Мэтью задушевно беседует с душегубом Бараком – тот после всех своих безумных фокусов значительно подрастерял свою спесь.
А в маленьком пруду ем временем находят женское тело – еще одно преступление таинственного убийцы, вот только тело он почему-то спрятал, а дорогой медальон оставил, видимо для того, чтобы девушку было легче опознать. Тут же выяснилось, что это бывшая помощница брата Гая, все думали, что она сбежала после кражи двух золотых чаш.
Мэтью берет быка за рога и предлагает аббату Фабиану просто взять и передать монастырь королевской казне, так как убийств, получается, было уже три: Синглтон, девушка и монашек Саймон (кем-то отравленный). Аббат отказывается и отвергает обвинения. Тут внезапно вперед вышел ризничий Габриэль и заявил, что хочет сделать признание мастеру Шардлейку, да еще и наедине. (Обычно такие эпизоды используются как клиффхэнгер в конце серии, но здесь всё попроще.)
Вот так штука, к разочарованию Мэтью, Габриэль ничего не сказал толком, а его так называемое «признание» свелось лишь к недомолвкам и сомнениям: ну, поведал он, что Саймон часто общался с погибшей девушкой и действительно мог стать свидетелем. К ней кто-то приставал, но аббат это всё пресек. И очень, мол, Габриэля беспокоит – вдруг это и правда кто-то из наших братьев: Собственно, всё. И белым днем, чего уж тут, неизвестный в балахоне метко пристреливает брата Габриэля из арбалета.
Мэтью покидает монастырь, так как надеется в Лондоне навести справки о мече и всё еще зачем-то таскает с собой крамольные записки брата Джозефа. Барака же он оставляет дожидаться новостей от мэра-алкаша по поводу сделок с землей. Все квитанции у мэра уже на руках, но по приказу еще одного незнакомца (на этот раз без балахона) мэр их придерживает и намерен предоставить бумаги Мэтью позже. Последний, кстати, морем решил в Лондон отправиться. Так как с именами в переводе, что мне привелось смотреть полная и безоговорочная засада (я уж молчу про то как переводчик ставит ударения – «тОпор», это уж ладно) я чуть было не пропустил важный момент: в конюшне Мэтью обнаружил и узнал коня, по-видимому, пропавшего доктора и называет его как-то «Выгул Харт» (?) Или Мэтью признал чье-то другое животное?
На шхуне вместе с Мэтью отплывает и незнакомец, что наседал на мэра, шкипер представляет его стряпчему, как мастера Крола (не уверен, что правильно понял это имя). Заодно Мэтью интересуется у шкипера – не было ли каких пассажиров за последние дни, на что тот отвечает – хм, не было, зато вот коня отказался перевезти, аббат, знаете ли продавал. (Именно тут связав аббата и коня, я предположил, что коник в конюшне принадлежит доктору.) Ну, молодцы, аббат с товарищами, однако. Мэтью будет у них что спросить, и, пожалуй, из Лондона надо везти хотя бы пару солдат.
3-я серия заканчивается на том, что на Мэтью прибывшего с столицу и шагающего по ночным улицам, нападают по приказу его попутчика. Прямо при куче народа на улице два раза стукнули какой-то палкой и бросили на улице, как есть с дорогим мечом на спине. Хм, понятное дело Мэтью выживет (суть, наверное, в том, чтобы задержать его), но неужели ему потом не придет в голову простая мысль путешествовать со слугами? Не на всякий случай, а просто потому что это логично.
Когда Мэтью пришел в себя на грязной улочке, то обнаружилось, что у него сперли ботинки и кошелек, но вот что странно – очень приметный меч с золотой рукояткой, который он, разумеется, нес за спиной, так же, как и собственный меч юриста, воришки почему-то ему оставили. Каким-то образом, пока Мэтью валялся в грязи, монастырский меч переместился с его спины на землю, Мэтью на нем лежал. А может быть это какой-нибудь совестливый вор (не возжелавший скрасть слишком много) подложил дорогую вещицу под Мэтью, чтобы, дескать, другие воры не соблазнились?
Мютью решает встретиться с оружейником Тауэра и разузнать о мече. Наше любимое – меч висит на спине не понятно на чем. Даже бывалые ландскнехты носили мечи иначе, а ведь это были здоровые бугаи, а у Мэтью, черт побери, проблемы именно со спиной. Чуть ранее была и еще одна «классическая» сцена – Барак стоял в стойке, держа свой меч в вытянутой руке на уровне плеча. Я не разбираюсь в фехтование совершенно, но мне кажется, что такая стойка неудобна и опасна для самого себя. Разве что монаха запугать сойдет, ну, тут не поспоришь.
Видите, здесь клеймо «замок»? – говорит оружейник, - это толедский клинок. Угу, значит владелец испанец? Видимо, мавр? – уточняет Мэтью. Это с чего вдруг мавр? Какой год-то на дворе? Впрочем, оружейник сразу определяет кузнеца – это некий Джон Смиттон. Фамилия уже знакома – идет уточнение, что это отец того самого Марка Смиттона, обвиненного в прелюбодеянии с королевой Анной Болейн.
Допущение, конечно, в художественном произведении уместное, вот только несколько противоречивое: на самом деле никто особо не устанавливал, как звали отца Марка, лишь предполагается, что он был плотником. С другой стороны, оружейник такого уровня человек известный и уважаемый), недаром мастер сразу узнал его работу, и вероятно он бы передал свое дело сыну и тот бы не был неприкаянным музыкантом (дело в Англии того времени не слишком почитаемое и даже презираемое), так что всё равно, как-то не очень.
Далее Мэтью беседует с лордом Кромвелем, отдает ему записки Джозефа, но канцлер ими вовсе не интересуется – ерунда, мол, на постном масле. И вообще оставь ты этого Смиттона с мечом, делай всё чтобы монастырь побыстрее закрыть, да и, кстати, Синглтон выбрал этого Марка Смиттона, потому что тот был слишком хорош собой… люди бы поверили. Как это «выбрал»? – мир рушится под ногами у Мэтью. А ты что удивлен? – вопрошает Кромвель.
Получается, что главный герой и правда верил в обвинение павшей королевы. Повторюсь, какой же он после этого детектив и юрист? Однако, на месте Кромвеля я бы не стал откровенничать с таким тугодумом. И уж тем более не поручал бы такому наивному и доверчивому человеку важные дела.
