Это теперь слово «радар» почти столь же широко известно и привычно, как, скажем, компас. А в 1941 году, в начале Великой Отечественной войны, его в нашем лексиконе вообще не было. Мы говорили тогда «радиолокационная станция», сокращенно РЛС. Разработки этого ни с чем не сравнимого по эффективности электронного средства обнаружения воздушных и морских целей велись в разных странах в обстановке строжайшей секретности. Если Советский Союз имел к тому времени весьма результативные, по сравнению с другими странами, радиолокационные станции дальнего обнаружения, то у Англии и США были на вооружении более точные (при существенно меньшей дальности обнаружения) стрельбовые радиолокационные станции. Имелись радиолокационные станции и у нашего противника – фашистской Германии.
Работали первые радиолокационные станции с ламповыми генераторами электромагнитных колебаний в метровом диапазоне волн, по этой причине имели довольно громоздкую антенную систему и отличались изрядными габаритами. Сами генераторные лампы были размером с человеческую голову. Лишь к концу войны появились магнетронные генераторы, позволившие генерировать сантиметровые волны, со всеми вытекающими из этого преимуществами (мощность, габариты, точность определения координат).
Следует отметить, что немцы до самого конца войны перейти на сантиметровый диапазон так и не смогли.
Со вступлением Советского Союза в антигитлеровскую коалицию союзники стали поставлять свое вооружение Красной Армии и Флоту. В Мурманск, морем, доставили и несколько радиолокационных станций.
Для работы на них срочно требовались военные специалисты. В одном из военно-морских училищ была организована подготовка офицеров совершенно новой специальности. В такую группу посчастливилось попасть и мне.
Мы были курсантами-связистами и с основами радиотехники уже познакомились. Теперь от нас требовалось освоить поступившую на вооружение аппаратуру, научиться эксплуатировать ее в боевых условиях. Отбирали нас в эту группу очень тщательно, с участием особистов. Предупредили о сугубой секретности всего, чему будут учить, и строго-настрого наказали – нигде, ни с кем даже не упоминать о том, с чем имеем дело. Доходило до казусов. Команду наших прибывших на Балтику выпускников на аэродроме никто не встретил, и парни самостоятельно, без сопровождающего (были среди них и ленинградцы) добрались до Флотского экипажа. Начальство поинтересовалось, что за офицеры прибыли. Памятуя о секретности, истину ребята решили скрыть и назвались пулеметчиками. Стрелять из зенитной счетверенки мы и в самом деле умели. «Очень хорошо, – обрадовались экипажные, – как раз формируется батальон морской пехоты, туда и пойдете». Но тут объявился, наконец, опоздавший для встречи на аэродроме представитель штаба и отвел нас по назначению.
Но это было уже позднее, а пока нас интенсивно обучали, ибо сроки подготовки были крайне сжатыми.
Изучали мы радиолокационную станцию орудийной наводки (СОН), предназначенную для выдачи точных координат воздушных целей, вводимых затем в прибор управления огнем зенитной артиллерии (ПУЗО), вырабатывающий данные для стрельбы.
Станция, которую мы осваивали, была английская и у британцев носила имя GL Mk.II, у нас же ее называли СОН-2. Прислав матчасть, англичане (то ли по забывчивости, то ли еще по какой причине) не приложили к ней подробной, вразумительной документации, да и та, что до нас дошла, была на английском, которого мы не разумели.
На наше счастье был среди наших преподавателей старший техник-лейтенант Игорь Иванович Копашин. Его, молодого инженера-радиста, после мобилизации направили в наше училище курсантом. Из-за нехватки преподавателей его и еще нескольких таких же инженеров обязали вести с нами, вчерашними школьниками, учебные занятия. Носили эти парни такую же, как и мы, курсантскую форму и назывались «курсанты-преподаватели». Вскоре им присвоили офицерские звания. Игорь Иванович был в подлинном смысле слова подвижник связи. Отлично зная английский язык, он перевел все присланные документы, разобрался в схемах и составил свои собственные описания и схемы, по которым натаскивал нас. Именно натаскивал, потому что глубоких теоретических знаний за полгода учебы получить мы, разумеется, не могли. А на матчасти даже шильдики все остались с английскими надписями, и мы сами привыкли вскоре называть по-английски все выключатели, узлы и блоки. Так или иначе, но боевую эксплуатацию СОН-2 мы освоили и довольно неплохо. Все наши курсанты успешно сдали госэкзамены и стали офицерами. Одним из первых флотских офицеров новой специальности стал и я.
Назначили меня на Черноморский флот, в 73-й зенитно-артиллерийский полк, стоявший в то время в обороне города и порта Туапсе. Здесь началась настоящая боевая практика. Немцы рвались на Кавказ, пытаясь через перевалы выйти к морю и отрезать большую нашу группировку. Враг дошел почти до самого Туапсе, с вершин гор Индюк и Семашхо был уже виден порт. Но продержались там немцы недолго – морская пехота выбила их оттуда. Враг попятился назад.
А у нас готовы были ко всему. Меня как самого молодого откомандировали на неделю на курсы минеров-подрывников, чтобы в случае чего я смог подорвать свою технику. К счастью, познания мои в минно-подрывном деле так и не пригодились…
Налеты вражеской авиации не прекращались ни днем, ни ночью. До появления СОНов зенитные стрельбы велись «на глаз», когда самолеты были уже практически над целью, ночью же по небу шарили лучи сопряженных со звукоулавливателями прожекторов (система «Прожзвук»). И если днем, при ясном небе, стрельба давала результаты, то ночью или в непогоду артиллеристы были почти слепы.
С вводом в строй СОН-2 дела пошли по-другому. Мы получали оповещение от станций дальнего обнаружения (отечественных РУС-2, Редутов), усиливали наблюдение в предполагаемом секторе появления самолетов противника и на дальностях порядка 20 километров обнаруживали врага. При тогдашних скоростях авиации времени для готовности к стрельбе у артиллеристов хватало. Получив точные данные, мы передавали их (в первое время – по телефону, а затем – с помощью синхронных датчиков) на батареи. И начиналась пальба. Результаты не заставили себя ждать. Спесь с немцев мы сбили, и налеты стали реже, и действовали немцы уже не так нагло. Не пробравшись сквозь огневую завесу до цели, сбрасывали бомбы где придется и отворачивали назад.
О наличии у нас радиолокации немцы, видимо, догадывались. Как-то ночью, ведя цель, мы увидели на экранах вокруг отметки от самолетов нечто вроде мерцающего облачка, за которым скрывалась сама цель. Утром же на нашей позиции обнаружилось множество фольгированных бумажных полосок. Это немцы создавали нам помеху, металлизированные полоски действовали, как отражатели.
Операторы наши вскоре стали подлинными асами своего дела. Командир расчета Сергей Африканович Виноградов умел выделять цели в шумах и помехах, на предельных дальностях, по изменению структуры самих шумов. Это уже много позже была разработана целая теория обнаружения целей среди помех, а тогда – Сергей опытным путем постиг эти тонкости.
От постоянного напряженного всматривания в экраны у операторов болели глаза. Спали мало, да и то не уходя с боевых постов. А тут еще от однообразной и некалорийной пищи у матросов началась куриная слепота. Днем, на солнышке, человек как человек, а с наступлением темноты – слепой! Но никто не жаловался и отправляться на лечение ни за что не хотел. Из положения помогла выйти русская смекалка. Ночью кто-нибудь из «зрячих» брал за руку «слепого», тот – следующего. Так и бежали по тревоге на свои посты, а там, при электрическом свете, люди «прозревали» и работали с полной отдачей. С наступлением весны появилась зелень, свежие овощи – и болезнь прошла.
Была, как оказалось много позже, и еще одна для нас опасность: облучение сверхвысокой частотой волн. Тогда мы о том и думать не думали. Лишь после войны, путем исследований, выяснили, чем может быть чревато длительное пребывание в поле СВЧ. Ни о какой защите мы тогда не знали, не потому ли несколько моих товарищей умерли уже после войны от лейкемии?
За участие в боях наш полк был награжден орденом Красного Знамени, а весь личный состав – медалями «За оборону Кавказа» и другими знаками отличия. Я тоже получил награду, орден Красной Звезды.
Надо сказать, что артиллеристы оценили нас не сразу. Поднимем мы их по тревоге, а немцы возьмут да и пролетят вне нашего сектора стрельбы. Пушкари сердито шутят: «Кому СОН, а кому и бессонница». Но вскоре разобрались что к чему и стали требовать от нас данные даже тогда, когда по всем законам физики это было невозможно.
Большое значение новой технике придавало и высокое начальство. Однажды нашу станцию посетил нарком Военно-морского флота Николай Герасимович Кузнецов. Ночью послышался шум подъезжающих машин, раздались начальственные окрики. Наш командир кинулся с докладом, но, опережая его, прямо под ноги к наркому, подкатилась с лаем наша собака Муха, сопровождаемая своими щенками Боцманом и Бостоном. Нарком заулыбался, а приехавший вместе с ним генерал Петров протирал запотевшее от смеха пенсне.
Нарком забрался в кабину приемника, на место командира расчета, и матросы показали ему на экране отметки от целей.
Освоила эту технику и наша, отечественная промышленность. Из русских узлов и деталей созданы были наши, точные копии британских, СОН-2. Они еще успели повоевать. Один из таких образцов и поныне стоит в Артиллерийском музее, и, бывая здесь, я обязательно захожу в тот зал и кланяюсь старому другу…
Леонид Маковкин
Ветеран Великой Отечественной войны
