Начало:
Кто знает, откуда Вадим притащил эти два белых комочка. Говорит, нашёл в подъезде какого-то дома, когда подвозил туда знакомого. Всегда Анна Ивановна потешалась над странной привязанностью семьи зятя к собакам, и вдруг сама попалась в капкан обаяния миндалевидных, как у лани, чёрных глаз, что преданно смотрели из-под белой болоночьей чёлки. Как так получилось?
Сначала был Федя. Забавный парень, весёлый, кудрявый. Темперамент подвёл его. Через два года он убежал за ветреной подружкой и больше не вернулся. И тогда с дачи привезли его сестрёнку, милую умницу Фенечку. Вроде как она была собакой дочери и внучки, но очень быстро переселилась на девятый этаж, к Анне, которая чаще всего с ней гуляла. Неприметная, на первый взгляд, маленькая собачка скрасила горькие дни Анны после смерти Женечки, стала ей верной подругой, собеседницей, воспитанницей. Анна прекрасно помнила, как раздражали её «человечьи» замашки Вадиминого Жигана, и не хотела признаваться даже самой себе в своей любви к Фене. Но вот уже белый меховой клубочек уютно свернулся ночью у ног Анны на её мягкой перине, вот умильные глазки выпрашивают лакомый кусочек у стола, цокают коготками от нетерпения мохнатые лапки в ожидании прогулки. И Анну не только это не раздражает – напротив, она всем показывает, какая у неё Фенечка умница, как она всё понимает.
- Феня, где наошейник? Где наошейник? – и Феня начинает тявкать у крючка, на котором висит поводок с ошейником, понимая, что сейчас они пойдут гулять.
- Обижают тебя, Фенечка? Обижают тебя? – и собачка исходит тоскливым, эмоциональным скулением, жалуясь на свою горькую жизнь.
Анна отчаянно ссорилась с соседками, чьих собак Феня выбрала в свои злейшие враги, часами варила своей питомице коровье вымя, купленное в эпоху всеобщего дефицита, постригала ей коготки и расчесывала шерстку.
Света подзуживала бабушку:
- Ну скажи, ты ведь Феню любишь?
- Да нет, конечно, - отмахивалась та.
- Ну любишь же. Это же видно.
- Мне просто её жалко, - упорно твердила Анна Ивановна, но её попытки изобразить при этом серьезный вид были тщетны. Пальцы перебирали при разговоре белые волоски между треугольными ушками, а губы невольно расплывались в улыбке, которую невозможно было скрыть.
***
Женечка начал медленно сдавать. Вроде ничего особенного – просто старость, но недуги нарастали, как снежный ком. Падало зрение, нарушалась координация, накатывала слабость… Анне было больно смотреть, как он с палочкой ходит вдоль дома: сначала как обычно, а потом все быстрее, быстрее, словно ноги резко обрывали все связи с мозгом и, не сдерживаясь, несли его вперед. Женечку надо было схватить за руку, чтобы он остановился, не дай Бог не споткнулся, не упал. Его рассудок был свеж и ясен. Каждый вечер он осведомлялся о всех близких, спрашивал, пришла ли из института внучка, как дела на работе у дочери. Но тело постепенно отказывалось повиноваться, походя на старую, поломанную телегу, которую с каждым сезоном всё тяжелее и тяжелее ставить на колеса. В декабре он заболел. Просто заболел. «Обычная простуда», - сказала молодая участковая врач, прописала лекарство и упорхнула на следующий вызов. А через несколько дней Женечки не стало… Он попросился в туалет. Анна помогла ему подняться, они прошли коридор, и вдруг Женечка весь обмяк, побледнел и осел на пол. Анна в истерике бросилась к телефону. Собиравшаяся на работу Ириша всё бросила и побежала к родителям. Но, увы, помочь было уже нельзя. Его не стало. Анну разрывало изнутри горе и отчаянье. Она знала, как всегда знала, что это должно случится, но тешила себя надеждой, что на этот раз всё обойдется. Ведь доктор был. Доктор сказал, что это ничего страшного. А вот теперь Женечки нет. Её добрейшего, наивного, славного Женечки. Как же она будет без его серых глаз, без ласковых рук, без необидного, простого юморка, без его музыки и песен? В последний раз он играл на баяне в октябре, на юбилее Ириши, и вот всё… Навсегда замолчали перламутровые клавиши красавца-баяна, некому больше перебирать упругие струны изящной гитары… Как же я без тебя, Женечка? Как же я без тебя?
Дочка, как могла, поддерживала маму, старалась не оставлять её одну. Чтобы мучительная темнота ночи не пробуждала воспоминаний, чтобы не грызла душу неизбывной тоской, они со Светой забрали бабушку ночевать к себе в квартиру. Вечерами они пили чай, смотрели телевизор, старались не говорить о печальном, чтобы Анна чувствовала продолжение жизни. А Анна гладила по белой мохнатой голове свою Фенечку и тихонько ночами шептала ей: «Вот и остались мы с тобой одни, Фенечка. Никого у нас больше нет»…
Несмотря на старания дочери, в голове Анны прочно укрепилась мысль, что с уходом Жени она осталась одна… Хотя дочь с внучкой и жили в соседнем подъезде, хотя постоянно ходили друг к другу в гости, хотя ежедневно звонили сёстры и просто знакомые, хотя осталась работа во Дворце спорта и ученики – ничто не могло переубедить Анну в том, что теперь она одинока. И она принялась с завидным упорством изо дня в день, из года в год культивировать и лелеять в себе это чувство одиночества, что, вкупе с остатками перенесённой болезни, делало её достойной сочувствия и жалости. Постепенно она привыкла ощущать себя несчастной и покинутой. Похоже, ей это даже нравилось. Хотя, бесспорно, она с удовольствием находилась в обществе дочери, принимала участие в вечерних чаепитиях, не гнушалась рюмочки водки или вина, но, стоило приехать Вадиму, или Ире на выходные отправиться к мужу за город, Анна вновь принималась за старую песню о своём одиноком существовании. И неизвестно, сколько бы это продолжалось и до чего бы её довело, но совершенно неожиданно луч света ворвался в её безрадостную, как ей казалось, жизнь.
Светка засиделась в девках. Анна искренне так считала и активно принялась обрабатывать соседок по дому с неженатыми родственниками. Но на Светку где сядешь, там и слезешь. Характер Вадима давал о себе знать. Вместо того, чтобы быть благодарной, Светка бесилась, устраивая целые скандалы. Однажды обманом Анне удалось заманить её к соседке, у которой гостил племянник. Устроили настоящие смотрины. Светка вела себя вежливо, как и подобает воспитанной девочке, очень понравилась и потенциальному жениху, и его мамаше, а как домой вернулась, словно бес в неё вселился. Рыдала в трубку, орала, что её, как лошадь, выставляют на продажу. Совсем с ума сошла. Испокон века так сватали дочерей. Анна ведь искренне помочь хотела, а Светка – неблагодарная.
«Подари ей куклу», - неожиданный совет таинственных голосов ввёл Анну в ступор. Какая ещё кукла? Девке двадцать три исполнилось. Но, поразмыслив, решила, что ничего не теряет. Пошла в магазин игрушек и сразу поняла, что ей нужно. На верхней полке стояла она: кукла-невеста. Всё, как положено: белое платье, фата. Светка ускакала справлять Новый год к друзьям, а Анна аккуратно положила под ёлочку коробку. Вот вернётся гулёна, и найдёт подарочек.
Света вышла замуж следующей осенью. Мальчик-жених был хорошенький, что и говорить. И семья вроде неплохая. Только папа жениха вот… Вячеслав Аронович. «Как как????» - Анна аж поперхнулась от неожиданности. Но нет, она не ослышалась. Вячеслав Аронович. И тут без «ивреев» не обошлось. Она быстро взяла себя в руки: «Я вас буду Славой звать. Можно?».
Но, в целом, вроде всё неплохо. Москвич, с высшим образованием. Молоденький очень. На три года моложе Светки. Как бы не сбежал. Впрочем, будущая Светкина свекровь её обнадежила: «Не переживайте. Я старше Славы на пять лет». Анну это позабавило и, действительно, немножко успокоило. Живут ведь люди. Кстати, квартира у них хорошая, большая. Не нахлебник женишок, и то хорошо. На первых порах, конечно, молодым родители помогут, а потом, глядишь, и сами на ноги встанут. Жить им есть где. Она ещё в начале 90-х переписала квартиру на внучку, чтобы потом с завещанием проблем не было. Вот и будут там жить. А Ириша к ней переедет. То-то славно они заживут! Она даже готова раз в неделю Вадима потерпеть. Зато остальные дни Ирочка будет рядом с ней.
На свадьбе Анне было немного грустно. Грустно оттого, что было много незнакомых людей, все что-то говорили, а о ней, Анне, никто не вспоминал. Невеста с женихом были красивы и счастливы, гости веселы, столы полны. А поговорить было не с кем. Вроде и родня вся приехала, но все были заняты исключительно молодыми, и внутри Анны вновь начал шевелиться червячок её любимого детища: одиночества. На фотографиях и видео со свадьбы навсегда осталось задумчивое, серьёзное, углубленное в себя лицо Анны, словно вся эта кутерьма вокруг касалась всех, кроме неё.
И кто бы знал, что совсем скоро после этой, не сильно впечатлившей её, свадьбы, в жизни Анны появится нечто чудесное, наполнившее её существование новым смыслом, отодвинувшее на второй план её воспетое одинокое мученичество. Родился малыш. Мальчик Егор. Забавный ребенок с чёрными материнскими глазами, курносым носиком и обаятельной улыбкой. Бабушка Анна Ивановна быстро превратилась просто в Бабаню. Егорка обожал её, а она его. Ни с Иришей, ни со Светой она не проживала столько приятных моментов. Возможно, молода была, даже когда стала бабушкой. А теперь правнук стал для неё всем на свете. Они вместе ходили гулять. Брали с собой нарезанное яблоко, стелили салфетку на маленький столик на детской площадке и устраивали «пир». Показывали целые концерты художественной самодеятельности на семейных праздниках: Егорка с бубном скакал по кругу под заводное Бабанино «ай-лю-лю, ай-лю-лю». За обе щеки крепкий малыш уминал «ах какой вкусный борщ! Ах! Ах, какой вкусный!» Ради этого, действительно, стоило продолжать жить.
Егор пошел в детский садик, и Бабаня решила, что обязательно должна обеспечить и его будущее. В конце концов, что там ей осталось? А у мальчика всё впереди. И она начала откладывать деньги внуку на учёбу. Как раньше. С учеников, с пенсии, понемножку, по чуть-чуть. В две разные кучки: на похороны себе и на учёбу внуку. Банкам уже давно не доверяла, всё хранила в кожаной папочке, как и всегда, среди стопок постельного белья.
Финал: