Степан Рудаков должен был уйти от Шестаковых, родителей Борьки, расстроенным, даже обиженным. Так сработала бы психика у любого нормального человека, но это у нормального. Конечно имеются ввиду не психические отклонения, а особенности личности. Быть может расстроенность и промелькнула бледной тенью, но ее тут же затмила злость, а потом и захлестнула все оставшиеся чувства.
Степан скрежетал зубами, плевался и шептал ругательства, которые и привести в данном повествовании невозможно. Он бы и крикнул обидные слова в адрес Шестаковых, но понимал, не время сейчас, можно испортить главное дело, ради которого приехал сюда. Блеск золота, которое должно было достаться легко, затмил разум. Жажда наживы стала главной, основной целью жизни.
Задуматься бы немного и понять, что известную поговорку никто не отменял - Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Почему-то совсем забылась придуманная Зойкина история о подобной золотой бабе, к которой заманивали далеко не бедных старателей, плативших золотым песком, даже самородками, за одну только точку на карте, где тоже ждала их якобы легкая нажива.
Сколько ушло их сгинуло в горной пади, куда можно было спуститься, только не выбраться обратно. Оказавшись среди тлеющих останков искателей приключений, путешественник понимал, что его обманули. И ведь сам Степан, ему пришла зловещая идея, когда он случайно нашел гиблое место, мастерил и устанавливал на нелёгком пути к пади знаки, вроде древние метки, оставленные первопроходцами чуть ли не за столетие назад, а то и больше.
Ноги сами донесли Степана до центра Ражино, где была контора и магазин. Как-то надо было определяться с ночлегом. Идти на хутор ночью смысла не было. Хотя подпоенный Борька рассказал и даже нарисовал, как добраться до Серого, в тайге все равно можно было заблудиться. И тут Рудаков вспомнил ту часть застолья, когда дед Пермяк рассказывал, как он хорошо жил в Ражино, был у него свой дом, и соседи хорошие. Да вот, опять же незадача, полномочный упек ни за что.
За магазином начинался переулок, не переулок, узкий проход между заборами, огораживающими участки и дома, выходящие на две почти параллельные улицы слева и справа. Кое-какая тропинка здесь была, правда занесенная, кто-то здесь все же ходил. Правда в конце переулка, где и находился занесенный дом деда Пермяка, снег был девственно чистым, и намело его чуть ли не по пояс.
- Ну, дед, сказочник еще тот! - Пробравшись к домишке, а это был конечно не дом, развалюшка, Степан немало удивился. Дверь открывалась вовнутрь, и хорошо еще, что ее удалось сдвинуть с места, она просела. Правда нижний навес все равно сломался, вывернулся вместе с ржавыми гвоздями из гнилого косяка. - Ладно, хоть так.
Комнатушка имелась одна, как и окно, хорошо еще, что за столько лет стекла остались целыми. Кровать с панцирной сеткой, заваленная кучей тряпья, стол у окна и две табуретки - вот и вся обстановка. Печка конечно присутствовала, такой термин можно было употребить в данном случае, но топить ее вряд ли было можно. Хватало трещин, а трубы на крыше из под снега не виднелось. И в доме, хотя он и стоял много лет нежилым, присутствовал жуткий запах тления и еще чего-то, не подлежащего описанию. Степана сначала чуть не вывернуло, но потом как-то придышался.
- Все не на улице, - решил Рудаков, смел рукавом со стола остатки посуды и мышиный помет. Хотел оставить кружку, но и ее бросил, хотя по натуре брезгливым не был, всякого по жизни повидал и натерпелся. Бутылка с собой была, закуска недешевая, главное хлеб. Думал у Шестаковых пригодиться, да только вышло по другому. Пить пришлось, как говорится из горлА, но ничего, опыт имелся, и не пропить этот опыт было.
Газетку бы какую, да хоть бумажку на стол подстелить, да где ж ее взять-то было. Однако нашлась, пачки денег в нее были завернуты. Вот на этой газетке и порезал хлеб и колбасу Степан, а деньги обратно в сидор сложил. На душе от выпитого и закуски все же потеплело, злость прошла. - Что думать о Шестаковых, о Борьке, в прошлом они. А мне теперь дальше надо!
