Все в Москве ведали, как первая попытка сватовства молодого царя к дочери касимовского воеводы Рафы Родионовича Всеволожского, красавице Евфимии, неудачной оказалась.
История и верно тогда неприятная вышла. Как полагается, для царских смотрин бояре отобрали подходящие кандидатуры. Всего отобрали сто девяносто семь девиц. Невест внимательно осмотрели, проверили, насколько здоровы, воспитаны и обходительны. В итоге осталось шесть, но зато каких! Одна другой краше… Статные, волоокие, косы ниже пояса...
— Коли можно было бы, всех сразу бы в жены взял, — посмеялся жених перед решающими смотринами. Но тут же осекся, заметив строгий взгляд своего духовника, которому подобные шутки очень не нравились. И то верно! Не басурманин же какой, несколько жен сразу иметь! У православных лишь одну под венец вести полагается...
Едва невесты предстали, глаза у молодого царя в прямом смысле слова воровато забегали. Но вскоре взор его замер. Потом признался — уж больно эта скромно одетая боярышня спокойным выражением лица покойную матушку Евдокию Стрешневу напомнила.
Такой же мягкий взгляд из полуопущенных ресниц, нежная улыбка на губах розовых, а уж когда заговорила, то и вовсе словно родной голос услышал. Не долго думая, вручил своей избраннице кольцо дорогое да платок шитый золотом, повелел поместить в верхние палаты, там, где прежде покойная государыня Евдокия обитала, и приказал побыстрее свадьбу приготовить. Дату венчания обозначили 4 февраля. Именно в этот день Евфимию должны были облачить в царские одежды, возложить на чело венец и прилюдно объявить царевной.
Об одном государь забыл — прежде, чем столь серьезное решение принимать следовало со своим воспитателем, боярином Борисом Морозовым, посоветоваться. А вот ему невеста не понравилась. Вернее будет сказать, ее отец ее, который, как выяснилось при ближайшем знакомстве, оказался сторонником противоборствующей боярину партии. Но сказывать об этом Алексею Михайловича, который отличался упрямым и вспыльчивым нравом, хитрый царедворец не стал. Справедливо решил — промолчишь, за умного сойдешь.
И вот долгожданный день наступил. Только и тут все не-запланированному пошли. Алексей Михайлович, который всегда несдержанностью нрава отличался, презрев все существующие правила, не стал ожидать, когда невесту к нему выведут. Сам к ней в покои, сломя голову, побежал. Увидев жениха, Евфимия обрадовалась, рванулась к нему, но на полпути замерла. Побледнела сильно, потом тихо вздохнула, руками за голову схватилась и прямо ему под ноги без чувств упала.
Все вокруг засуетились. Кто-то из боярынь, кажись, Волконская закричала дико:
— Упоили отравой несчастную!
А еще кто-то, вроде голос боярыни Хованской более всех слышался, визжала что есть мочи:
— Больную девицу царю подсунули! Падучей страдает!
Потом все забегали, и зачем-то, не взирая на сильный холод, все-таки на улице морозная зима стояла, кинулись окна распахивать. На лежащую без чувств девицу никто внимания не обращал. Если бы ее мать в угол не оттащила, то и вовсе бы затоптали.
Теперь от всей этой суматохи уже царю плохо стало. Ослабевшей рукой принялся за тугой ворот, расшитого жемчугом, нового кафтана хвататься, да воздух ртом ловить, словно рыба на сушу выброшенная. Увидев, что жениху плохо, вся толпа с диким криком к нему на помощь бросилась. От этого еще хуже стало.
Публикация по теме: Феодосия-Федора, часть 6
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке