Виктория, еле дыша, вставила ключ в замок и осторожно провернула его вокруг оси. Защёлка еле слышно щёлкнула. Девушка, по-черепашьи вытянув шею, заглянула в прихожую и прислушалась. Из глубины квартиры доносились приглушённые голоса родителей. «Ругаются, - с облегчением подумала Вика, на цыпочках следуя в свою комнату, - видимо, снова меню обсуждают. Или кого куда рассаживать… Без разницы. Главное понять, хватились родаки мня вчера, или всё-таки пронесло? Придётся гадать, пока нос к носу не столкнёмся. Блин… Надо было к девчонкам в общагу ехать. Там бы и переоделась, и душ приняла. Всё равно в институт только ко второй паре. Вот крику будет, если мама заметила моё отсутствие! Нет. Не похоже. Она бы сейчас в прихожей дожидалась». Вика быстро разделась и засунула рокерский прикид поглубже в шкаф. Накинув халат, она выглянула в коридор и с удовлетворением услышав новую вспышку спора, не торопясь зашлёпала в ванную…
***
- Выспалась? – Галина Анатольевна, одетая в простенький халат, но уже с причёской в стиле Си Си Кетч, хлопотала у плиты, помешивая что-то в скворчащей сковородке. – Извини, доча. Отец мне всю душу вымотал своими капризами. Я даже тебя ужином вчера не накормила. – Мать развернулась к Вике, желая похвастать новым образом, но вдруг нахмурилась и поинтересовалась озабоченным голосом. – Ты хорошо себя чувствуешь, доча? У тебя лицо серо-зелёное.
Девушка уселась на своё место и недовольным голосом проворчала:
- Мам, сколько раз тебя просить не называть меня «дочей»? У меня лингвистическая нетерпимость к дворовым жаргонизмам. Со здоровьем всё в порядке. Просто уйму времени провела в институтской библиотеке. Устала и тошнит немного…
В глазах Галины Анатольевны мелькнула знакомая всем матерям настороженность:
- Тошнит, говоришь? С чего бы это? Послушай, девочка моя, у тебя когда месячные в последний раз были?
Викторию всё ещё мучило похмелье, а кухонные запахи только усиливали позывы. Поэтому она сразу воспользовалась возможностью без объяснений отказаться от завтрака. Скривив по-детски обиженное лицо, она пружиной вскочила из-за стола и пробормотав: «Как ты могла, мама?», молнией вылетела в прихожую.
- Что случилось? – Эдуард Вениаминович вошёл на кухню и, расположившись за столом, озадаченно взглянул на супругу. – Меня Вика чуть с ног не сбила. Психует, что спать не давали? Между прочим, я тебе вчера говорил, что пора прекращать пустопорожние обсуждения меню. Викуся и так устаёт в институте, а тут мы ещё со своими спорами. Что, даже завтракать не стала? Ты бы, мать, поменьше дочку допекала своим занудством.
Галина Анатольевна даже руками всплеснула от досады:
- Я только про здоровье спросила. Бледная она... Лицо аж светится. А Вика завелась ни с того ни с сего и умчалась в свою комнату. Тошнит её, видите ли… А с чего тошнит-то? Я вот что думаю, отец. Не догулялась ли наша доча?
Лицо Эдуарда Вениаминовича покраснело, глаза недобро блеснули, а в голосе послышался металл:
- Ты мне это брось! С обеих спрошу. Ты меня, мать, знаешь…
***
Когда Робертсу вручили в сотый раз скорректированное расписание лекций, дискуссий и прочих «круглых столов», он почувствовал себя на краю пропасти. Больше всего его смутила первая лекция, которую он должен был читать в знаменитом московском Домжуре, что на Суворовском бульваре. Джейк никак не мог понять, почему он, американский профессор социологии, должен выступать перед советскими журналистами. О чём говорить и чем его лекция может заинтересовать чужое, незнакомое ему профессиональное сообщество? Руководитель делегации, заметив растерянность в глазах молодого социолога, дружески потрепал его за плечо и посоветовал творчески подойти к решению проблемы. «В конце концов, в вашем распоряжении целый день и целая ночь, коллега. – Босс говорил вроде бы с сочувствием, но в голосе явно слышалась легкая насмешка. – Вспомните студенческие годы и поработайте над материалами так, что бы русские потеряли дар речи от восторга и не доставали вас глупыми вопросами. Хотя журналистов вряд ли можно удивить до такой степени. Но вы уж постарайтесь, дружище».
