Автор — Зигфрид Дегнер (Siegfried Degner)
Перевод, комментарии и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart, Esq.)
От редакции Insterburger Brief:
Им всем уже сегодня за пятьдесят, тем ребятам, о которых мы поговорим в этом рассказе. Они были (а как же могло быть иначе?) членами гитлерюгенда. В основном все начинали как пимпфы (в юнгфольке), и подобно молодёжи любой страны, были полны энтузиазма и всячески стремились продемонстрировать свою мужественность, как это сделала в 1914 году молодёжь Лангемарка.
Этот рассказ был написан ещё в 1961 году, нашим соотечественником Зигфридом Дегнером, на 34 страницах машинописного текста. Затем он, видимо, затерялся в деловых бумагах тогдашнего главы нашего землячества, незабвенного Фрица Падеффке, и был обнаружен только теперь (напечатан в 1981 году — Е.С.). Что ж, все мы стали более зрелыми, а те времена воспринимаются уже с совершенно других позиций. А потому не задаваясь сходу вопросом: «Зачем нам этот нацистский отчёт?», и не разражаясь протестующими возгласами, наши читатели должны сами сложить для себя впечатление от этой истории.
Шёл 1944 год. Одно «выпрямление линии фронта» на востоке следовало за другим, и так, постепенно, война приблизилась к границам Восточной Пруссии. Взрослых мужчин осталось крайне мало. Тех, кто не требовался для поддержания экономики и военной промышленности, быстро отправляли на фронт. Их место занимали инвалиды, старики и все те, кто ещё мог держать в руках лопату. Целые подразделения ГЮ (гитлерюгенда), состоявшие из мальчишек 14-15 лет рыли стрелковые и противотанковые траншеи по эту и обратную сторону границы. Эти укрепления, в конечном итоге так и не стали серьёзным препятствием для надвигающегося с востока красного шторма.
Они не могли равнодушно держаться в стороне, так как речь шла об их родине и, как подозревали некоторые, о её потере. «C'etait la guerre» (слегка изменённое крылатое выражение нашего французского соседа: Это была война).
ПОСЛЕДНИЙ ОТРЯД
Лето 1944 года. Наступили долгожданные большие каникулы. Как и прежде, гитлерюгенд Инстербурга и пимпфы готовились отправиться по летним лагерям на территории Восточной Пруссии. Таким лагерем для небольшой группы 1-го гефольксшафта (Gefolgsschaft или дружина), в которой состоял и я, стал Шварцорт (ныне Юодкранте, Литва — Е.С.) на Куршской косе. Свои палатки мы тогда разбили прямо возле лагуны. До того момента я никогда не видел более прекрасного кусочка земли, чем этот уголок нашей родины.
Спустя примерно 14 дней мы вернулись домой. До этого момента мы практически не замечали войны (не считая большого количества военных и военнопленных на улицах города), но вскоре пришло осознание, что руки у неё гораздо длиннее, чем мы предполагали до этого. Кое-где на земли Восточной Пруссии уже сыпались бомбы, отчего становилось немного не по себе, но мы не теряли нашего юношеского задора. Многие из нас грезили о героических подвигах за «фюрера, народ и отечество», что было тогда совершенно неудивительно в духе национал-социалистического воспитания, полученного в рядах ГЮ. Пожалуй каждый пимпф желал как можно скорее оказаться на фронте, лицом к лицу с врагом, чтобы защитить свою родину. Девиз гласил: «Пимпфы суровы, молчаливы и верны! Быть пимпфом это наивысшая честь!». Да, именно так это отзывалось и в наших мальчишеских сердцах. Мы хотели быть героями! Эх, если бы только отечество поскорее нас позвало!
И вот однажды это, наконец, случилось. По крайней мере для некоторых из нас. Едва мы вернулись из нашего палаточного лагеря на косе, как я получил повестку на сборы (строительство оборонительных укреплений), чем очень гордился.
Через несколько дней я был готов к отъезду. «Обезьяна» (ранец) был уже упакован и ждал меня в углу. Недостающие вещи были позаимствованы у приятелей и соседей. Ведь хотелось, так сказать, быть собранным во всеоружии.
