Я решил на время отвлечься от подростковой фантастики предзакатного советского времени и что-нибудь написать о фантастике тех лет взрослой. Под руку попался авторский сборник Павла Вежинова "Синие бабочки" (1990). Книга открывается повестью Вежинова "Барьер" (1976), относящейся к литературному направлению, которое иногда называют фантастическим реализмом. "Барьер" в конце семидесятых был напечатан в СССР и обширно обсуждался. Его автор, Павел Вежинов (1914-1983) - известный болгарский прозаик и сценарист, национальный классик. Участвовал в революционном молодёжном движении, арестовывался за участие в антиправительственных выступлениях, был исключен из гимназии. Печататься начал с 1932 года.
Творчество Вежинова сороковых-пятидесятых лет в целом укладывалось в рамки социалистического реализма, но позднее, будучи уже признанным мастером, он обратился к фантастике ("Гибель Аякса", "Белый Ящер", "Измерения", "Озёрный мальчик"). Вы мне скажете, что Вежинов болгарин, а его повесть "Барьер" вышла в Болгарии, при чём тут "взрослая фантастика советского времени". На что я отвечу (наполовину в шутку, наполовину всерьёз), что в те времена Болгария была почти шестнадцатой советской республикой. Уверен, многие помнят соответствующую поговорку про курицу. Вопросы метафизического и психологического характера, заданные в повести "Барьер" талантливым болгарским писателем, одинаково волновали и его соотечественников и наших читателей. Я перелистал повесть... Мне кажется, она ничуть не устарела и до сих пор интересна как препарирование фатального непонимания, сопровождающего межличностный контакт героев и провоцирующего трагический финал.
Повесть "Барьер" после публикации на родине автора была оперативно переведена на русский и неоднократно в СССР переиздавалась. Впервые она вышла в журнале "Иностранная литература" (№ 1 за 1978 год), где я её в своём, очень уже далёком, советском прошлом и прочёл. Драматическая история маститого композитора Антония Манева и странной девушки Доротеи равнодушными читателей "ИЛ" не оставила. Конечно, читатели советской "Иностранки" - это своеобразная, особая страта: люди преимущественно гуманитарного склада. Если они и интересовались фантастикой, то уж, конечно, не той, что энергично пропагандирует технические достижения и освоение ближнего космоса. А вот произведение, исследующее человеческие отношения с мистической загадкой в подтексте, да ещё и появившееся в пору всеобщего нарастающего интереса к загадочной на тот момент сфере экстрасенсорики и телепатии - как раз то, что надо.
Связь молоденькой девушки (в повести "Барьер" нет конкретного указания на возраст Доротеи, я полагаю, ей около двадцати) и немолодого мужчины, оказавшихся рядом с друг другом (Доротея живёт в квартире Антония) - штука довольно пикантная, но Вежинов ведёт свой рассказ очень сдержанно. Его герой - композитор Манев тоже ведёт себя осторожно и аккуратно. Тем не менее, тема коммуникации героев "Барьера" - достаточно тревожная и провокативная. Ситуация усугубляется тем, что у Доротеи очень непростое, тяжёлое прошлое, наполненное, как бы сейчас сказали, абьюзом - и физическим, и психологическим. Девушка находится под присмотром психиатра, более того - Доротея и живет в психиатрической лечебнице. Точнее, она там ночует, а днём ходит на работу. Чтобы психика Доротеи оставалась в равновесии, ей противопоказаны стрессы и перевозбуждения, девушке необходима спокойная, доброжелательная атмосфера. Героиня почему-то инстинктивно уверена, что обретёт умиротворение рядом с Антонием.
Автор знакомит героев следующим образом: Манев, спасаясь от одиночества после развода с женой, проводит время в ночном ресторане. Намереваясь ехать домой, он неожиданно обнаруживает Доротею у себя в машине. Девушка буквально напрашивается к Маневу на ночлег. Пообщавшись с ней и поняв, что речь не о предложении сексуальных услуг, Антоний не сразу, но сдаётся. Мужчину подкупает непосредственность и простодушие девушки. А дальше - она остаётся жить у композитора. Это происходит с одобрения психиатра Доротеи: Антоний консультируется с доктором Яруковой, наблюдающей девушку, и та считает, что смена обстановки пойдёт Доротее на пользу. "Она осталась жить у меня, хотя мы не сговаривались об этом, так просто, как голубь, приютившийся на моей террасе".
Девушка штампует детали в какой-то мастерской - Манев находит ей другую, более подходящую работу - теперь она переписывает ноты. Постепенно герои сближаются: Доротея открывается своему новому другу всей душой, с чистосердечной откровенностью рассказывает о себе и своей жизни; Антоний делает это с опаской и недоверчивой осторожностью. Попутно обнаруживаются необычные таланты девушки - блестящая память, способность "слышать" ноты и читать мысли. Все эти дела одновременно и восхищают, и настораживают Манева.
