«Брак ради денег — самый тяжёлый способ разбогатеть». Фрэнк Хаббард, журналист.
Много лет мои родители покупают мёд у пасечника Володи. Он проживает в живописном селе, далёком от городского шума. Лес, река, чистый воздух — летом с ароматом трав и цветов. Володе за сорок. У него большая семья: он да супруга Надежда, её мать с отцом — старые люди. Старшие сыновья Володи и Нади женаты, сами отцы, но отделяться от родителей не хотят.
Невестки — из своих, сельских, с ними согласны. И это, конечно, приветствуется — в хозяйстве всем работы хватает. С отцом старшие — уже молодые мужики, держатся на равных. Могут и совет дельный дать. За них отцовское сердце спокойно. А вот у младших детей в голове брожение.
Дочь-выпускница школы то планирует стать ветеринаром и тогда «выторговывает» у папки с мамкой помещение под «звериную» клинику. То решает выйти замуж за богатого и «почти ничего не делать». Володя одобряет обучение на ветеринара, а остальными её рассуждениями недоволен.
Ему мечтается о трудолюбивом муже для дочери, а «зверья» для наблюдения в хозяйстве хватает — от кошки до коровы. Младший сын мечтает стать хозяином пиццерии в городе и «катать на иномарке девчонок». Чтоб дитятко окончательно не разбаловалось, Владимир лимитирует гаджеты, просмотр телевизора, загружает наследника делами по силам и требует хороших оценок.
Пацану одиннадцать лет — есть надежда, что поумнеет и вольётся в медовый бизнес семьи. Надя, не видя большой беды в рассуждалках дочки и младшего сына, предлагает мужу вспомнить себя и её: «Ведь и мы, Володя, жили не набело. Когда встретились, у каждого за плечами был черновик».
На это муж отвечает, что именно поэтому под прицелом строгого отцовского взгляда будет держать дочку и сына сколько понадобится.
Раньше мои родители за мёдом ездили сами. Однажды даже неделю прожили на "медовой ферме" по приглашению. Бывали на пасеке, видели весь уклад славной семьи. И узнали историю Володи и Нади - извилистую и непростую. Из уважения к возрасту, последние года три Володя привозит мёд моим «старичкам» на дом. Вот как недавно.
Покончив с приёмом мёда и расплатившись, мама моя поила пасечника чаем с шарлоткой, расспрашивая о детях, внуках, о жене Наде. На прощание пожелала здоровья и сил. Он отмахнулся шутливо: «Да что нам сделается? Мёд едим, мёдом умываемся. Медовая у нас жизнь!» А потом серьёзно добавил:
«Насчёт здоровья и сил — взаимно. Приметили — в этом году, кроме вами любимого — липового и гречишного, бонусом поллитровочка особого мёда идёт. Думаю его «Долгожитель» назвать. С Алтая семена привезли — растение сродни женьшеню. Пока небольшой участок засеяли и мёда взяли немного. Ещё год выдался не особо медовым — многие пчеловоды жалуются. Но начинайте привыкать жить долго и здорово».
Читайте историю о медовой жизни, кому интересно.
У Вовы были мама и папа. Они оба работали дворниками. Семья проживала в служебной квартире. Отмахав с утра метлой или лопатой — смотря какое выпало время года, — остальной день родители проводили дома. Всегда пребывая в замечательном настроении, целовались друг с другом, тормошили Вовку. В детский сад его не водили, режим дня не навязывали, позволяя расти, как заблагорассудится.
У них имелся чудо-телевизор «Концерт», в котором умещались радио, проигрыватель и непосредственно экран, демонстрирующий то, что обещала программка. Из этого разнообразия что-то постоянно болтало, пело, рассказывало сказки или телепередачу показывало. Родители, увлечённые «интеллектуальным шумом», никогда не спорили, ничего серьёзного не обсуждали, планов не строили.
Мать каждый день пекла пирожки с разной начинкой и подавала к ним молоко с рынка, хвастаясь: «Не зря утрешнее беру - всю неделю сладкое!» Ели пока не лопались животы. Потом у родителей наступала сиеста, а у Вовки - на его усмотрение. У них вообще никто никого ничем не грузил. По субботам отец во дворах порядок один наводил. А мать, сбегав на рынок, в приподнятом настроении занималась уборкой, стирала, готовила.
Обеда как такового не было — кусочничали. Зато к трём часам, когда возвращался отец, управившийся с дворницкими делами, в зале уже был накрыт стол: скатерть, посуда получше. По тарелкам разливался мясной борщ — в будни мать варила быстрые постные супчики. Солёные огурцы, нарезанную колбасу и селёдку родители называли закуской.
Выставлялся графинчик с домашним винцом и бутылка лимонада для Вовки. Уставший отец оставался в домашней одежде, а мамка садилась за стол принаряженной, с кудрями (не зря весь день с бигудями ходила). От неё пахло духами. Пока ели, пили — что кому положено, атмосферу праздника создавал проигрыватель. Мать, не ленясь, меняла пластинки.
Когда трапеза подходила к концу, ласково спрашивала супруга: «Сыграешь, Коленька?» Зная папкин ответ, Вовка уже тащил гармонь. «Плясовую, Поленька?» — уточнял гармонист. А жена, уже в нетерпении, поводила плечами, потряхивала кудрями. Первый звук встречала ритмичным постукиванием каблучков, а потом, подбоченясь, шла павой по кругу.