Сначала нам было не по душе, что вместо конечного пункта нас вначале отправляли в Георгенбург, где мы обнаружили многочисленную толпу пимпфов и членов гитлерюгенда. При этом на конезавод из города продолжали стекаться всё новые и новые группы и отряды молодёжи. Мы пристроились в каком-то углу и стали ждать, однако, похоже, что никто не собирался о нас позаботиться. Вокруг царила неописуемая суматоха, как в армейском лагере времён Валленштайна.
Повсюду велись жаркие дискуссии, шёл обмен мнениями, а также, как это обычно водится в мальчишеской среде, кто-то шалил. Так, например, наш тогдашний штаммфюрер Катцки передал мне на хранение малокалиберную винтовку (известную также как «Tesching»). Мне где-то удалось раздобыть для неё боеприпасы, а поскольку нам казалось, что нас отправят в Россию, то мы решили устроить тренировочные стрельбы. Как ни как, а ведь могло дойти и до «столкновения с неприятелем», и, конечно, в этом случае мы хотели продать свои жизни подороже. Я же, естественно, считал себя стрелком номер один, «оруженосцем своего командира». Будучи поклонником творчества Карла Мая я всё делал по его заветам: Приклад к щеке, быстрое прицеливание, спусковой крючок спущен и... ба-бах...! Меня обдало неописуемо прекрасным фонтаном из искр, а вместе с ним был сделан первый и последний выстрел на «Георгенбургском стрелковом фестивале».
Так что же тогда произошло и куда меня в очередной раз завело моё юношеское легкомыслие? А всё дело в том, что я забыл снять дульную заглушку и она совершенно исковерканная грустно свисала с верхней части винтовочного ствола. Проклятая заглушка! Ну и, конечно же этот «мастерский выстрел» привлёк внимание многих зевак, хотя мы при этом и сохраняли ледяное молчание. При помощи шомпола и тряпки мы на скорую руку прочистили канал ствола, после чего винтовка мгновенно исчезла с места происшествия.
Вечером нас разместили в конюшнях и амбарах конезавода, и раздали походный паёк. На следующий же день был составлен окончательный список по подразделениям.
Мы, члены 1-го гефольксшафта, которые почти все без исключения прежде состояли в 1-м фанлейне (аналог гефольксшафта в юнгфольке — Е.С.), к этому времени прошли фельдшерские курсы в Государственной женской клинике. Теперь мы могли оказывать первую медицинскую помощь, а потому нас распределили по новосформированным гефольксшафтам в качестве санитаров, по два человека на каждый из трёх шаров (каждый гефольксшафт состоял от двух до четырёх нижестоящих подразделений или «шаров» (Schar) — Е.С.). Итого на каждый гефольксшафт пришлось по шесть человек. Вместе с товарищами Эберхардом Хохмейстером, Рейнхольдом Йеннертом и (если не ошибаюсь) Вальтером Ханом мы попали в гефольксшафт, состоявший исключительно из ребят нашего района. Как звали ещё двоих назначенцев я сейчас уже и не припомню. Кроме того, мы четверо были одноклассниками и потому крепко держались друг за друга, образовав своеобразную неразлучную клику.
К полудню второго дня мы, наконец, приготовились выдвигаться «на фронт». Возглавляемые бафом (баннфюрер, звание соответствующее армейскому полковнику — Е.С.) гефольксшафты построились для марша. С чеканным шагом и весёлой песней мы проследовали по Театрштрассе, затем по Альтер Маркт и вверх по Гинденбургштрассе к вокзалу колоннами по шесть человек. Прохожие останавливались, некоторое время провожая нас взглядом, а стайка любопытных девушек сопровождала нашу колонну аж до самого вокзала. То тут, то там, мы замечали неодобрительные покачивания головой и перешёптывания, но не обращали на это никакого внимания. Мы, молодёжь Инстербурга, в основном 14-15-летние пимпфы и члены гитлерюгенда откликнулись на отчаянный призыв своего отечества. Мы, последний отряд Родины, шли на её спасение.