Как не хотелось ложиться на вонючую кровать, запах больше исходил от гниющего ватного матраса, но пришлось. Сбросил лишнее тряпье на пол вместе с мышиными гнездами и кое как улегся, снял только сапоги, чтобы ноги отдохнули. Лежал мечтал, изо-рта поднимался теплый пар, его хорошо было видно на фоне окна.
- Опять луна, опять в помощь, - с этой мыслью и заснул довольный Степан.
И снова его торкнуло, как тогда, у Фроськи, открыл глаза, толко пошевелиться не смог, - Окоченел, что ли? - Думал, слова про себя произносил, а чтобы сдвинуться, нет, ни в какую. - Может снится мне? Может и снится. Как будто тела нет, и пара изо рта не видно! Значит точно сплю.
Если это и был сон, то не сказать, что странный. То же окно, та же луна. Только света от нее в комнату проникало меньше. Большую часть окна со стороны улицы закрывал силуэт человека, голова, плечи, часть торса. И не сказать, кто стоял за окном, да и стоял ли - мужчина или женщина? Силуэт не двигался, просто темнел, как плоская нарисованная картинка. Вот и все.
Когда видение или сон закончились, Степан вряд ли мог определить, да и проснувшись утром сразу не вспомнил о силуэте за окном. Кстати на улице уже рассвело, и надо было идти на хутор. Колбасу путник положил в сидор, недопитую бутылку в карман, а хлеб так и оставил на газете. Мыши похозяйничали и проели в мякише дырку, накрошив крошек. - Жрите! - Усмехнулся Рудаков, правда непонятно чему.
Оказавшись на улице, Степан вдохнул свежего морозного воздуха, от которого после душной вони даже закружилась голова. Дверь в дом закрывать не стал, могла отвалиться и верхняя петля, хотя подумал не об этом, - чего тут, вышел и вышел, и спасибо не сказал, не кому. - Так вот! Опустил сидор, снял шапку и растер лицо свежим снежком заместо умывания для пущей свежести. - Эх, хорошо!
И на этом возгласе Степан осекся и замер с пригоршней снега! От двери в дом к окну вели следы человека… И тут вспомнился ночной сон или не сон, вдруг превратившийся в явь. - Так тут стоял кто-то и на меня смотрел, - прошептал Рудаков, сердце екнуло, и кадык нервно дернулся. Рука потянулась за бутылкой, Степан сделал несколько судорожных глотков, а потом закусил снегом.
- Вон оно, как! Так и у Фроськи меня пасли, никакая не ветка по стеклу стучала. - Дрожащие руки прилепили на бутылку бескозырку, засунули в карман, подхватили сидор, и дал деру Семен прочь от этого места. - Живой, слава Богу живой. - Пожалуй первый раз в жизни человек поблагодарил высшие силы, а не что-то чудодейственное, помогающую ему по жизни.
Потом жители села вспоминали, что видели незнакомого мужчину, чуть ли не бежавшего по улице в сторону тракта на Юзьву. А водитель грузовика, подвозивший Рудакова в Ражино, тоже запомнил странноватого мужичка, молчавшего всю дорогу и пытавшегося расплатиться крупной купюрой, какие были не в ходу у селян. И вот в этот момент у Степана действительно был последний шанс остаться в живых.
Пусть и пешком, дошел бы он до Юзьвы, перекантовался у деда Пермяка, уехал в областной центр, где и затеряться мог. Да вернуться бы в Братск и занялся прежней работой, но нет, не воспользовался. Испуг прошел, Степан достал бумажку с планом, нарисованным нетвердой рукой Борьки, и свернул в сторону хутора. Правда постоял немного, спрятавшись за елкой, перейдя пешеходный мосточек через лог. На том самом, подпиленном когда-то мосточке, упал Максимов и чуть не погиб под завалом. Зачем стоял, что ждал? Быть может сомневался идти дальше или нет?
Скорее короткая остановка была не для размышлений. Степан приготовил нож, спрятал его в рукаве и дожидался неизвестного преследователя. Был Рудаковым отработан подлый удар, выручал не раз - просил закурить или сам предлагал, бил без замаха в шею, ну а дальше, как уж придется. Но нет, не вышел никто на мостик, у Степана отлегло на душе и он спокойно пошел дальше. До хутора оставалось не так и далеко.
Продолжение скоро
1 глава, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 54
Антология произведений о Максимове
