- Вчера, 13 июня 2024, в старом ростовском дворике «Циферблата» прошла поэтическая встреча «Квартирник Литературной гостиной». В обществе блистательных Татьяны Чащиной и Парвеза Кумара LiterMort в лице меня, Надежды Бугаёвой, читал свои стихи и слушал выступавших. Внимайте, ангелы: современная российская поэзия творится здесь и сейчас!
- [Уважаемые друзья, все имена и фамилии мною записаны на слух, прошу прощения за возможные ошибки и пробелы.]
- Благодарю за прочтение!
Вчера, 13 июня 2024, в старом ростовском дворике «Циферблата» прошла поэтическая встреча «Квартирник Литературной гостиной». В обществе блистательных Татьяны Чащиной и Парвеза Кумара LiterMort в лице меня, Надежды Бугаёвой, читал свои стихи и слушал выступавших. Внимайте, ангелы: современная российская поэзия творится здесь и сейчас!
#современнаяпоэзия #циферблат #русскаяпоэзия #поэты21века #ЛитературнаяГостиная #БугаёваНН #LiterMort
Гости вечера обошлись без долгих представлений: лишь имя и стихи. Да и к чему регалии и титулы? Мы узнавали друг друга по лирическим «я» в сердце стихов, а лирический герой поэта — это и есть концентрированное выражение его духовной сущности, «легендарная правда о поэте». Разве сухому классу из Табели о рангах потягаться с этой правдой? Например, разве и так не ясно, что я филолог? Да ведь и все собравшиеся искренне влюблены в русскую речь, в великое русское слово, а стало быть — филологи по самой сути своей деятельности.
И потому, не зная «мирских» ремёсел собравшихся поэтов, было занятно формировать впечатление о них лишь по лирике и «человеческому лицу» в её центре — лирическому герою. И если бы читать вышел Мишель Лермантов, мы бы и знать не знали, что он прапорщик (хоть он и шутил, что Богу угодно было наделить его типичнейшей физиономией прапорщика): нет, мы познакомились бы с мятежной душой Демона, а не с поверхностными усиками гусара.
Впрочем, вспоминается описанное Юрием Тыняновым в романе «Пушкин» разочарование Александра при встрече с Константином Батюшковым: роскошным ленивцем и мудрецом в стихах и обладателем мышиной внешности и убогого мундирчика в быту — «офлайн», так сказать. Да, в «виртуальном» мире эфиров и духОв все мы римляне в златых венцах, а вот на выходе из Сети — порой те ещё Батюшковы… Но не будем также забывать, что Батюшков страдал душевной болезнью: его «мирской облик» страдал под её гнетом, а вот искусству безумие порой не идёт во вред…
Лирическая героиня Виктории Мезенцевой, ответственной за благосклонный конферанс, — нежная социальная личность, в уме которой бушует «словесный ком», а в сердце — человеколюбие. Источник её гуманистического пафоса, поэтического вдохновения — в любви и нежности к людям: «Я пишу о ком? Я пишу о них.» Вспоминается Сергей Есенин: «На земле все люди человеки, чада». В этом милосердном, сочувственном отношении к «братьям меньшим» Бога звучат фольклорные мотивы народного эпоса. Русским духом пахнет.
[Уважаемые друзья, все имена и фамилии мною записаны на слух, прошу прощения за возможные ошибки и пробелы.]
Сергей Лазебный «по-честному, без сантиментов» познакомил слушателей с патриотом, черпающим поэтическое воодушевление в историческом прошлом Руси — «матери под крыльями двуглавой птицы» — и её ледоколах. Его стихи — эмоциональное продолжение рассуждения горьковского Сатина: «Человек — это огромно! <…> это я, ты, Наполеон, Магомет…». Только у Сергея огромен русский человек: это я, ты, Петр Великий, Юрий Гагарин… Идея Сергея Лазебного прозрачна: великие сыны России как бы делят свои подвиги с каждым россиянином, так как гражданственность подразумевает общее культурное и моральное достояние. Отсюда — уверенный гражданский пафос. Быть настоящим гражданином и Человеком — значит победить духовное рабство (да-да, то самое, о котором писал ещё гениальный Николай Некрасов). Думаете, если русских мужичков раскрепостили в 1861, то все автоматически скинули кандалы духовного рабства, а в 1917 ещё и презрительно эти кандалы пнули? Как бы не так. «Любят деньги и успех рабы, надеясь стать свободны». Пресмыкаться перед денежным знаком и вещами — то ещё рабство, а истинная свобода личности цивилизованной — в мышлении гражданскими понятиями.
