Небольшой провинциальный городок. Город-спутник нефтехимического гиганта. Конец 70-хх.
Как-то вернувшись с прогулки в родной двор, я с удивлением увидел пару милицейских машин возле четырёхэтажной «хрущёвки» напротив моего дома и стоящих или прохаживающихся у одного из подъездов милиционеров и мужиков, в штатском, чья принадлежность даже у меня не вызывала вопросов. Ну и толпу зевак разумеется. Пробиться к месту, которое осматривали милиционеры мне удалось. И толпа стояла довольно плотная, и взрослые отгоняли, дескать, нечего вам там смотреть.
Впрочем, я не расстроился, ибо от своего подъезда, мой дом стоял чуть повыше, по сравнению с домом напротив, было видно, что ничего особо интересного там, куда меня не пустили, нет, разве, что тёмное пятно на асфальте возле лавочки.
В курс дела меня ввели знакомые пацаны. Далее я уже пересказываю свои детские впечатления с высоты своего жизненного опыта и в литературной обработке. В общем, дело было так.
Возле подъезда на лавочке с целью сообразить на троих собралась мужички пожилого возраста. Пить в общественном месте и тогда не позволялось, но особо этот запрет не соблюдался, а тем более во дворе родного дома. Кто-то сбегал за стаканами, одноразовая посуда, даже в виде картонных стаканчиков, тогда распространения ещё не имела, кто-то притащил из дома полбуханки хлеба в дополнение к купленным вместе со спиртным плавлеными сырками.
В разгар застолья, сопровождавшегося разговорами «за жизнь» и жалобами на судьбу, к пирующим приблизился дворовый "уголовный авторитет" Петюня.
Петюня, разумеется, так его называли только за глаза, когда-то отбывший небольшой срок за хулиганство, довольно рослый и упитанный лентяй лет тридцати, тунеядец без постоянного места работы, любитель подраться и стащить, что плохо лежит, правда, в таких пределах, чтобы у милиции не было желания заниматься этой мелочью, а потерпевшему обращаться в милицию, короче головная боль участкового. Ещё Петюня отнимал у пацанов сигареты или углядев как во дворе или за гаражами, либо в детском садике, мужички присели сообразить «на троих», появлялся рядом и оценив свои силы отнимал у них бутылку целиком или изрядно ополовинивал её содержимое.
Расчёт был точный. Пацанам даже в голову не приходило жаловаться, хотя Петюня вместе с куревом отбирал и деньги, ибо родители могли узнать и про отнятые сигареты, а таких дураков в нашем дворе не было. Да и жаловаться родителям, к тому же на «сидевшего», не по пацански. Примерно то же самое и с винишком или водочкой отнятой у мужичков постарше и похлипче, с крепкими или молодыми, да ещё в компании, Петюня благоразумно не связывался. Возраст, телосложение Петюни, слава дворового дебошира и тянувшийся за ним шлейф благоговейной опаски окружающих, «он сидел», надёжно гарантировали ему отсутствие сопротивления при экспроприации. Обращаться в милицию особого смысла не имело, времена тогда были простые и, услышав от заявителя, что у него отобрали бутылку алкоголя, офигевший от такой наглости дежурный мог запросто рявкнуть: «Так тебе и надо, алкоголик! Здоровее будешь. Вали отсюда, а то самого в вытрезвитель сдам!»
Короче Петюня, по своему обыкновению, предварительно оценив расклады и способность к сопротивлению будущих жертв, где две ему были знакомы и ранее он их уж подобным образом обирал, а третья, ранее не встречавшийся ему, щуплый, невысокий мужичонка, весь в морщинах и дублённым, обветренным лицом, опасным ему не показался, по хозяйски выхватил из под рук выпивох уже откупоренную, но ещё не начатую бутылку и приложился к ней, не обращая внимания слабые протесты тех двоих.
От бутылки Петюня оторвался только когда незнакомый ему мужичок, который как потом оказалось являлся не только инициатором, но и спонсором незамысловатого банкета, негромко, но так, что услышали даже бабки на лавочке у соседнего подъезда, спросил: «А ты не много ли себя берёшь?» и только лишь для того, чтобы громко и привычно послать спрашивающего, предварительно назвав его козлом. В ответ мужик встал и, со словами: «Я не для того зону почти двадцать лет топтал, чтобы всякий баклан меня посылал и называл козлом», ткнул Петюню под ребро ножом. Кухонным. Его вместе с хлебом, принёс один из собутыльников, дабы этот хлебушек аккуратно резать, а не ломать кусками. Петюня рухнул как подкошенный и больше не подавал признаков жизни, только лужа крови натекла. Окружающие, кто с воплями, кто молчком, бросились в разные стороны, только убийца спокойно вытер нож об Петюнину майку, швырнул его наземь, сел на место и, к приезду передвижной милицейской группы на желто-синем «газике-козле» с «собачником» для задержанных, успел допить всю бутылку.
Потом вездесущие и любопытные бабки и кое-то из соседей, у кого нашлось свободное время, не поленились сходить на открытое судебное заседание в городском доме культуры. От них стало известно, что убийца Петюни и впрямь отсидел почти 20 лет: за убийство, кражи и разбои. Что он только две недели как освободился, после отбытия очередного срока, и приехал в наш город к какой-то родне, а не найдя её решил выпить перед отъездом, но не в одиночестве, и забрёл во двор в поисках компании.
Государственный обвинитель требовал признать его особо опасным рецидивистом и смертной казни, но суд не согласился с ним и приговорил убийцу Петюни к пятнадцати года лишения свободы. Кстати, он был старше Петюни всего на 10 лет и думаю имел все шансы успеть отбыть новый срок и выйти на свободу до того умрёт в силу возраста. Кому он только нужен будет и сможет ли жить на воле, но это уже другая история.
