нашей эры. Все три фрагмента — подлинны. Мы установили это наверняка.
Берия поднялся, прошёл к окну. Глядел вниз, на плац перед зданием. Там маршировали курсанты. Будущие сотрудники органов, пограничники, внутренние войска из академии Дзержинского. Возможно, новая кровь, которая приведет однажды к власти его... А разве он не заслужил?
Кто работал сутками, без сна, все эти четыре года войны? Почему всё должно достаться Жукову и его скороспелым генералам-выскочкам?
Берия медленно поднял взгляд на Судоплатова, прищурившись, словно пытаясь разглядеть что-то за его словами, в глубине их смысла.
— Подлинны, говорите… — протянул он, словно пробуя вкус этого слова. — И что же нам с этим делать, Павел Анатольевич? Что вы предлагаете?
Судоплатов чуть заметно пожал плечами, сохраняя строгую осанку.
— Решение за вами, товарищ Берия. Но учитывая значение находки, возможно, стоит обратиться к товарищу Сталину. Вопрос слишком велик, чтобы решать его в узком кругу.
Лаврентий Павлович нахмурился, его пальцы сжали очки чуть сильнее. Он не любил делиться властью, даже в таких тонких вопросах, но понимал, что этот случай выходит за рамки обычного.
— Сталину… — задумчиво повторил он. — Да, пожалуй, придется. Но сначала мы должны понять, как это можно использовать. В чьих руках эта святыня станет оружием? И как нам сделать так, чтобы это оружие служило только нам?
Судоплатов кивнул, понимая ход мыслей начальника.
— Есть специалисты, которые могут помочь нам разобраться. Археологи, историки. Возможно, даже… — он замялся, — церковные деятели.
Берия резко поднял руку, останавливая его.
— Церковь? Нет, Павел Анатольевич. Мы не будем привлекать тех, кто может поставить под сомнение нашу интерпретацию. Найдите ученых, но только тех, кто предан делу. И никаких лишних разговоров. Поняли?
— Так точно, товарищ Берия. — Судоплатов коротко кивнул и, не дожидаясь дополнительного приказа, повернулся к выходу.
Когда дверь закрылась за ним, Берия снова посмотрел на ящик. Он чувствовал, что в его руках оказалась не просто находка, а ключ к чему-то большему. К власти, которая могла изменить все.
Но он тут же отогнал это мысль. Ещё не время. Да и прослушка — наверняка стояла в его кабинете.
— Доложу, — отрывисто сказал он, как будто бы самому себе. — Сегодня же.
Сталин
Кремль, вечер. Зал заседаний Ставки. Сталин сидел, опершись локтем на стол, другой рукой обводя указкой карту Европы. Багровая линия фронта сомкнулась над Рейхом. На востоке — советские войска в Берлине, на западе — союзники в Эльзасе.
Берия вошёл быстро, но без суеты. За ним — Судоплатов, державший ящик с фрагментами Туринской плащаницы. У него был особый вид. Строгий, как у священника перед литургией.
— Принесли? — спросил Сталин, не поворачивая головы.
— Здесь, товарищ Сталин. Всё три. Невредимы. Под надзором.
— Что с ними делать? — теперь Сталин повернулся. Лицо его было серым, каменным. Лишь глаза искрились живым, тлеющим вниманием. — Уничтожить? Или… использовать?
— В реликвии — сила. Не в военном смысле, — осторожно сказал Берия, — а в том, что она объединяет. Даже среди врагов. Из-за неё Скорцени ушёл из СС. Из-за неё Хаусхофер отвернулся от Туле. Из-за неё Роммель проговорился о заговоре военных против Гитлера.
Сталин выдохнул дым из трубки.
— Вы хотите сказать, она работает?
Сталин задумчиво посмотрел на карту. Его взгляд скользил по линиям фронта, словно пытаясь найти ответ, скрытый в хаосе войны.
— Сила, говоришь… — медленно произнёс он, снова затягиваясь трубкой. — Но сила опасна, если её не контролировать. Ты уверен, Лаврентий, что мы сможем контролировать это?
Берия кивнул, но его лицо оставалось напряжённым.