Джейк не стал зря тратить время. Закупив в киоске «Союзпечать» кипу советских газет и журналов, он вернулся в номер, решив начать с материалов, подготовленных экспертами по СССР и странам Восточной Европы. Убив три с небольшим часа на вычитку, Робертс почувствовал не просто раздражение, а настоящую злобу - настолько пустыми, бессодержательными и невероятно помпезными показались ему заготовки видных специалистов. Внимательно перечитав передовицы советских изданий, Джейк окончательно впал в уныние: «Как они похожи в изложении текущей ситуации в России. – Думал Робертс с тоской поглядывая на журнальный столик, заваленный бумагами. – Нет. Гибсон прав. Наши кабинетные эксперты черпают знания из прессы и выдают свои никчёмные поделки за серьёзный аналитический труд. За что им только деньги платят? За дворянские фамилии?.. Русские журналисты, продолжают жить прошлым: успехи, свершения, трудовые подвиги… Великая страна стоит на пороге катастрофы, а они пишут о «временных» трудностях. Бред! Самое интересное, что мне завтра надо будет читать лекцию тем людям, которые являются авторами писанины в стиле торжественного марша. Нет, нет и нет. Мне надо просто придумать повод для отказа. Может, сослаться на здоровье?» Робертс направился к зеркалу, чтобы оценить свой внешний вид, но в этот момент дверь отворилась, и в номер бодрой походкой вошёл пропахший свежестью осенних московских улиц профессор. Сняв у порога полуботинки, Гибсон босиком прошёлся по ковру и, рухнув спиной на диван, пояснил изумлённому коллеге:
- Не стоит удивляться, дружище. У русских принято снимать уличную обувь у дверей. Должен признаться, в этом есть некий, я бы даже сказал, сакральный смысл. – Он с видимым наслаждением вытянул усталые ноги и, пошевелив пальцами, непринуждённо продолжил. – Я не стал вас будить утром, Джейк. Вы так крепко спали… А вот мне не хотелось тратить время на пустое времяпрепровождение, и я, набравшись наглости, наудачу позвонил моему московскому знакомцу Савве Ямщикову. Представляете? Савелий сразу узнал мой голос и тут же пригласил меня в гости. И это в семь часов утра! Настоящая глыба! Художник-реставратор, историк искусства, публицист, журналист, учёный-культуролог, писатель и прочая, и прочая, и прочая… Я провёл в беседе с ним незабываемых три с половиной часа!..
Робертс вглядывался в счастливое лицо Гибсона и думал о том, что ещё немного, и он задушит профессора его же галстуком. Тот, видимо уловив настроение молодого коллеги, быстрым взглядом осмотрел заваленный газетами журнальный столик и заговорил без какого-либо сочувствия:
- Вы сами во всём виноваты, Джейк. Я советовал вам не тратить драгоценную жизнь на изучение идиотских методичек и прессы. Вы пренебрегли моими рекомендациями и в результате пребываете в состоянии психогенной депрессии. Впрочем, быть может, я ошибся с диагнозом. Не психиатр, знаете ли. Так. Слышал что-то где-то.
Пустая, по сути, болтовня учёного мужа подействовала на Робертса успокаивающе. Он даже смог выдавить улыбку, перед тем как решиться на вопрос:
- И что мне теперь делать, Том? Я потратил уйму времени впустую. Я не готов завтра читать лекцию людям, которые написали или пишут статейки, рассчитанные на законченных маразматиков. Спешу вас успокоить, сэр. Вы ничуть не ошиблись с диагнозом.
Гибсон взглянул на Джейка без иронии:
- Не стоит впадать в уныние, мой юный друг. Я помогу вам. В конце концов, всё в этом мире преходяще. Суета сует. Берите ручку и присаживайтесь к письменному столу. Так вам будет гораздо удобнее. Давайте сначала определимся с отправной точкой.
Робертс послушно пересел к столу и с некоторой тревогой взглянул на Гибсона:
- Что вы имеете в виду, Том?
- Понимаете, Джейк? Ваша лекция неинтересна пишущей братии. – Профессор пододвинул кресло к краю стола и удобно утроился в нём. – Советских журналистов интересуете вы, как представитель процветающего государства. Не будем останавливаться на истоках этого процветания. Оставим это дело историкам и политикам. По большому счёту русские журналисты сегодня разделены на два лагеря. Одни в силу инерции или по убеждению поддерживают существующий режим, другие искренне верят в обещанные перемены. Пока их враждебность носит скрытый характер. И те, и другие ещё не созрели до открытого конфликта. Когда вы станете у трибуны, оба лагеря объединятся в желании подловить вас на неточностях или искажении фактов и выдать компрометирующий вас материал. Заметьте, Джейк, не лекцию, не капиталистическую систему государственно-экономического устройства, а вас. И вы обязаны самым наглым образом обмануть их ожидания, построив свою лекцию на негативных примерах из жизни американского обывателя. Поверьте, Джейк. Это будет настоящая бомба! На следующее утро вы проснётесь звездой, мой скромный друг.