Когда я первый раз читал повесть, мне не понравилось что, автор, излагая события, зачем-то постоянно норовит забежать вперёд и сообщить читателю, чего ему ждать дальше. Например, уже на втором десятке страниц текста можно прочесть: "С того вечера, когда мы впервые встретились, прошло более года. Теперь она мертва, и я с ужасом и мучительной горечью чувствую, что так и не могу припомнить ее лица, хотя столько странного, необычайного случилось с нами. И не только ее лица не осталось в моей памяти, но и никакого следа, ни даже пятнышка крови - такой, какую я видел однажды, светлой и негустой, как черешневый сок. Словно ее и не существовало, хотя подобной ей в этом мире не было. Словно она была сон, горячечный бред, плод больного воображения...".
Согласитесь, узнать, что главная героиня в конце умрёт, когда впереди - ещё три четверти объёма произведения, не каждому по душе. Но что поделаешь... Автор написал свою повесть именно в таком ключе, наполнив её текст спойлерами. Когда-то советские зрители, особенно мальчишки, по пять раз ходили смотреть фильм "Чапаев", надеясь, что Василий Иванович всё-таки выплывет. Вот и я прочёл "Барьер" ещё раз, но Доротее снова не повезло. Уж простите за нелепое сравнение с легендарным комдивом. Меня, похоже, навело на такую внезапную аналогию то, что смерть настигла Чапаева в водной стихии, а Доротея погибла, низвергнувшись из стихии небесной, воздушной.
Да-да, героиня умеет летать. Девушка жаждет довериться Антонию, подводит его к принятию своей тайны, но заскорузлая душа и эгоистичная натура Манева всячески противятся пониманию феномена Доротеи. Маневу проще спрятаться за занавесом повседневной заурядности и обыденности. В одном из разговоров с героем доктор Ярукова говорит ему: "Я уверена, что вы никогда не перешагнёте барьера". К сожалению, так и произошло. Не помогла даже волшебная ночь, в которую композитор и его подопечная стали по-настоящему близки и в буквальном смысле вместе летали, преодолев земную гравитацию. "Мы летели к звездам, которые становились все крупнее и ярче. Ураганный ветер бил мне в лицо, лоб мой застыл, ноздри расширились. Я не был в этот миг ни бесчувственным, ни бесплотным, ее рука, ставшая, как мне показалось, еще сильнее, еще горячее, крепко сжимала мою. Потом ураган стих, хотя воздух сделался почти пронизывающе холодным. Мы снова парили в вышине, но теперь я видел одни звезды, резавшие мне глаза своими алмазными гранями".
На следующий день растерянный Антоний снова консультируется у доктора Юруковой. Чёткого объяснения случившемуся ночью они не находят. Основная версия, выдвинутая Юруковой - гипнотическое воздействие Доротеи. Манев размышляет: "Я не хотел допускать, что я летал — это представлялось мне абсурдным и страшным. Тысячу раз я предпочел бы быть загипнотизированным". Ещё через день он трусливо сбегает из дома под надуманным предлогом. Герой уезжает лишь на время, чтобы привести в порядок растрёпанные чувства, намереваясь через несколько дней вернуться. Но полностью доверившаяся и отдавшаяся ему Доротея, которой в эти часы душевная поддержка Антония была так же необходима, как любимый ею свободный воздух, предательской разлуки не выдерживает....
Бывшая жена характеризует Антония: "В жизни не видала человека осторожнее и эгоистичнее". Рецензии на повесть "Барьере" тоже наполнены укорами, обвиняющими Манева в чёрствости и эгоизме. Это не совсем справедливо: ведь Антоний приютил Доротею, заботился о ней, внимательно слушал советы её доктора, ездил с девушкой купаться и отдыхать, водил в театры и рестораны... Композитор делал всё это бескорыстно, ничего от Доротеи взамен не требуя. В скобках ехидно замечу, что вряд ли бы Манев так нянчился, например, со старухой. Тем не менее, упрекать героя в чрезмерном эгоизме трудно. Другое дело, что этот немолодой и опытный мужчина давно и основательно определил для себя, что нормально, а что категорически выпадает из рамок привычного. Осторожный Антоний не смог "перешагнуть барьер": не смог поверить даже в лично им испытанное и прочувствованное - в полёт, в фантастический дар Доротеи. Манев отрекается от дарованной ему невероятной любви, решительно вычёркивает пугающие его часы необъяснимого парения в небесах из реальности. И, лишь потеряв подаренное ему чудо, герой начинает по-настоящему понимать, какую трагическую ошибку он совершил.