— Мы изучили всё, что могли, товарищ Сталин. Реликвия не просто символ. Она способна влиять на людей, на их волю, на их решения. Если использовать её правильно… она может стать оружием. Духовным оружием! Я конечно атеист, но...
Сталин махнул на Берию рукой, словно отгоняя надоедливую муху, и перевёл взгляд на Судоплатова, который всё ещё держал ящик.
— А ты что думаешь? — спросил он, не убирая трубку изо рта.
Судоплатов чуть наклонил голову, словно взвешивая слова.
— Я думаю, что такие вещи нельзя оставлять без присмотра. Если она попадёт в чужие руки, последствия могут быть непредсказуемыми. Но если мы найдём способ использовать её… это изменит всё.
Сталин медленно поднялся, его фигура казалась ещё более внушительной под светом лампы.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Мы не уничтожим её. Но и использовать будем осторожно. Лаврентий, ты займёшься этим лично. Найди способ. Но помни: ошибка недопустима.
Берия коротко кивнул.
— Понял, товарищ Сталин.
Сталин подошёл к окну, глядя на ночной Кремль. Его мысли, как и дым из трубки, витали в воздухе, соединяя прошлое, настоящее и будущее в одну непрерывную цепь решений.
Иеромонах Арсений
В тишине сталинского кабинета, будто тени от ламп дрогнули, появился иеромонах Арсений. В белой рясе и простым крестом на груди. Он стоял у стены, словно был там всегда.
Сталин даже не удивился. Почему? Кто же его знает? Или у выпускника семинарии сработал какой-то давно забытый рефлекс. Или монах обладал способностями воздействовать на сознание.
— Эта ткань, фрагменты Плащаницы — не оружие, — мягко проговорил Арсений. — Она — Память. Она зовёт к совести тех, у кого ещё осталась душа. И она просит: вернуть её домой.
— Куда? — спросил Сталин, как бы нехотя.
— В Турин. В собор Святого Иоанна. Там — её место. Там — конец пути. Или начало.
Сталин задумчиво смотрел на иеромонаха. Его взгляд был тяжёлым, но не лишённым интереса.
— Вы говорите загадками, — произнес он, сделав шаг вперед. — Что даёт вам уверенность, что этот кусок ткани имеет значение?
Арсений не шелохнулся, его спокойствие было почти осязаемым.
— Значение не в самой ткани, — ответил он, — а в том, что она несет. Это не просто память, это свидетельство.
— Свидетельство чего? — Сталин сузил глаза, словно пытаясь проникнуть в суть слов монаха.
— Свидетельство веры, надежды, любви, — мягко сказал Арсений. — Того, что было, есть и будет.
Сталин усмехнулся, но в его глазах мелькнула искра любопытства.
— Вы хотите, чтобы я поверил в это?
— Я хочу, чтобы вы услышали, — тихо произнёс монах. — Иногда услышать важнее, чем поверить.
Из Москвы
Ночь. Подземный гараж вблизи Кремля. Машина, американский джип "Виллис", полученный по ленд-лизу, без номеров. Контейнер, накрытый одеялом. Внутри — фрагменты. Арсений рядом. Пальцы его перебирают чётки, губы беззвучно молятся.
— Через Прагу, — бросил Судоплатов. — Дальше Швейцария. Наши люди уже ждут. Потом Турин!
— Никто не должен знать, — повторил Берия. — Даже товарищи в Политбюро. Приказ Верховного.
Машина рванула в ночь. Позади осталась Москва, впереди — путь, которому не было имени.
Машина неслась по ночным улицам, словно тень, скрываясь от случайных взглядов. Арсений крепко сжимал чётки, его взгляд неотрывно смотрел в одну точку. В голове звучали слова молитвы, но сердце было неспокойно. Он знал, что этот груз — не просто фрагменты, а нечто большее, что способно изменить ход истории.
Судоплатов молчал, его лицо оставалось непроницаемым. Он уже привык к таким заданиям, где тайна становится частью самого дыхания. Но даже он чувствовал тяжесть этого поручения. Приказ Верховного — это не просто слова, это клятва, которую нельзя нарушить.
