Заметка Алексея Алексеевича Карасева
Весы истории должны быть самыми верными весами из всех. Между тем на практике оказывается, что и они грешат перед общим понятием о справедливости. На Дону, как и в других казачьих войсках, где образуются новые станицы, существует обыкновение давать этим новым поселениям имена войсковых или наказных атаманов, управлявших этими войсками.
В войске Донском такой порядок заметен особенно, так как почти все войсковые и наказные атаманы нынешнего, XIX столетия, имеют соответствующие их фамилиям станицы. Исключение составляют только Орлов и Aндpиянoв, бывшие атаманами в нынешнем, и отец и сын Ефремовы в прошлом столетиях.
Известный храбрец времен Екатерины II-й, любимец императора Павла, Василий Петрович Орлов, управляя войском Донским с 1797 по 1801 год, успешно устроил так называемый "Оренбургский поход" (не имевший последствий только благодаря крутому повороту в нашей европейской политике).
Иван Андрианович Андриянов был войсковым наказным атаманом всего два года (1826 и 1827). Что касается фамилии Ефремовых, родоначальники которых правили Донским войском в прошлом столетии около 85 лет (Данила Ефремович с 1738 по 1753 и знаменитый мученик Степан Данилович с 1753 по 1772 год), то она не может и не должна быть забыта потомством.
Между тем до сих пор нет на Дону ни Ефремовской, ни Орловской, ни Андриановской станиц. Это первая несправедливость.
Вторая заключается в недостаточной обдуманности при назначении новым станицам названий, соответствующих атаманским фамилиям. Память атаманов Хомутова (Михаил Григорьевич), Черткова (Михаил Иванович) и Краснокутского (Николай Александрович) сохранена на Дону станицами Хомутовской, Чертковской и Краснокутской, населенными природными донцами; между тем как имена природных донцов-атаманов графа Платова (Матвей Иванович), Денисова (Адриан Карпович), Иловайского (Алексей Васильевич), Кутейникова (Дмитрий Ефимович) и Власова (Максим Григорьевич) приданы станицам со сплошным калмыцким населением.
В эти же улусы вставлены фамилии атаманов графа Граббе (Павел Христофорович) и Потапова (Александр Львович), как бы для того, чтобы природным Донцам не было уж очень стыдно. Граф Платов, правивший войском Донским 18 лет и наполнивший весь мир славою Донского имени, поравнялся в этом случае с генералом Потаповым, который пробыл в должности войскового наказного атамана всего год и четыре месяца (с октября 1866 по март 1868 года)!
Оставляя в стороне суждение о качествах этих исторических деятелей, мы можем протестовать против такой несправедливости, прикрываясь только количеством лет, в продолжение которых они имели в своих руках атаманскую насеку. Если не забыт Потапов, то почему же забыт Андрианов, который носил эту правящую палицу долее своего счастливого соперника на 8 месяцев?
До болезненности честный Граббе, добрый и благородный, с возвышенными чувствами и европейски образованный, должен был отдать свое имя стану калмыков, пользующихся репутацией воров и грабителей! Недаром покойный Павел Христофорович шутя говаривал: "Если бы я не был немцем по происхождению, то, пожалуй, по сходству звуков, фамилию мою можно бы производить от глагола "грабить".
У нас есть станицы, имеющие или водевильные, или неблагозвучные названия: Малодельная (вероятно по той причине, что жители ее мало дела делали); Бурацкая (для непривычного уха представится Дурацкою, потому что свекла не везде называется бураком); Етеревская, которую многие, во избежание разных недоразумений, называют в письме "Евтеревской"; Гниловская, Кобылянская, от кобылы; Котовская от кота; Ярыженская, напоминающая о ярыге (здесь непутевый человек), и проч.
Было бы, на наш взгляд, уместно переименовать эти станицы, дав им фамилии Донских атаманов; а недавно образованные калмыцкая станицы оставить при названиях прежних улусов.
Новочеркасск, 25 марта 1894 года
Спешу исполнить ваше желание относительно разъяснения слова "мученик", которое я приложил к имени атамана Степана Даниловича Ефремова.
За неисполнение некоторых указов военной коллегии и другие вины, изъяснённые в доносах наказного атамана Сидора Кирсанова и старшины Юдина, Ефремов, в ночь с 8 под 9 ноября 1772 года, прибывшей драгунской, под начальством капитана Ржевского, командой был взят со своего Зелёного хутора (близ Черкасска) и отвезен сначала в крепость Св. Дмитрия (Ростов-на-Дону), а потом препровожден в Петербург, где был судим и приговорен к "правильному повешению", но казнь эта заменена вечной ссылкой в г. Пернов.
Через некоторое время Ефремов был прощен, но оставлен в Петербурге, где и скончался в 1784 году, и погребен в Александро-Невской лавре, где его могилу можно видеть и теперь.
Из шести пунктов, в которых значились вины подсудимого, ни один не имеет того серьёзного значения, какое вызывало бы строгую кару.
Все обвинения это или ухищрения предателей, из которых Кирсанов желал занять место войскового атамана, или сводятся к неисполнению распоряжений военной коллегии, заслуживающему лишь более или менее строгого выговора. Что же касается до обвинений Ефремова в том, что он завладел большою площадью земли "без указа" и принимал "приношения", то кто из воевод и больших правящих сановников того времени был чист совестью в этом отношении?
Я оставляю в стороне нелепости вроде:
- что Ефремов не принял мер к защите генерала Черепова (Гаврила Петрович), которого избили казаки вследствие распространившегося между ними слуха, будто это лицо прибыло на Дон записывать казаков в регулярство;
- что будто бы со сведения Ефремова казаки, на следующее после его арестования утро, подступили в больших силах под крепость Св. Дмитрия и потребовали от ее коменданта Потапова освободить их любимого атамана.
В первом случае атаман или не смог сладить с бурным настроением казаков, или же не нашелся, а второй опровергается сохранившимся преданием, которое говорит, что Ефремов вышел из крепостного каземата на вал, откуда сказал собравшимся у стен крепости своим заступникам: "Идите, братцы, по домам; я еду в Петербург по указу Матушки-Императрицы, которая чрез меня желает наградить вас за верную ей службу".
И казаки немедленно ушли от крепости. Да, наконец, если бы в этих двух обвинениях была хотя тень вероятия, то Императрица никогда не простила бы такой важной вины перед ней и государством.
Между тем гроза черкесов и ногайцев, верный русским государям, защитник донской не независимости, а самобытности, Степан Данилович Ефремов, как государственный преступник, был оторван от любимой родины и умер вдали от нее и от своих близких.
Еще одно слово. Предание говорит, что когда этот атаман получил в Пернове полное прощение, то сказал офицеру, снимавшему с него кандалы: "ты их оставь мне, а не бери с собою; я повезу их на Дон и скажу казакам: вот как награждается здесь верная наша служба".
Надо думать, что за эти, вызванные горькой, 12 лет продолжавшейся обидой, он и оставлен был в пожизненной неволе на берегах Невы.
