Начало:
История взаимоотношений моих бабушки и дедушки, в самом деле, странная. Все, кто близко знал их, удивлялись, как могли сойтись и идти рука об руку долгие годы настолько не похожие друг на друга люди. Трудоголик бабушка и домашний дед. Прагматичный математик с двумя высшими образованиями и работяга, в свободное время изливающий душу кнопочкам баяна или гитарным струнам. Но дедушка любил нашу Анну Ивановну до безумия. С ним она становилась нежнее, мягче, как бы сейчас сказали, девочкой-девочкой.
Никогда не думала, что ей понравится такой. Не инженер, не учёный, не врач… Просто токарь-работяга. Человек, в руках которого спорилась любая работа. Он смотрел на неё с обожанием, как на самую уникальную драгоценность, которая каким-то непостижимым образом досталась именно ему. И чем он заслужил такое благословение? Анна относилась к нему немного снисходительно, но даже в её прагматичной душе что-то трепетало вместе с дрожащими под его пальцами струнами цыганской семиструнной гитары. Он называл её птенчиком, не злился, когда она ворчала, мгновенно успокаивая мягким прикосновением к русым волосам. И невольно губы Анны расплывались в улыбке и нежно произносили: «Женечка». Любовь ли это? Пожалуй, Анна и сама не могла ответить на этот вопрос. Но она точно знала, что никто на всём белом свете не будет любить её сильнее, чем этот простой работящий парень с гитарой. Вечерами он подрабатывал в ресторане, играл в цыганском ансамбле. (Кто б знал, как он, не цыган, туда попал). Анна с сёстрами или с подружками устраивались за столиком поближе к сцене, и девушка с гордостью наблюдала, как заволакивались очи её спутниц томной тоской, с какой отрешённостью слушали они, подперев подбородки, уносясь в мечтах в одним им ведомые выси. А Женечка, её Женечка, играл, чуть прикрыв серые добрые глаза, и Анна знала, что все эти гитарные переборы призваны тронуть лишь одно девичье сердечко - её собственное.
И она согласилась. Согласилась, втайне надеясь, что сможет приучить его и к книгам, и к модным выставкам, к концертам, ко всему тому, что она сама мало понимала, но очень старалась быть в курсе, как приличная, образованная городская девушка. Они поженились в 1944-м, а в 1948 родилась Ириша, маленькая хрупкая улыбчивая девочка, призванная стать маминой гордостью (а как же иначе?) и папиной радостью.
В комнате было 5 метров. Чтобы в нее попасть, нужно было пройти через другую комнату, где жили посторонние люди. И, разумеется, о собственной кухне или санузле не приходилось и мечтать. Но Анна была и этому рада. Это была её комната. Пусть маленькая, пусть холодная, но своя. Её можно было запереть на ключ, обустроить нехитрым бытом, остаться наедине с милым Женечкой, а не ютиться снова и снова по чужим углам. Не надо больше спать на полу в доме у Женечкиной матери, терпеть его противную ворчливую сестру, быть напряжённо вежливой и бояться обидеть хозяев. Да…. Недаром она уговаривала и настаивала, чтобы тихий Женечка ходил по инстанциям, просил, требовал, писал бесконечные бумаги… И вот бюрократическая машина сдвинулась. Они смогли переехать в эту комнату. Её первое жилье. Первое. Но впереди всё будет только лучше. Анна была уверена.
Ирише едва исполнилось полгода, когда она заболела. Холод продуваемой насквозь комнаты дал о себе знать, и обычная простуда быстро переросла в двустороннюю пневмонию. Врач приходила регулярно, в очередной раз слушала свистящие хрипы, и молча качала головой. Анна понимала, что неспроста это молчание, что ничем врач обнадёжить её не может, но упорно сжимала губы и верила. Если бы суждено было случиться непоправимому, она бы знала. Как знала почти всегда. Выживет её дочка, не может не выжить. А малышка слабела изо дня в день, жалобно глядя на мать круглыми непонимающими глазёнками. Поздними вечерами, делая вид, что достаёт что-то из белья, Анна подсовывала руки под стопки простыней в шифоньере и нащупывала пальцами острые углы оклада старинной иконы. Той самой, что «убежала» вместе с ними из Медыни. С которой строго и кротко взирал Николай Чудотворец. Забрала она её у матери в качестве свадебного подарка. Но достать и молиться открыто боялась. Привыкла прятаться, да и не знала, как муж отреагирует. Потому просила молча, вслепую, слегка коснувшись пальцами намоленного образа. И маленькое тельце вдруг начало крепнуть. Стало легче дыхание, спала температура, девочка повеселела, вновь начала улыбаться. Анна поняла, что страшное позади. Раз, оставив поправлявшуюся дочку на попечение соседки, бабы Дуни, Анна выскочила в магазин купить хлеба, а навстречу ей попалась та самая доктор, что лечила Иришу. Анна поздоровалась и очень удивилась, услышав вопрос: «Ну что, умерла девочка-то?» У Анны не было сил рассердиться. Она улыбнулась в ответ: «Да Бог с вами! Поправилась Ириша! Все хорошо!». Было видно, что и у врача отлегло от сердца. «Ох, как я рада! А ведь я не верила, думала, считанные дни остались. Это чудо…»
***
Кап, кап, кап… Снова стучит по крыше дождь, снова капают капли на чердаке, а по потолку расплывается пятно. Уже крашен-перекрашен потолок в этом месте. Многослойные накопления краски превратились в некрасивую «болячку», снова и снова покрывающуюся струпьями отколупывающейся краски. Крышу кое-как латали, ставили деревянные и металлические заплатки, но надолго их не хватало. Более или менее сильный дождь, и снова «кап, кап», и пятно, как раковая опухоль, растёт и растёт. Фёклу это выводило из себя. Она не уставала распекать мужа. «Ну почему у всех мужики как мужики, а мой - безрукий». А Иван сильно сдал в последнее время. Перед сильной, напористой женой не хотел жаловаться. Но то и дело исподволь хватался за грудь, унимая затрепыхавшееся сердце. В то утро всех разбудила бесшабашная майская гроза. И многострадальная крыша, как водится, снова расползлась. Сердце забилось и никак не унималось, и, как назло, ему вторила сердитая Фёкла. «Некогда ему всё… То же мне… Сегодня выходной, вот и покрыл бы крышу. Сколько можно ходить, стенать? Мужик здоровенный. Помощника нет? Так кто ж виноват, что у тебя одни девки получаются». Делать нечего. Видать, придётся лезть. Как бы ни ворчала Фёкла, а она права. Крыша-то, и впрямь, уже давно ремонта просит, так почему бы не сегодня? Вот и сердечко вроде успокоилось. Вздохнул Иван, крякнув, встал с кресла и побрёл собирать инструменты. Подтащил тяжелую лестницу к стене дома, только собрался лезть, тут и подбежала к нему любимица Анюта. В гости приехала, родителей повидать.
-Пап, не лезь ты на крышу сегодня.
- Да как не лезть-то? Ночью дождь был – опять потоп.
- Не лезь, пап. Прошу. Потом починишь.
Дочка, казалось, была встревожена не на шутку, но Иван лишь ласково потрепал её по голове. Знал, что любит она его, наверняка заметила, как ему с утра нездоровилось.
- Да когда потом-то? Завтра на работу. Всю неделю не доберусь. Мать меня съест за это время и костей не оставит.
Анюта даже не улыбнулась шутке:
- Пожалуйста, не надо сейчас.
- Беги, малышка, готовься к своим урокам, - Иван чмокнул дочку в лоб и начал взбираться на лестницу.
Анна с отчаяньем смотрела, как его большие ноги тяжело переступают с перекладины на перекладину, а по щекам её текли слезы. Она знала, что все снова сбудется…
С тех пор каждый год 26 мая, на протяжении многих-многих лет все сестры со своими семьями собирались вместе в Домодедово, помянуть отца..
Продолждение: