В дороге
К нашему блоку строем подошло много солдат. Мы, как загнанные в клетку дикие звери, сгрудились в одном месте и с ужасом думали, что же будет с нами, что еще придумали эти нелюди. Они вытолкнули нас на улицу к воротам, избивая прикладами, пинками, построили в 5 рядов, отсчитали нужное количество и погнали куда-то. Остальных загнали обратно в лагерь. Таким образом, я навсегда попрощался с этим проклятым лагерем.
На станции нас уже ждал эшелон. Нас закрыли по железным вагонам по 60 человек. Мы стояли молча, не зная что будет дальше, потом начали искать своих знакомых. Я оказался у окна и этому был рад. По привычке мы разделились на две группы по 30 человек – по количеству окон. Окно было наше «богатство», но кроме осеннего ветра и резкого снега мы ничего не получили. Я все-таки раздвинул колючую проволоку и, привязав к ремню котелок, опустил его наружу. Но, к сожалению, никто туда продукты не положил, т.к. фашисты отгоняли тех, кто хотел положить туда махорку или кусок хлеба.
Я был когда-то в хорошем здоровом состоянии после украинского лагеря, сейчас уже выглядел хуже, но все-таки лучше, чем мои товарищи. Через два дня поезд остановился на станции Гомель. Нас накормили на полевой кухне: супом из гречихи и полбулки хлеба. Мы, конечно, быстро все съели. В вагоне лежать нельзя – места нет. Кое-как сидели, прижавшись друг к другу. Скоро в вагоне начали умирать. Котелки умерших использовали как туалет (выливали через окно). Сперва рассказывали разные истории, а сейчас едем молча – нет сил разговаривать. В дремоте, полуживые… Я не поэт и не писатель, поэтому описывать то, что видел не могу. Тем более я не фантазер, а пишу то, что видел собственными глазами.
Концлагерь (остров - база)
Этот лагерь занимает примерно 10 гектаров земли. Сразу за воротами слева большая площадь, ровная, без растительности. В углу площади находятся 6 виселиц, рядом мне знакомая одиночка, которая будто меня зовет:
- Эй, Гиззат, тебя жду! Твое место здесь!
Утром нас построили на этой площади и через переводчика комендант лагеря ознакомил с режимом лагеря.
- Кто считает себя больным, пять шагов вперед! – крикнул он. Никто не вышел, потому что знали: больных отправляли на химзавод, убивали током и из жира человеческого делали различные химикаты. Кто добровольно пойдет на это!
Через некоторое время разделили по 100 человек, назначили старшего, дали ему доску. На доске была надпись «112 группа, 110 человек, карантинная команда». Потом всем раздали бирки с номерами. Мой номер 11279.
После получения бирок один из нас произнес:
- Нас взяли на учет. Если бы мы были животными, то нас откармливали бы на мясо, но мы люди и нас не кормят, а готовят на мыло.
В таком виде нас опять закрыли в карантин. Кормили два раза: 1) утром в 10 часов – 3 штуки неочищенной картошки и на 20 человек ведро чая. 2) «Большое угощение»- на 20 человек ведро супа («баланда»), на 10 человек 1100 гр. хлеба (половина опилки) и чай. Так они «заботились» о нас. Если хлеба получали больше, то люди страдали животами, дизентерией часто болели и многие умирали.
Тайная бумага (секретная)
По очереди нас водили в «баню» умываться холодной водой. А вещи сдавали в газовую камеру, таким образом уничтожали «насекомых», которые сразу же обратно окружали нас со всех сторон. Когда в другом зале ждали свои одежды, Гильметдин нашел какую-то бумагу. Протянул мне говорит:
- Эй, браток, вот нашел в щели досок, прочитай-ка!
Смотрю, написано карандашом: «Дорогие товарищи! Не забудьте, вы все советские граждане! Ваши дети, отцы и матери перед большой опасностью, ждут от тебя помощи!»
Все задумались, как им помочь?
Нам стало грустно, к горлу подкатил комок, стало невыносимо тяжело. Один произнес:
-Да, парни, у меня двое детей осталось, жена – молодая учительница. Недалеко от Смоленска живут…
Каждый вспомнил своих родных, семью, близких. Мы знали, как фашисты издевались над стариками и детьми.
-Нет, фашисты на свою голову так издеваются над нами. Не было еще такого, чтобы Россия покорилась кому-нибудь! – сказал один военнопленный.
В это время зашли немцы, выгнали нас на улицу. А бумагу я успел спрятать за косяком двери.
Однообразные дни продолжали идти. Однажды один человек позвал в сторонку меня и Гайнислама посидеть на улице. Сидели на доске, грелись на солнце. Он сказал:
- Видите, наша конюшня расположена на самом удобном месте. До ограждения 5 метров, расстояние между ограждения 10 метров, дальше 5 метров. Всего 20 метров. Если начнем копать, через 15 дней справимся. Трудность в том, куда девать землю. Есть выход – в туалет. Еще нужно, чтобы все были согласны. Если среди нас найдется предатель, считай, нам хана.
Я помнил наставление дяди Васи, поэтому очень осторожно начал разговоры о подкопе. Многие согласились. Нашли некоторые орудия труда, где-то нашли сломанную лопату. Работали день и ночь без остановки. После двух дней кропотливой работы к нам в блок подошли солдаты СС и офицер с криком: «Аллес ангетритен! Шнейль, шнейль!» Мы встали в строй. Посчитали, все в строю. Но наш старший не взял с собой доску. Из-за этого всем нам пришел крах. Случилось вот что:
Старший вышел из строя и сказал:
- Господин офицер, разрешите я возьму доску.
Немец разрешил. Нужно было закрыть и подкоп досками, что мы забыли сделать. Слабосильному человеку трудно было сделать это без шума. При закрытии дыры на полу, старший уронил доску с шумом. Немцы переглянулись и побежали туда, в нашу конюшню. Послышались крики, офицер побежал туда же. Старшего приволокли, ударили по голове, лицу. Громко закричали: «Дольмеш, дольмеш!» и прибежал переводчик.
Допрос
- Кто организатор? Кто офицер, комиссар? Кто начал подкоп, кто нашел лопату?
Все молчали. В наказание приказали три дня еду не приносить, на третий день указать на организатора.
Люди были и до этого обессиленные, голодные. Мы начали умирать. На третий день немцы и два пленных на носилках принесли и поставили посередине блока хлеб, масло и пачки сигарет по 100 штук. Сказали, если укажут на организатора, то все это отдадут нам. Сами с наслаждением начали есть принесенное. У нас закружились головы, в глазах потемнело.
На площади казни
Мы уже давно знали все ухищрения фашистов. Никто не поддался соблазнам – хлебу с маслом и сигаретам – и не предал никого. Немцы ушли. Через некоторое время появились солдаты СС и офицер в черном мундире и повели нас на площадь казни. Построили в два ряда, сосчитали. Затем мы начали считать сами: второй, третий… Таким образом, каждый одиннадцатый выходил на два шага вперед. И я попал в их число. Нас оказалось 12 человек. Первых шестерых из первого ряда отвели в сторону, а нас построили на другом месте. Мы совсем обессилили и еле-еле стояли на ногах, держась друг за друга. Суд состоялся быстро. Первых шестерых пинками погнали к виселице, поставили на скамейки и накинули на шеи веревки. Офицер в черном что-то крикнул по-своему, махнул белой перчаткой и указал на виселицу. Другой эсэсовец начал опрокидывать скамейки из-под ног несчастных…
В это время у меня в голове зашумело, в глазах потемнело, все вокруг закружилось… И нас подвели к виселице. Но ждало другое наказание: вывернув руки назад, за руки повесили на столб. Не знаю, сколько времени прошло… Все поплыло перед глазами, затуманилось, даже окрики фашистов перестали доходить до меня. Только чувствовал, как меня били по щекам мои истязатели.
Когда пришел в себя, я уже лежал на нарах. Меня мои товарищи на руках принесли. Что случилось на площади, я узнал от моих друзей. Дело было так: всю вину взял на себя наш старший сотник. Он хотел спасти своих товарищей. Его сразу расстреляли. После всего этого я долго болел, выздоравливал очень медленно. Часы, которые мне дал фельдфебель Нинс, хранились у Гайнислама. Он их отдал поляку-уборщику туалетов и за это получил хлеб, сыр и махорку. Гайнислам кормил меня хлебом, сыром и помог мне встать на ноги.
P.S. (Далее автор этих воспоминаний разместил свое стихотворение на башкирском языке «Прощание с земляками», посвященное четверым землякам-аургазинцам, прошедшим все тяготы и лишения лагерной жизни, как они поддерживали друг друга в тяжелые моменты и как они завещали ему, молодому Мухаматулле Гиззатуллину, выжить и возвратиться на родину, и рассказать о них, о зверствах фашистов).
С каждым днем здоровье моих земляков ухудшалось. Трое были из деревни Мустафа Аургазинского района: один 1920 г.р., остальные – люди в годах. Помню имя только одного из них – Гильметдин (в деревне его звали Гильми). Всех их отправили в лазарет. Мы с Ильясовым Мухтаром (тоже из той деревни) их проводили и знали, что они оттуда уже не вернутся. Их положат на операционный стол или отправят в электропечь. Никогда я не слышал, чтобы оттуда кто-то возвращался.
Продолжение следует...
Автор: Мухаматулла Гизатуллин
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.