В своём незатейливом танце она казалась сыну и мужу прекрасной и ловкой. Потом родители пели про грустную любовь, про обман, а глаза их сияли счастьем. Отец играл ровненько, не сбиваясь, хоть и был самоучкой. Как-то Вовка спросил, почему на субботних праздниках у них не бывает гостей. Мать удивилась: «А зачем они нам? Это только наш праздник».
Так что до школы Вовка был всем доволен и считал, что живёт лучше всех. Играя во дворе с пацанами, к себе никого не водил и сам в гостях не бывал — ему хватало домашнего, комфортного мира. Мать тянула и в первый класс сына отдала в восемь лет. Школа Вовку оглушила. Ранние подъёмы, во всём обязаловка и дисциплина. Дома опять уроки.
Мать уговаривала: «Перетерпи как-нибудь. Мы ж надрыва не ждём. Тройка — тоже оценка. Требуют больно много, со всех одинаково. Жаль, как прежде, семилетки нет».
Терпел. Ждал каникул, чтоб хоть немного пожить так, как привык и любил. Но, взрослея, бывая у одного, другого одноклассника, слушая, где они были летом с родителями, стремящимися заработать побольше, в своих жестоко разочаровался. Пришло понимание, что мамка с папкой, да и он, живут однообразно, если не сказать убого.
Дурацкие субботние «праздники» посреди продавленного дивана, грубых табуретов, шкафов, сколоченных из того, что нашлось на помойке. Денег в семье еле хватает, а мать с отцом ходят довольные, не стремясь изменить положение. Из «богатства» — телевизор «Концерт», подаренный им на свадьбу комсомольско-молодёжной бригадой, в которой отец в то время работал.
Спросил: «Мам, почему так? Квартиру вы отработали, наша теперь. Не надоело метёлкой махать? Ты швея, папка — токарь. Могли бы хорошо зарабатывать. Куда-нибудь съездили бы, купили бы холодильник, путную мебель, оделись получше. Мне друзей пригласить неудобно. У нас в классе много ребят без отцов, но и они так не живут — их мамки стараются, крутятся».
В ответ прозвучала странная мудрость.
«От чрезмерной работы кони дохнут, Володюшка. Жизнь слишком короткая, чтоб её на соцсоревнования тратить. Нам с твоим папкой, того что имеем, хватает. Мы, если вместе на уборку выходим, часа через два — совершенно свободны. Только зимой подольше приходится вкалывать. Было, трудились до пота. Я — в мастерской по пошиву рабочей одежды глаза портила, папка — на заводе. Сдвоенные смены, часы сверхурочные. Ну получали в конце месяца «кучку красненьких». Туда-сюда — и нет их! Опять жилы рви. А жить когда? Много денег неплохо иметь, но если ради них надо костьми лечь — мы не согласные. А ты сам смотри».
Это крамольное для советского времени размышление (а может, и для любого здравомыслящего человека) Володя долго крутил в голове. В чём-то мать выходила права. Всю жизнь, как солдатик, ходить на работу, копить на одно, на другое. Экономить. Отдыхать в отпуске один раз в год. Пока чего-то добьёшься — для себя лично, — молодость пройдёт. Не заметишь, как из «коня» в старого мерина превратишься.
Нет, это не подходило Володе. Но и существования «довольных малым мышей» никак не хотелось. Он желал жить «нарядно» и начать прямо сейчас, в свои неполные пятнадцать лет. Чтоб хотя бы червонец на неделю в кармане, одежда приличная. Но родители такое не обеспечат, клад не найдёшь. Начать собирать бутылки или подработку для малолеток найти?
Вроде кто-то из одноклассников устраивался летом озеленителем. Володе не хотелось много работать (наверное, гены сказывались). Он хотел много получать. Из любого источника. Взял да и слился с компанией, от которой нужно подальше держаться. Ну как слился. Отсутствие «опыта» и возраст не позволяли ему подняться выше погоняла Валет.
Хотя особенно суетиться приходилось именно таким шестёркам, как он. А два совершеннолетних «большака» с условными сроками осуществляли «руководство» да распределяли доход. В свою пользу, конечно. Чем промышляли начинающие воришки до 90-х? Тянули дань с ребят помоложе и послабее. Уводили из подъездов детские коляски, а велосипеды — с любого места.
«Чистили» подвалы с кладовками, иногда оставляя «только стены и пол». Мучиться, куда деть краденое, не приходилось. Подвальные продукты шли на закуску к спиртному. Остальное охотно забирали цыгане. Идти в комиссионку не рисковали. Такой промысел — тоже действие и «работа». Но скорая, сдобренная адреналином и воспринимаемая как приключение.
После неё хорошо отдыхалось на пустыре за самодельным столом. И еда стояла на нём куда лучше, чем дома. Наколотив деньжат, затихали, проводя время в приятном разнообразии: по сто раз ходили на фильмы про Зорро, Чингачгука и мушкетёров. Обедали в пельменной с размахом. Ходили на вещевой рынок прибарахлиться.
Из школы Володьку после восьмого класса спровадили, но он не расстраивался, полагая, что движется в правильном направлении. И всё-таки это была волна пока без неотвратимого направления. У большинства пацанов, в частности у Володи, ещё оставалась возможность остановиться и поумнеть. Но пришли девяностые и затянули в трясину по горло. Вскоре Вовка - Валет получил полтора года условного срока, что нисколько не испугало.
Их мелкое воровское сообщество примкнуло к группе «серьёзных» людей. В сторону велосипедов теперь не смотрели — автомобилей появилось полно. Их и угоняли. Валету права «организовали» недавно, и в «операциях» он занимал позицию «сопровождающего». За руль угоняемой тачки всегда заскакивал кто-то поопытней и «чином» постарше.