- А как же руководитель делегации? – Неуверенным голосом возразил Робертс. - Босс наверняка будет недоволен…
Гибсон лишь отмахнулся:
- Бросьте, Джейк. Нашего руководителя не интересует содержание лекции. Напротив, его только порадует шумиха вокруг вашей персоны. Свободное общество, свободное выражение мнений — всё это как нельзя лучше вписывается в миссию нашей компашки…
***
Пашка вышел из университета с острым желанием сорвать злость на первом подвернувшемся под руку наглеце. Но, как обычно бывает в таких случаях, навстречу попадались только студентки, семейные пары или женщины с детьми. «Надо было в кабинете преподать урок этой гниде. Чтоб впредь неповадно было. – Павел направился к остановке, стараясь справиться с нахлынувшим чувством. – В «Яму» что ли, сходить? Нет уж. Не вариант. Вчерашнего за глаза хватило. И вообще, товарищ Коробов, с каких это пор ты повод для драки стал искать? Что? Мужиков будешь провоцировать? Сам-то ты кем после этого станешь? Хочешь пар спустить? Так иди в спортзал. Там наверняка груша есть… Стоп! У меня ведь знакомый любер есть. Точно! Он ещё что-то говорил про самую знаменитую качалку в городе. Правда, имени его я не помню… Хотя нет. Лёхой старшого звали. А качалка называется «Титан-Любер». Тачку поймаю, чтобы времени зря не терять».
***
Алексей сразу узнал вошедшего в подвал, седого высокого парня:
- Привет, Москва! Чего припёрся? По делу или так, посмотреть на настоящих люберов захотелось?
Коробов ухмыльнулся. Ему понравилось грубовато-добродушное приветствие качка.
- Давно в ринге не стоял. – Пашка, не скрывая любопытства, с интересом осматривал убранство спортзала. – Гляжу, у вас весь инвентарь самопальный…
Лёха пожал плечами:
- Нам по фигу. Железо есть железо. Это тем, кто стероиды горстями жрёт, фирма нужна. А мы сами с усами. Даже спортивное питание для себя готовим. В совхозе соевый изолят, который поросятам дают, берём, в молоке разводим и вперёд… Не всё так плохо, Седой! Грифы настоящие, диски тоже. Городские власти помогли и с этим бомбоубежищем, и с оборудованием… Тренажёры парни в семидесятых сами собирали. Чертежи и всё такое… Мы только до ума доводим. Совершенствуем, значит. – Парень спохватился и с новым интересом посмотрел на гостя. - Так ты что, в натуре решил помахаться?
- Ну да. – Пашка уже чувствовал знакомую дрожь в кулаках. – Только у меня формы с собой нет. Поможешь?
- Не торопись, Седой, с формой. Не в этом проблема.
- А в чём? – Забеспокоился Пашка. – Что не так?
Лёха усмехнулся и покачал головой:
- Здесь только качалка. Ринг будет, когда нам вторую половину бомбоубежища отдадут. Там пока сантехники кучкуются. Мы с пацанами в школу бокса ходим на Смирновскую. Днём бокс, а вечером боевыми единоборствами занимаемся. Сами. Чтобы тренерам от начальства не прилетело. Всё путём, Седой. У нас даже экипировка фирменная. Но дело не в этом.
Коробов начал терять терпение:
- Не тяни. Я тебя не понимаю. Если здесь нельзя, тогда поехали на Смирновскую.
- Остынь, Седой. Мы практически живём в спортзалах, а у тебя перерыв сколько месяцев был?
Пашка всё понял, но по инерции ответил:
- Почти два года…
— Вот видишь, Седой? Ни один уважающий себя боец с тобой в ринг не выйдет. Западло. Ты сначала восстановись, хотя бы с полгодика, а потом речь о бое заводи. – Алексей подошёл к расстроенному Коробову и толкнул в плечо. – Не кисни, Москва! Хочешь, начинай прямо сейчас. Треники я тебе дам. Понравится у нас, приезжай хоть ночью. Вход свободный, а ключ над дверью найдёшь…
***
Поздним вечером Пашка возвращался в Москву в полупустой электричке. Всё тело ныло от позабытых нагрузок, но он чувствовал себя абсолютно счастливым человеком…
Повести и рассказы «афганского» цикла Николая Шамрина, а также обе книги романа «Баловень» опубликованы на портале «Литрес.ру» https://www.litres.ru/