На вокзале нас посадили в длиннющий пассажирский поезд, в чьих купе мы устроились с большим комфортом. Мы, четверо одноклассников, ехали вместе. Из Инстербурга же поезд отправился на восток, везя нас в неопределённое будущее.
Члены гитлерюгенда на железнодорожном вокзале Инстербурга. Из личной коллекции Евгения А. Стюарта.
За озорством мы даже не заметили, как вскоре пересекли границу и достигли Вирбаллена (ныне Вирбалис, Литва — Е.С.), первой остановки за литовской границей. Однако затем поезд двинулся дальше в Вилковишкен (ныне Вилкавишкис, Литва — Е.С.), где мы, как нам казалось, с него и сошли. К этому времени уже совсем стемнело, а железнодорожные сооружения были слабо освещены. Действительно ли это была станция Вилковишкен, как нам сказали, я так и не узнал. Поблизости я не заметил ни одного дома, либо хижины.
Закинув на плечи своих «обезьян» и построившись в маршевые колонны мы двинулись в зловещую ночь. Периодически между колоннами образовывались большие промежутки, а проводники ныряли под брезент или одеяло, проверяя по карте в свете фонарика не сбились ли мы с пути. После этого мы обратно окунались в чернильную ночь. Постепенно маршевый порядок распался, и каждый шёл как ему было удобнее. Главное при этом было не терять друг друга из вида.
Наконец мы доковыляли до одиноко стоящей усадьбы. Разбуженный посреди ночи хозяин устроил нас на сеновале в сарае. Полночь к этому времени уже давно миновала и утром мы безуспешно пытались продрать свои заспанные глаза.
Фермер поделился с нами хлебом, который мы называли «паньеброт» (Panjebrote). Это был довольно кислый на вкус, запечённый на камышовых листьях, чёрный хлеб. На его нижней части можно было обнаружить множество таких листьев. Нас щедро обеспечили таким хлебом, хотя из-за тяжести и круглой формы его было тяжело нести. Однако, поскольку мы не знали, когда снова сможем найти еду, расставаться с ним никто не собирался. После долгого пешего марша, который показался нам даже длиннее предыдущего, мы наконец добрались до небольшого литовского городка. Это, как выяснилось, и был Вилковишкен. Мы остановились на большой рыночной площади, где сделали продолжительный привал.
К этому времени от всей нашей команды осталось только три гефольксшафта. Если я правильно помню, то их командирами были штаммфюрер Катцки, гефольгшафтсфюрер Зельке и гауптшарфюрер Эмбахер, а самым главным был баннфюрер.
После пересечения границы мы ожидали попасть в совершенно иную страну, но каких-то особенных изменений не увидели. Столь знакомый всем нам родной пейзаж, казалось, простирался далеко в Литву, и можно было решить, что мы всё ещё где-то в Восточной Пруссии. И только в Вилковишкене мы заметили, что находимся за границей. Особенно это было видно по церковным луковкам куполов, столь типичным для стран Восточной Европы. В остальном же особой разницы не наблюдалось. Рыночную площадь окружали несколько, сложенных из простого кирпича невысоких зданий, а мирное население и вовсе ничего примечательного из себя не представляло.
Помимо нас на рыночной площади собралась также большая толпа военных. Среди них царила весьма интриговавшая нас суматоха. Рядом с церковью был припаркован «Fiesler Storch», один из тех маленьких легкомоторных самолётов, которым требовалось всего несколько метров для взлёта и посадки. Покуда мы любовались этой птицей, из одного из домов вышли два военных и забрались в самолёт. Взревел двигатель, самолёт прокатился по земле всего несколько метров, после чего резко взмыл в небо, окутав рыночную площадь пыльным облаком, которое на несколько минут лишило всех какой-либо видимости, после чего исчез из поля зрения.
То был чудесный летний день в Вилковишкене. На чистом голубом небе не было ни облачка. Солнце согревало нас своими лучами, но мы изнывали от ожидания. Нам очень хотелось осмотреть окрестности, но мы не могли отлучиться от своего подразделения, поскольку оно могло двинуться дальше в любой момент.
Марш из Георгенбурга в Инстербург, а затем ночной и дневной переходы, вконец разбили наши ноги. Один жаловался на мозоли, другой на это, тот на то, а остальные на что-то ещё — в общем идти дальше не хотелось никому. А когда мы узнали, что наш багаж погрузят в телегу, то всем захотелось, чтобы их тоже везли. Никто не знал, сколько нам ещё предстоит идти.
Наконец подъехали подводы, которыми управляла пара молодых парней. Мы быстро закинули в них свои ранцы и рюкзаки, и приготовились двигаться дальше. Однако, что было делать с теми, кто этого делать больше не мог? Некоторые действительно уже не могли сделать даже шага. Тогда их распределили по телегам и приказали присматривать за багажом. Мы с моим товарищем Эберхардом Хохмейстером задумали, как нам избежать дальнейшей ходьбы. Мы были санитарами, и у нас имелось несколько перевязочных бинтов, а потому стали убеждать нашего командира, что при раненых в каждой из телег должен остаться хотя бы один санитар, на что он неохотно согласился. Однако идти он нам всё равно приказал пешком.
После этого возничие немедленно двинулись в путь, а три гефольксшафта медленно поплелись следом. Добравшись до противоположного конца рыночной площади и исчезнув из поля зрения своих пеших товарищей в скоплении солдат и машин, мы, санитары, тоже забрались в телеги и так ехали до самого места назначения.
Тут я должен ещё раз вспомнить о «паньеброте» и о том, как мы познакомились со столь знакомым всем нашим соотечественникам термином «организация». Как я уже говорил, у нас был хороший запас этого хлеба. Покуда мы шлялись по рыночной площади Вилковишкена, то видели там несколько паньевагенов (Panjewagen - жаргонное название польской телеги-фурманки — Е.С.), управляемых немецкими солдатами. Судя по всему они ожидали приказа от своего командира. Поначалу эти телеги нас никак не интересовали. Но когда некоторые из нас подошли довольно близко к ним, то услышали исходящий от них божественный аромат белого хлеба. Для нас это была настоящая находка! Сначала кто-то из наших выклянчил у извозчика для себя одну буханку. Когда же стало понятно, что солдаты настроены благожелательно, то в дело вступила «организация»! Хоть и не все, но многие обеспечили себя тогда белым хлебом под самую завязку. Вместо него под брезент солдатских телег перемещался наш паньеброт, чтобы хоть как-то уменьшить недостачу. Вот, наверное, потом кто-то немало этому удивился!
Город мы покидали по длинной, извилистой, и мощёной булыжником улице. По обе её стороны тянулись низкие кирпичные здания, смахивающие на столь знакомые нам фермерские домики в больших усадьбах у нас дома. Бегавшие по улице или стоявшие в дверях дети с любопытством поглядывали на нас. Мы хотели отдать им оставшиеся у нас паньеброты и стали махать им руками, однако никто из них так и не решился подойти. Может они просто боялись мальчишек в чужой униформе, да ещё и «вооружённых» кинжалами? Поэтому мы просто оставили для них несколько буханок прямо на обочине.
В скором времени город остался позади и перед нами распахнулся уносившийся вдаль горизонт. Можно было решить, что мы всё ещё где-то в Восточной Пруссии. По пыльной просёлочной дороге весело семенила маленькая лошадка, тащившая за собой, как казалось без особых усилий, большую повозку. Её кучер равнодушно взирал на раскинувшийся ландшафт, то и дело взмахивая кнутом. Когда мы покидали город, день уже клонился к закату и почти наступил вечер.
Автор — Зигфрид Дегнер (Siegfried Degner)
Перевод, комментарии и иллюстрации — Евгений А. Стюарт (Eugene A. Stewart, Esq.)
Часть Вторая, Часть Третья, Часть Четвёртая, Часть Пятая, Часть Шестая, Часть Седьмая, Часть Восьмая, Часть Девятая, Часть Десятая
При перепечатке или копировании материала ссылка на данную страницу обязательна. С уважением, Е. А. Стюарт