Почему так, Володя понял, когда пришлось взять вину на себя. «Старшой» спрыгнул на повороте, успев приказать: «Быстро за руль, и ты был один. Ментам говори, что просто прокатиться хотел». Непогашенная «условка» плюс новый реальный срок. Итого — четыре года из молодой жизни долой. Родители не приезжали, изредка присылая посылки.
Судя по материнским письмам, они оставались верны привычке «не брать в голову лишнее». Отсидев, Володя ехал домой в тяжёлой задумчивости, размышляя о несправедливости жизни. До колонии он чувствовал себя начинающим везунчиком, который вот-вот заимеет квартиру, машину, счёт в банке и какой-нибудь сам собой крутящийся бизнес.
Такими иллюзиями питалось всё его мелкое окружение. И вот четыре года потеряно, а он гол, как сокол. Ему даже не пообещали "компенсацию" за то, что один пострадал. Видно считали, что богатых посылок довольно. В колонию сел Валетом, им и останется. Не повысят. Это Володька, отбывая срок, понял. Кого нарекли "тузиком," тузом не станет, хоть расшибись.
Снова оказаться в местах не столь отдалённых ему совсем не хотелось, а это может случится — через год, а то и неделю спустя. М-да. Жизнь — дерьмо в конце... Он не додумал — на короткой остановке в его плацкартное купе ввалился мужик лет сорока. Одет молодёжно — джинсы не из дешёвых, куртка "Монтана", бейсболка. Не толстый, но с диванно - пивным пузцом.
Блеснув зубами, слишком идеальными для собственных, мужик порадовался:
«Вагон полупустой, помех для посидеть за знакомство нет. Промоем горло, молодой невесёлый? У меня всё есть».
«Вот так сразу?» — вяло спросил Володя. — «Я первый день на свободе, могу только буфетные пирожки предложить».
Пузанчик от сообщения не дрогнул, махнув рукой: «В другой раз пересечёмся — ты поляну накроешь».
И давай метать на стол - копчёную колбасу, курицу - гриль, хлеб в нарезке, винегрет в контейнере. С особым почётом бутылочку водки выставил - из недешёвых, а минералку - небрежно. Руками есть и пить по очереди из горла не пришлось - у попутчика в сумке нашлась одноразовая посуда и даже салфетки.
«А вы эстет!» — хмыкнул Володька.
«Привычка. С нами ведь могли и барышни отказаться. У меня на этот случай и шоколадка есть. Ну, первую рюмашку за знакомство. Я Феликс», — представился пузатик.
«Ва... Владимир», — на ходу поправился Володя.
«Давай попроще. Я Феля, ты Вова. Пойдёт? Ну, чин-чин!»
Но тут нарисовалась проводница — усталая тётка, давно забывшая про мужской интерес. Бейджик на груди сообщал, что зовётся она Людмилой Ивановной. Хмуро оценив застолье, буркнула:
«Билет предъявить. Бельё получить. Пьянку свернуть!»
Феля послушно-вкрадчиво пообещал: «Предъявим, получим, свернём. Но сначала, Люсенька, осчастливьте одиноких мужчин компанией».
И буль-буль в стаканчик водочки, кружочек лимона сверху: «Прошу, сударыня». Сам наготове, второй «пластик» держит - с минералкой. Проводница, стоя, в два глотка выпила, минералку отвергла, лимоном закусила, не морщась. Хотела что-то сказать, но Феля, поймав её крупную руку, приложился с таким видом, будто перед ним королева красоты, а не припорошенная вагонной пылью проводница.
Щёки женщины вспыхнули. В глазах — смущённое удивление. А Феля, завершив поцелуй, но не отпуская руки, к столу её потянул. Присела, очень по женски одёрнув юбку. На Володю не смотрела, всё ожидание - Феликсу. А он промурлыкал, тарелочку пододвинув: «Перепёлочке — крылышки, котам — что останется. Вова, чего пнём застыл, освежи рюмочки!»
И дальше он вёл застолье: травил анекдоты на грани приличия, с лестью рассуждал о нелёгком труде проводниц и на комплименты был щедр. Час пролетел незаметно. Уходя, Людмила Ивановна, с ласкового языка Фели ставшая Люсенькой, обратилась к нему одному:
«Шибко не шумите. Пассажиров мало, но всё-таки. Как спать надумаешь, приходи за постелью — я всю ночь вполглаза сплю».
«Слушаюсь, моя госпожа!» — откликнулся захмелевший Феля и поцелуй воздушный послал. Вмиг посерьёзнев, зашторил проход в купе покрывалом и обратился к Володьке: «Ну что, теперь посидим по-мужски? Давай-ка расскажи, Вова, через что ты такой молодой, интересный свободы лишился».
Помявшись, тот начал с детства и уже остановиться не мог. Феликс слушал, иногда подливая в стаканчики, и суть ухватил:
«Значит, ни конём-трудягой быть неохота, ни свободой рисковать. Понимаю. Да и нынче не всякие ломовые кони в цене. Но ведь твои кореша тебя вряд ли отпустят. Если только уехать куда-то. Дальняя родня есть у тебя?»
Володя качнул головой и Феликс продолжил:
"Ну с голой ж -й, без специальности толком нигде не устроишься. А я вот за счёт жены уж три года живу. Она у меня вторая. Сам-то сельский, из Пензенской области. Много лет в колхозе вкалывал. Середнячком жил, терпимо. Детей не случилось, как любил жену, позабыл. А тут союз рухнул. Кто-то и в такой житухе поднялся, а я не смог. Обеднел.
Подрядился к местным «кулакам» на картофельном поле пот проливать, да быстро одумался: они процветают, а работники еле концы с концами сводят, получая зарплату "по итогам сезона." Обматерил их, с женой развёлся. Укатил в Пензу со смелыми планами в голове. Снял угол у бабки, работёнку нашёл. И каждую среду покупал газетку с объявлениями о знакомствах...»
В общем, перебрав с десяток разных женщин — не любых и не просто «без материальных и жилищных проблем», а с «капиталом», — приткнулся Феля к тёплому боку предпринимательницы из Уфы — далеко не красавицы, замужем не бывавшей, а потому воспринявшей его как подарок судьбы.
«И вот, как сыр в масле катаюсь я, Вова. У неё две палатки с барахлом, которое на расхват - умеет нос держать по ветру. Нанятые тётки торгуют, стараются за процент. Она товар обеспечивает, ведёт бухгалтерию, бумажные и другие дела выправляет. Пыталась меня привлечь, но я себе хроническую болезнь выдумал, напугав её до смерти, и только по бумагам помощник, чтоб стаж копился для пенсии. Славно живу.
В профилакториях «подлечиваюсь» — чаще один, потому как она занята. Раз в год езжу проветриться к какой-нибудь одинокой бабёнке, найденной по объявлению. Есть такие, истосковавшиеся и временной любви радые. Жена думает — к матери. Мамка-то в селе осталась. Надо бы повидать, да времени нет.
Так что желаешь жить сладко и безопасно, Вова, — женись на обеспеченной женщине. На возраст, красоту и прочую ерунду не смотри. Оценивай капитал и возможности. Ума хватит — на стороне какую надо найдёшь. Конечно, с большой осторожностью. На слишком «богатый проект» не замахивайся — не потянешь. Это уже женщины большого ума и другого полёта.
Вот кулаковская дщерь вполне подойдёт. Собой не дурна, хоть не бутон. Одиночества досыта нахлебалась. Деньги имеет немалые и нет на них других претендентов. Когда ещё сыновья в возраст войдут! Не глупа, шустрая и уже больше отец с мамкой при ней, хоть и нестарые», — наставительно, но и с большим удовольствием расписывал Феликс.
А ещё, прежде чем уйти до утра «за постелью», назвал Владимиру адрес возможной жены — той самой «кулаковской дочери». А сослаться велел не на себя, а на Фаниса — был такой работник у «кулаков». Приезжий, один сезон продержался, но успел вызвать у хозяев волну благодарности, не дав утонуть младшему сыну их дочки.
«То есть она старше меня, да ещё и с детьми?» — скривился Владимир.
«Два сына. Она после школы в Пензе в техникум поступила, но вместо учёбы стала любовницей большого начальника. Тот женат был, многодетный отец. Но к ней не уходил, дорожа своим креслом и партийным билетом. Ясное дело, мужик на нервяке жил, но молодицу свою не бросал и даже квартирку ей выхлопотал, выдавая за дальнюю родственницу.
Для него это дело обернулось инфарктом, а для Надежды — запоминай имя — долгим позором в глазах сельчан. Если б не мать с отцом — пропала бы. Этим шустрякам гибельные перемены на пользу пошли. Сумели земельные участки скупить по дешёвке и стали картофель растить чужими руками. Поезжай, осмотрись. Если выгорит — ты мой должник. За благодарностью лично приеду — не сомневайся».
Поставив вроде бы добродушную точку, Феликс ушёл, а Владимир крепко уснул. Проснулся поздно. Вчерашний попутчик, похоже, уже сошёл на своей станции. Да, он говорил, что ехать недалеко. Наверное, уже пудрит мозги доверчивой женщине по переписке. Потом вернётся под бок предпринимательницы-жены. Бывают же ухари!
Сам Володя ещё не влюблялся. До колонии он проводил время с девушками «для одной ночи». Не путаны. Любительницы подарков и ресторанов за счёт мужчин. Володя не помнил ни их лиц, ни имён. Тем временем, проводница Людмила Ивановна ходила туда-сюда по вагону, собирая бельё - близилось конечное прибытие поезда. Дойдя до Володи, равнодушно сказала:
«Чай вы проспали. Отдельно поить не буду. Сдавайте постель».
А щёки у неё оставались пунцовыми - видно надолго её Феля зажёг. Не переча, всё сдал и стал собираться. Совет случайного попутчика выгодно "поджениться" казался бредом. У Володи появилась надежда, что обойдётся без крайностей. Не зайдёт с корешами - извинится и распрощается. А дальше?
А дальше, устало вздохнув, поезд остановился.
Мать с отцом сыну обрадовались. Их жизнь оставалась пропитанной прежним инфантильным спокойствием и зацикленностью друг на друге. Правда, квартира радовала ремонтом, удобной мебелью, современной техникой вплоть до микроволновой печи. Володя как-то позабыл, что кое-что всё-таки «заработал» и успел для них сделать. Только сели за стол, в дверь настойчиво позвонили. У Валета мгновенно сердце будто перцем посыпали.
Мать встрепенулась: «Наверняка к тебе, Володя. Твои приятели уже не раз вчера приходили».
«Приятели? Странная она всё-таки. Дурёха блаженная. И батя такой же». С этой сердитой мыслью пошёл открывать. Это были братья-близнецы с погонялами Чижик и Пыжик. Такие же шестёрки, как Володька — Валет. Слишком весёлые для радости его повидать, они сообщили, что всем не терпится обмыть возвращение братана и «выразить уважение». Помедлив, Валет нашёл повод оттянуть встречу: «Батю с маманей не видел давно. Вот разве завтра».
Близнецы закивали: «Родоки — это святое. Но завтра как штык у ресторана «Планета» часиков в семь».
«Договорились. А вы чего такие весёлые?»
Оглянувшись на соседние двери, Чижик достал из кармана спичечный коробок. Из него вынул таблетку: «У нас пилюльки волшебные. Их в клубе толкаем, а другое, в пакетиках, оставляем в нужных местах. Нас ведь перераспределили. Мы теперь «доктора». И ты к нам будешь приписан», — хихикая, объяснял Чижик.
Вернувшись в квартиру, Володя призвал к вниманию мать и отца:
«Кто бы про меня ни спросил — соседи или кореша, твёрдо говорите, что ко мне приходил мужик лет сорока. Молодящийся, в джинсах, куртке «Монтана» и синей бейсболке. Он, что-то требовал от меня. Потом мы ушли. Куда — вам неизвестно. Именно так излагайте, если не хотите своё спокойствие потерять. Всё запомнили?»
Покидав в спортивную сумку минимум вещей, документы, виновато спросил: «Деньжат не подбросите?»
Мать вынула из кошелька тощий запас: «Вот, на днях получила зарплату. Бери. Нам папиной хватит».
Крадучись вышел из подъезда. Оборачиваясь, до вокзала добрался. И только в поезде выдохнул. Поезд направлялся в Пензу. До села, названного Феликсом, взял такси. «Входным билетом» в семью «картофельных кулаков», действительно, стало имя «Фанис». Без великой радости гостя расположили в дальней, уютной комнате: письменный стол, тахта, шкаф для одежды, полка с книгами.
Предложили на выбор баню или душ — в большом кирпичном доме имелись все удобства. Володя выбрал баню. Пока к ней шёл, убедился, что личное хозяйство у «кулаков» с размахом. Об этом сказал за столом, когда сели ужинать.
«Ты наше поле не видел. Не исключено, что напугаешься и сбежишь на вокзал. А что ж в родном городе совсем нет работы?» — откликнулся седоватый бравый мужчина.
Остальные — два похожих пацана, их бабушка — крепкая, под стать мужу, и чернобровая женщина с пристальным взглядом — ждали ответа. Поколебавшись, Владимир признался, что, отбыв срок за угон, решил завязать с компанией, промышлявшей этим на постоянной основе. Подсказка Фаниса приехать к ним оказалась кстати. Его честность понравилась, стали держаться попроще.
Чернобровая — а это и была Надежда, дочь «кулаков», уточнила: «Так вы с Фанисом прямо приятельствовали?»
Без задержки ответил: «Знакомство на пару часов. За одним столом в пельменной обедали. Разговорились. Я только вернулся, и вот Бог хорошего человека послал».
«Шапочное знакомство может оказаться сомнительным», — усмехнулась Надежда.
«Иногда час открывает то, что за годы друг о друге не вызнают. Например, мне известно, что Фанис спас вашего сына», — нашёлся нежданный гость.
Лицо Нади дрогнуло, как будто это было вчера.
«Понятно. Но поблажек не ждите. Скоро посадка картофеля начинается. Жить, столоваться будете с нами. Обед привозим в поле. Раз в месяц небольшая выплата. Основной расчёт по результатам реализации картофеля — осенью. Если очень плохая погода, нанятые нами сидят по домам. Вам придётся обслуживание и еду отрабатывать. Будете помогать по хозяйству. Всё ясно? Подходит для вас?»
А у него какой выбор? Уже засыпая, подумал:
«И впрямь кулаки. А женщина недурна, но лет на восемь-десять старше меня. Не вариант. И вообще, я здесь временно пока не придумаю, как дальше жить. Иной цели нет, к чёрту Феликса».
За дождливым маем наступило удушливое лето, совершенно безумное для Владимира. Ему, городскому, в общем-то избалованному товарищу, не знавшему дисциплины и физического труда (колония не считается), казалось, что это худшее, что с ним могло приключиться. Поле — на деле бесконечная плантация — быстро теряло свежесть раннего утра, и становилось невмоготу.
Солнце жгло. Сухая пыль забивала горло. Нырнуть бы в реку, полежать в теньке, надувшись кисловатого кваса! Но поле, устроенное делянками, отражало активность каждого работника с первого взгляда. Володька и так - без купания, отставал. Другие нанятые — все из местных — относились к нему с неприязненным любопытством, додумывая, кто он таков и почему живёт в доме хозяев.
Обед, приготовленный немолодой поварихой-сельчанкой привозили в час. Всегда вкусно, густо и досыта. После еды давался перерыв на тридцать минут. Володя мгновенно засыпал и последующие два часа дорабатывал в каком-то странном, расплывчатом состоянии организма. Не раз приходила мыслишка сбежать. Но вопрос «куда?» останавливал. Картошку разных сортов посадили, но работы меньше не стало.
Окучивание, прополка, обработка от насекомых. Дополнительно - сбор колорадских жуков. Вот интересно, чем их Колорадо не устроило, что они припёрлись сюда?
Принявшее Володю семейство сельчане называли «борщевыми фермерами», поскольку продавали они не только картошку, но и другие огородные овощи. На картофельном поле сами редко показывались. В нескольких теплицах, расположенных на огороде, трудились две женщины из сельских. Со стороны казалось, что хозяева живут барами. Даже странно, что помощницу по хозяйству не наняли.
Сельчане, вроде и благодарны были за подработку, и денег занять забегали, но ровней себе не считали, завидуя «богатеям-эксплуататорам». А ведь когда-то равноправно в одном колхозе работали! Но почему-то у "этих" вышло подняться, а у них нет. Голодающих в селе не было, и у многих появились машины, дома стали пошире, но борщевые фермеры всех «влёгкую переплюнули».
Дочь их, не стыдясь, родила двух бастардов от женатого начальника из городской управы и, должно быть, немало от него поимела. Ухайдакала мужика и к своим вернулась — помогать доходы считать. И ведь подкатывали к ней сельские молодцы - чтобы позор не прикрыть, а она кошкой фыркала: «Личным не интересуюсь!» Всё это Владимир постепенно улавливал и не знал, что думать про Надю.
Ни она, ни её близкие труда не боялись, но в найм не вмешивали ни благотворительность, ни соседские отношения. Для чего кому-то платить, если сам будешь рядом с лопатой стоять? Им хватало подворья. Корова, множество кур, свиньи. Зато всё своё — даже масло в магазине не покупали. Обстановка комнат, кухни выдавала приличный достаток.
В семье имелось два автомобиля: рабочий для всяких перевозок с кабиной на два человека и вполне приличные «Жигули» из последнего модельного ряда. Рулили Надежда и её отец. Она же вела бухгалтерию — домашнюю и «фермерскую». В её комнате, больше похожей на кабинет, стоял сейф. Но воровское молчало в Володе.
К середине лета вроде немного втянулся. Ходил с пацанами — Васей и Ваней — на реку. Старшему тринадцать исполнилось, младшему — одиннадцать. Оба в меру хулиганистые, уже с пониманием, что скатерть-самобранка только в сказках встречается, они разнообразили его жизнь. Втроём запускали воздушного змея, рыбачили.
Именно с ними к бывшему Валету пришло понимание, что, по сути, в его прошлой жизни ничего стоящего не случалось. В свои двадцать пять он совершенно ничего из себя не представлял. Обидно? Скорее досадно, что беден и когда, каким образом разбогатеет — неясно. Между тем, Надя стала к нему благосклоннее, наверное, из-за его дружбы с Васей и Ваней.
Иногда приглашала на чай в неурочный час, и тогда почему-то никто в кухню не заходил. Интересовалась, какая еда ему нравится и потом это готовила. Расспрашивала о родителях. Однажды вздумала показать фотографии разных лет. Как он и предполагал, в юность она входила красавицей. Рождение детей её изменило мало.
А вот горе — потеря любимого — убрало краски, оставив женственную приятность. Не более. Каждый день видя её, Владимир перестал замечать её возрастное превосходство. Среднего роста, ладная, с тёмными, волнистыми волосами, она несомненно заслуживала мужского внимания и даже странно, что оставалась одна. Воспринимая показ фотографий, как доверие, решился об этом спросить.
Наверное, Надежда и сама размышляла об этом потому, что ответила сразу:
«Быть женщиной очень трудно, Володя. Я дочь, мать двух сыновей. Шкала ответственности высока и объёмна. Ошибка, неверный шаг или выбор ударят по самым дорогим и близким мне людям. Любовь я уже пережила. Теперь надёжность и доброту считаю основными условиями. Пока отвечающего моим требованиям мужчину я не встретила. Не жду. Просто живу».
И снова уткнулась в альбом. «А вот и Фанис», — указала на мужчину с группового снимка, сделанного на фоне картофельного поля. «Точно!» — подтвердил Володя. И она тут же убрала фотографии, заявив, что пора готовить обед. Наконец закончилось лето. Выкопали и продали картошку. Володя получил зарплату — не огромную, но весьма неплохую.
«Чудом выехали на том, что у других урожай оказался ещё беднее, чем у нас. Но на спад картофельное дело идёт. Конкуренты давят. Нанимать людей становится маловыгодным. Ну, бог даст, не пропадём. Ладно хоть подушка безопасности есть», — толковали озабоченно фермеры за семейным обедом.
Владимир с напряжением ждал, не предложат ли уехать, но даже намёков не уловил. Все с ним давно держались на «ты» и уже не считали чужим. Недомогание от непривычной нагрузки, мучившее его весь сезон, не ушло с наступлением отдыха. Теперь, имея возможность полежать в тишине своей комнаты, он ощущал нарушение сердечного ритма.
Ударив три раза, "мотор" замирал, и пару секунд Володя жил «без сердца». Доставала слабость, одновременно вызывающая пот и оледенение пальцев. Никого не грузя, сходил в сельский аптечный пункт и накупил средств с знакомыми названиями: валидол, корвалол, валерьянка.
«Кому это у вас столько успокоительных средств понадобилось?» — сгорала от любопытства аптекарша.
«Кошка котят ожидает — нервничает», — отшутился Володя.
В течение дня всё принял по очереди, и, кажется, полегчало. Вечером смотрели КВН. Было беззаботно и весело. Вдруг смех Владимира утомил, вызвав жжение в груди и вбив в спину кол. Он ощутил ледяное дыхание смерти. Сидевшая рядом Надя, словно перехватив его состояние, сказала, поёжившись:
«Форточка, что ли, открылась — холодом обдало!»
«Нет, это я умираю», — еле выговорил бледный Володя.
Конечно, спасителями стали врачи, но сначала именно Надя не отпустила его на тот свет, сделав всё правильно: доступ свежего воздуха, таблетка аспирина, нитроглицерин под язык. Она помнила, как это происходило с отцом Васи и Вани. Его инфаркт случился на её глазах. Тогда Надежда бестолку суетилась, а он, боясь огласки, не хотел быть госпитализированным из квартиры любовницы.
Время упустили, до больницы мужчину не довезли, а Надя запоздало прочитала всё про инфаркт. Совпадение ситуаций её потрясло. Как будто судьба ей дала шанс снять с себя некое чувство вины. Считая свалившегося им на голову парня «тёмной лошадкой», Надежда не могла не испытывать женского интереса. Белокурый, синеглазый Володя был весьма привлекателен. Наде нравилось смотреть на него.
Импонировал и спокойный, добрый характер. Даже не верилось, что он много чего противоправного совершил и отмотал срок. Но не боялась отпускать с ним детей, не имела предчувствия, что обкрадёт. Впрочем, при всей своей вроде бы искренности простым, как три копейки, он не был. И за желанием скрыться от корешей угадывалось что-то ещё. Женщина это угадывала.
Володя не имел привычки к физическому труду, руки у него росли не из нужного места. И всё-таки она не хотела, чтобы он уезжал, признавшись в этом родителям. Они увАжили желание дочери. Володя вошёл в семью, скажем, как дальний родственник. Насколько он нездоров, Надя не знала. Его инфаркт стал для неё неожиданностью.
И когда стало известно, что операция сделана вовремя и удачно, она от счастья заплакала. Заимев силы говорить, Володя поведал, что, находясь в «до» и послеоперационной отключке, видел непрерывающийся сон: поле, засеянное разнотравьем, ульи и множество пчёл.
Спросил: «Ты не думала о пасеке, Надя?»
Она поразилась: «А ведь меня, Володя, по осени, когда на пензенском рынке продавали картошку, ноги сами в медовый ряд понесли. Цены смотрела, выспрашивала, насколько тяжело пчелиное дело даётся. Давай поправляйся, и вместе изучим этот вопрос».
Владимир смутился: «Вряд ли начало выйдет дешёвым, и материально я помочь не смогу. Невыгодный я партнёр, Надя».
Она отмахнулась шутливо: «Сочтёмся! Бесплатно будешь работать!»
И призналась, что даже если картофельного поля не станет, «по миру» её семья не пойдёт. В своё время, очень выгодно продав свою городскую квартиру, она успела провернуть деньги в сомнительном, но прибыльном месте. Некоторая часть средств потрачена на обустройство дома, хозяйство, покупку машины, но ещё много осталось.
И эти деньги продолжают работать в бизнесе надёжного человека — брата покойного отца Васи и Вани.
«Братья были очень дружны, и младший тайную любовь старшего не осуждал. Так что я стойко богатая невеста, Володя», — проговорила Надя, кажется, без значения.
«А у меня одни разбитые мечты», — подумал он.
Свой первый мёд они качали в Медовый спас. С собой никого не взяли — настроение почему-то было такое. Всего два улья их ждали, но пчелиные семьи в них жили трудолюбивые — мёд начинающим пчеловодам казался нескончаемым. А уж какой вкусный был! Сладость запили шампанским. Вокруг никого не было — арендованный участок находился далеко от поля с картошкой.
Володю и Надю поманил растрёпанный стог. Ну а что — взрослые, холостые, ответ держать не перед кем. Так до конца сентября у них появилось секретное место для встреч. Обычно в таких случаях ожидается фраза о страстной любви героев друг к другу. А если, скажем, просто симпатия и расположение — душевное и физическое? Например, у них так и было.
С первым холодом объявили будущим тёще и тестю, что пожениться решили. Те засмеялись: «А мы уж думали, вы до снега скрываться будете!» Расписались, посидели семейно, не ставя в известность село. Своих родителей Володя не приглашал. И разъяснений по этому поводу нет. Младший пацанчик, Ваня, сразу стал называть его папой. Старший долго обходился обращением «дядя Володя».
Молодые жили планами расширения пасеки, хотели дать части личного поля отдохнуть от картошки. Володя уже был оформлен как индивидуальный предприниматель и в доме прописан. Жил ощутимо хорошо. Слетали с Надей в Турцию. Приближалась весна. Вдруг объявился попутчик Володи из поезда — Феликс. Наживу, что ли, почувствовал на расстоянии?
Он сразу узнал, что дочь «борщевых фермеров» замуж вышла за городского, приезжего дохляка «без роду и племени». И смекнул, разумеется, кто счастливчик. В дом «кулаков» не пошёл, подкараулив Володю на улице. Сам в дублёнке, в норковой шапке — хороши, видать, дела у предпринимательницы-жены. Обниматься полез, но Владимир отодвинулся. Феля был ему неприятен.
Не смутившись, тот зажурчал в своей манере: «Ну, здравствуй, Вова! Искренне рад, что мой совет не пропал даром. Ну как жена — достаточно состоятельна для тебя?»
Володя промолчал, натужно думая, что предпринять. Не дождавшись ответа, Феля продолжил: «А помнишь договор, что следующую поляну ты накрываешь? К тебе не напрашиваюсь. Про поляну я пошутил. Пойдём в избу моей матери — есть разговор».
В общем, "случайный попутчик" считал, что Владимир ему обязан и ждал благодарности, которую можно в карман положить.
«А иначе, Вова, я буду вынужден рассказать твоей Наде, каким образом ты на пороге у неё оказался».
«Сколько ты хочешь?» — хрипло уточнил Володя. Феля назвал. Столько Владимир мог потянуть - кошелёк его не пустовал. Тут и отдал.
«Ну вот и ладненько. Медовой жизни тебе с не особенно молодой женой», — говорил Феля, поблёскивая дорогими зубами.
Казалось, тема исчерпана. Феликс не беспокоил Володю, но и не уезжал. Надежде его приезд тоже был неприятен. Она знала его как подленького, изворотливого человека. Спросила у мужа:
«А ты зачем к нему заходил? Вы разве знакомы?»
Да, болтливый рот у села!
«Он слышал, что мы пасеку завели, хотел банку мёда купить. Но цена не устроила», — отговорился Володя.
Но через пару недель Феликс объявил ему, что «маловато будет, и благодарность надо удвоить». Владимир понял, что попался в капкан шантажиста. А Феликс ядовито добавил:
«Пожадничаешь, я каждой собаке в селе расскажу, как ты мне в поезде плакался после отсидки, что мечтаешь сладко жрать и мягко спать, палец о палец не ударяя. И только я про дочь кулаков заикнулся, зубами схватился. Пусть народ языки почешет. Быстро до Надьки дойдёт. Жалко, конечно, бабёнку. Только-только папку своим деткам нашла. А папка оказался альфонсом. Ты-то уедешь, а она и её сыновья останутся. Так что одумайся и заплати. Даю слово — до осени не появлюсь. Приеду к медовым доходам».
Володя схватил его за грудки: «Зашибу, гад!» Феля был ниже ростом, но тяжёлый, как бочка с навозом. А Володька исхудал после болезни — не сдюжить с таким. Отпустив, бросил: «Послезавтра за околицей в девять вечера отдам тебе деньги».
А в голове другое созрело. У тестя от отца охотничье ружьё сохранилось. Сам на охоту не ходил, но ружьё содержал как следует, и патроны имелись. Вот и решился Володя на крайность — убрать Феликса, пока честь Нади не опозорена. Да, строгача дадут и надолго, и жены с сыновьями он, возможно, навсегда лишится, но пусть лучше таким образом. А причину поступка для следствия он придумает.
И вот роковой вечер наступил. Ружьё Володя заранее в сарай из кладовки отнёс. Перед уходом хотелось поцеловать Надю в последний раз, пацанам что-то хорошее сказать, но, побоявшись выдать себя, вышел с беспечным видом, вроде как прогуляться. Не водилось за ним такого, и Надежда насторожилась. Примкнув к окну кухни, видела, как муж скрылся в сарае, но вскоре вышел и торопливым шагом за ворота направился.
Главное, вроде не взял ничего. Сердце женщины тревожно забилось. Накинув пуховик, кинулась следом, а он уж далеко отошёл. Крикнуть? А вдруг не откроет причину поздней прогулки неизвестно куда? Надя уж давно примечала, что с мужем творится что-то неладное. Ну и пошла потихоньку, таясь. Феликс уже ждал, пританцовывая на мартовском холоде.
Шагов за пять до него Владимир выхватил из-под полушубка ружьё и прицелился в ненавистного шантажиста. Опыт стрельбы он имел, не сомневайтесь. Правда, по мишеням. Видя такое дело, Феликс в штаны наложил.
Заверещал тоненько: «Вова, родненький, тебя ж посадят. От чего сбежал, к тому приближаешься. Давай вот прямо здесь навсегда расстанемся, умоляю...»
"Ну нет, другой раз не купишь. Пришибу, а сам сдамся со спокойной душой. Зато Надя моя останется не потревоженной и с хорошей памятью обо мне!" — ответил Владимир, передёрнув затвор.
И тут Надин крик раздался: «Володя, я знаю, что не встречал ты Фаниса! Теперь поняла, что адрес мой тебе Фелька дал. Мне всё равно, по какому случаю. Ребёнок будет у нас!»
Владимир опустил ружьё. Феля сел в снег — зад остудить. Надя подбежала к нему: «Если на моего мужа заявишь, я вслед заявлю, что ты меня домогался, а он на защиту встал. Помнишь, как мой отец тебя лопатой отходил за такое, когда ты работал у нас?!»
В ответ послышались невнятные звуки - Феля без остановки икал.
... Потом они шли домой. Володя честь по чести рассказал Наде, про встречу с Феликсом в поезде, ни словечка не утаив. Замолчал, ожидая, какое она ему наказание назначит. Надежда остановилась, повернула лицо мужа к себе.
Глядя в глаза сказала:
«Не грешат только мёртвые. Я тоже, молодая стервь, на костях живой жены и троих детей была готова своё счастье построить. До сих пор в глазах стоит, как она пришла ко мне, на колени упала, умоляя, чтобы я уехала. А я ей ужасные слова говорила, с усмешкой. Считала, что любовь всё спишет. Она и списала. На свой лад. Жене могилка мужа досталась, а мне вечная мерзлота. Ты меня отогрел, Володя. И нет причины, чтобы я тебя потеряла».
Дальше в обнимку шли. Муж и жена — одна сатана. А Феликса они больше никогда не встречали — не показывал он носа в село. Вот такая история про медовую жизнь Володи и Нади, которая, слава богу, до сих пор продолжается. И больше добавить мне нечего.
Имена героев, как обычно изменены.
Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Ешьте ложками мёд и будьте здоровы. Лина