Я вспомнил повесть "Барьер" ещё и потому, что это произведение было перенесено на экран: в 1979 году болгарские кинематографисты сняли одноименный фильм. Что любопытно, на роль композитора Манева был приглашён Иннокентий Смоктуновский. Выбор режиссёра Христо Христова не случаен: психологическая канва роли Антония вполне соответствовала сложившемуся амплуа известного советского актёра. И правда, не Куравлёва же снимать в этой картине... Я не хотел бы особенно распространяться о своём отношении к фильму "Барьер", в целом - оно одобрительное. По крайней мере, образ Доротеи, созданный болгарской актрисой Ваней Цветковой, схож с моим представлением об этой героине, сложившимся после прочтения повести.
Что касается содержания фильма "Барьер", то оно достаточно близко к первоисточнику, ведь сценарий писал сам автор повести Павел Вежинов. В какой-то мере писатель контролировал и процесс съёмок. Но в фильме всё же появились некоторые дополнительные детали, несущие особую смысловую нагрузку, отсутствующие в повести. Например: сабля, подаренная Маневу его дедом. Эту саблю, которой в повести не было, найдут рядом с телом мёртвой Доротеи далеко от многоэтажного дома, на крышу (террасу) которого она выходила с Антонием.
В финале фильма, когда обеспокоенный Манев возвращается домой после панического бегства и не находит там Доротеи, режиссёр акцентирует внимание зрителя на картине художника Марка Шагала. Этого момента в тексте повести тоже не было. Репродукция Шагала "Влюбленные над городом" висит на стене квартиры Манева. На отражении картины в зеркале зритель вместе с Антонием видит, что женщина держит в руке саблю (на оригинальном полотне Шагала никакой сабли, конечно, нет). А чуть позже на стекле самой картины рядом с отражением лица Антония на мгновение появляется лицо Доротеи. Создатели фильма сделали саблю символом неясной угрозы, своеобразным предвестником смерти героини. Кроме того, это холодное оружие чуть было не стало решающей уликой, доказывающей причастность Манева к смерти Доротеи. Во все подробности сценария я вдаваться не стану, хотя, надо признаться, до сих пор не очень понимаю, зачем Доротея в фильме, отправляясь в свой последний полёт, прихватила с собой саблю... Зато теперь знаю (после подсказки в комментариях), откуда мои ассоциации с Чапаевым.
Писали, что повесть "Барьер" Вежинов создавал, основываясь на реальных событиях из собственной жизни, что якобы прототипом Доротеи стала его первая супруга (Павел Вежинов был женат четырежды). Будто бы во время съёмок фильма в Болгарии писатель рассказывал исполнителю главной роли Смоктуновскому о том, как много лет назад его первую жену нашли разбившейся под окном их многоэтажки... На фоне подобной информации "Барьер" воспринимается несколько по-иному, но ни чёткого подтверждения этих сведений, ни однозначного их опровержения я пока не нашёл.
Кстати, сам Иннокентий Смоктуновский высказался о своём герое довольно жёстко: "Маневу из болгарского фильма "Барьер" всегда не хватало ощущения самого себя, любви. И вот он встретил создание удивительного таланта души - Доротею и полюбил первый раз в жизни. Отсюда и образ полета - любовь как средоточие высочайшего подъема, полета души пришла к нему впервые. Ему никогда не хватало любви, он был Сальери, а к нему пришел Моцарт в образе женщины и подарил ему себя, и он стал летать, он ощутил то, что человек испытывает лишь в золотую пору детства. Он полюбил - и к нему пришло и творчество. "Тебе будет легко", - сказала она, и ему стало легко, так легко, как бывает, когда в одном порыве пишут "Медного всадника" или Пятую симфонию. Эгоизм, тщеславие, самодовольство - чудовищные пороки в людях, от них идут нравственные метастазы, разъедающие весь организм. Если нет доброты, нет сострадания, нет и творчества. "Гений и злодейство - две вещи несовместные". Да, да, да! Талант неотделим от добра, как и от совести. Во многих людях, подобно Антонию из "Барьера", скрыт тот же внутренний масштаб зла, от которого идут огромные протуберанцы эгоизма, своеволия, самодурства".
Повесть "Барьер" в нашей стране несколько раз ставили на театральных подмостках, существует музыка к балету "Антоний и Доротея", написанная композитором Владимиром Сидоровым. А я ещё раз напомню, что это произведение достойно прочтения и нынче. Конечно, если у вас нет ярко выраженной идиосинкразии на фантастический реализм.
Ещё о зарубежной фантастике в моём Дзене:
Роберт Шекли. Моя беседа с фантастом, затерявшимся в будущем
Гарри Гаррисон. Моя беседа с американским фантастом
Анджей Сапковский. Моя беседа с польским писателем
Глоток Марса. Как я поздравлял Рэя Брэдбери...
Франсис Карсак: "Львы Эльдорадо" и другие книги французского фантаста
Два фантастических "Пути к звёздам". Румыны и Циолковский
Автор фантастической повести "Трое с Десятой Тысячи" был "кормителем вшей"