Его пальцы нервно постукивали по дверце автомобиля. Он знал, что каждый шаг должен быть точным, каждый человек — проверенным. Малейшая ошибка могла стоить слишком дорого.
Где-то вдалеке загорелись огни поста. Судоплатов жестом дал команду Арсению спрятать контейнер глубже. Машина замедлила ход, плавно подъезжая к барьеру.
Судоплатов спокойно посмотрел на охранника.
— Документы, — коротко бросил тот.
Судоплатов протянул папку, внутри которой лежали бумаги с печатями, при виде которых — не задают вопросов. Охранник долго изучал их, затем кивнул и махнул рукой.
— Проезжайте.
Джип снова рванул вперёд, оставляя позади пост и ночной холод.
...Военный аэродром. Самолёт. Полёт на низкой высоте, чтобы не засекли радары.
Самолёт плавно оторвался от земли, его двигатели заглушали ночную тишину. Арсений сидел, крепко прижимая к себе контейнер, словно от этого зависела его жизнь. Судоплатов, напротив, смотрел в иллюминатор, наблюдая, как огни аэродрома постепенно исчезают в темноте.
— Через час будем над Прагой, — произнёс пилот, не отрываясь от приборной панели.
— Всё идёт по плану, — тихо ответил Судоплатов, но его голос не звучал уверенно. Он знал, что впереди ещё множество препятствий, а каждое из них могло стать последним.
Арсений молчал, его мысли блуждали где-то далеко. Ему казалось, что этот контейнер — больше, чем просто груз. Это была тайна, которая могла перевернуть мир.
Внезапно самолёт слегка тряхнуло. Пилот быстро проверил приборы и бросил взгляд на Судоплатова.
— Турбулентность. Ничего серьёзного, — успокоил он.
Судоплатов кивнул, но его взгляд стал ещё более напряжённым. Он знал, что в воздухе они уязвимы, и любая неожиданность могла стать фатальной.
Через некоторое время пилот сообщил:
— Подходим к точке сброса. Готовьтесь.
Арсений, следуя указаниям, начал закреплять контейнер в специальной системе, подготовленной для десантирования. Судоплатов проверил всё дважды, его движения были точными и быстрыми.
— Всё готово, — сказал Арсений, но в его голосе проскользнула нотка тревоги.
Самолёт снизился до минимальной высоты. Пилот дал сигнал, и контейнер плавно выскользнул наружу, прикреплённый к парашюту. Судоплатов и Арсений наблюдали, как он исчезает в ночной тьме.
— Теперь наша очередь, — сказал Судоплатов, надевая парашют.
Арсений последовал его примеру. Они обменялись коротким взглядом, в котором читалось всё — страх, решимость, и тень сомнения. Затем, без лишних слов, они прыгнули в ночь, следуя за контейнером.
Холодный воздух обжигал лицо, а сердце стучало так, словно готово было вырваться из груди. Земля стремительно приближалась, и каждый из них знал, что впереди их ждёт неизвестность.
Турин, дома
Турин. 8 мая 1945 года. В соборе Святого Иоанна звонят колокола. Вся Италия празднует освобождение. Но в крипте, внизу — тишина.
Арсений, склонённый над алтарём. Молодой офицер зажигает свечу. Священник читает молитву по-латыни и по-русски. Три фрагмента — один за другим — ложатся на центральную ткань. Сливаются. Воссоединяются, будто никогда не были разъяты.
Свет не яркий, но глубокий, как утро Пасхи.
Никто не видит. Никто не знает. Только Те, кто должен.
Москва. Кабинет Сталина. На столе — короткая записка:
«Всё исполнено. Свет вернулся. Зло отступило.
Мы живы. До следующей ночи. — Арсений»
Сталин перечитал. Поднёс бумагу к губам, чуть улыбнулся.
— Зови Жукова, — сказал он Берии. — Пора готовиться к Параду Победы.
За окном поднималась заря. И наступал мир.
КОНЕЦ
Не забудьте ознакомиться, либо перечитать, освежив память, первые части повести «Охота на плащаницу», см. ниже нашу подборку.