Лирический герой артистичного 16-летнего Егора Зиновьева — холерическая натура, своеобразный «внутренний человек» XXI века, скорее молящийся на образ Стивена Хокинга, чем кого бы то ни было иного: «Помолился сам себе, как богу из богов». Лирический герой Егора, как и в случае Сергея Лазебного, как будто делит с великим ученым его заслуги и потому боготворит человека в самом себе. Владимир Маяковский сказал: «я русский бы выучил/ только за то,/ что им/ разговаривал Ленин.» А Егор Зиновьев, по сути, говорит следующее: я человека в себе уважаю за то, что человеком был Стивен Хокинг. Не правда ли, Стивен Хокинг — своеобразный святой новейшего времени? Мудрости подвизался и страдание принял. А научная деятельности медленно умиравшего Хокинга — подвиг и чудо даже по меркам православия. Вы же знаете, что к лику святых причисляют по достижении трёх чудес? Например, у ряда святых одним из чудес была их чудесно безгрешная жизнь. Не будет преувеличением сказать, что у Хокинга при желании есть что наскрести на святость. У Егора звучал пронзительный иронический пафос насмешки над сегодняшним обществом комфорта, рай для которого обязан включать в себя «скоростной вайфай, проведённый бесплатно». Если пушкинский пророк встречается с серафимом, жёсткими методами показывающим ему гад морских подводный ход, то зиновьевскому герою божественный Фримэн демонстрирует утопический «рай потребления», в котором «гадов подводных разводят бесплатно для питания». Как будто не наевшийся при жизни лакомка уповает отъесться посмертно, и если жизнь — пост, то смерть — разговенье для несытого. А лирика-то сатирическая!
Елена трогательно противопоставила тьме человеческого равнодушия свет взаимного участия: «в людях так много тьмы…», — а Светлана прочла стихотворение «Женщина» (в переводе Вероники Тушновой) из сборника «Гитанджали» первого индийского поэта, удостоенного Нобелевской премии (1913), — Шри Рабиндраната Тагора: «Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты». Тагоровская идея — не только в превозношении женщины, не в признании божественности женского пола, чем, вероятно, эти стихи могут ошибочно привлекать редких любительниц божественно-женственных феминитивов вроде «блогеринь», «авторинь» и «предпринимателинь». Тагор ставит проблему предназначения искусства и роли женщины в нём, видит в мужчине — творца, в женщине — источник художественного воодушевления, а в искусстве — средство оторвать взаимоотношения полов от грешной земли и приблизить к небесной красоте: «Существо ты — наполовину, полувоображение ты». Любовь и должна быть такой: не грубой и приземлённой, а высокой и чистой. Так считал и Маяковский: "Любовь на литавры ложит грубый".
Рабиндранат Тагор
Стихотворение "Женщина" из книги стихов “Жертвенные песни”, или "Подношение песнями" (“Гитанджали”, 1912, авторский перевод на английский язык) (Перевод Вероники Тушновой)
Ты не только творение бога, не земли порожденье ты,—
Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты.
Для тебя поэты, о женщина, дорогой соткали наряд,
Золотые нити метафор на одежде твоей горят.
Живописцы твой облик женский обессмертили на холсте
В небывалом еще величье, в удивительной чистоте.
Сколько всяческих благовоний, красок в дар тебе принесли,
Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли.
Сколько нежных цветов оборвано для тебя в весенние дни,
Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить твои ступни.
В этих сари и покрывалах, свой застенчивый пряча взгляд,
Сразу ты недоступней стала и таинственнее стократ.
По-иному в огне желаний засияли твои черты.
Существо ты — наполовину, полувоображение ты.
Вечер объединил несколько городов: Ростов, Краснодар и Таганрог — и в конце концов стал международным. Краснодар был представлен поэтом-мистиком Олегом Мартыновым и Любовью Смеловской, Таганрог — Дарьей Рябцевой, а международной встречу сделал Парвез Кумар, прочтя стихи на английском.
Мир в стихах Олега Мартынова — толпа «чужих прохожих», до боли друг на друга похожих, пока в двух сердцах вдруг не рождается притяжение. Тогда-то невыносимое безразличие сменяется страстью, но и это — всего лишь «ритуал», рано или поздно кончающийся и приводящий незадачливого «чернокнижника» в ад одиночества: «Проклят бунтарь.»
Чуткая, как трепещущая струна, Анжелика Салтанова прочла стихи о детстве. Заметны трогательный лиризм светлой тоски по утру жизни, ранимость лирической героини, в собственной душе перебирающей тончайшие воспоминания о прошлом и о безвременно ушедшем отце: «Помнишь, как мы повзрослели?» Примечательно, что лирическая героиня Анжелики — «природный человек», чьё взросление подобно всходу подснежника: «расцвела, как подснежники» — и прошло в гармонии с природой, недаром в её детских воспоминаниях так много природных образов, чуждых "поколению Тиктока": светляков, травы, ночей у реки... Как человек, впервые увидевший светляка лет 5 назад, а впервые искупавшийся в Дону после тридцати, могу сказать, что по стихам Анжелики я изучаю детство, сколь разительно непохожее на моё, столь и привлекательное. Не эмпирическим опытом единым!
В финале выступления Анжелика прочла перевод стихов о душе, подобной улею, тучному мёдом: "Улей в сердце построен". Этот улей стерегут боевые пчёлки, лояльные лишь к милому другу этого сердца, и всякий иной пришлец уже на пороге будет убит. Таков целомудренный улей однолюба, а пчёлки — борцы с духовным промискуитетом.
Наиболее оригинальным стало выступление Сергея Понимаша со стихотворением в прозе, чьё лирическое альтер-эго — шизофренический сантехник Михаил, которому во сне стали являться цифры: "Я простой сантехник, и мне некому рассказать про цифры"; "Существуют возможные и невозможные цифры". Более того, свободнейший стих Сергея имеет эпистолярную форму: "Я пишу это письмо." Сантехник Михаил через призму арабских цифр (оказавшихся совсем не арабскими, а богоданными) познаёт равенство человека с человеком и — с тварью земной: "Я цифра, и ты цифра"; "кошки, обезьяны, тараканы, клопы". Заканчивается письмо тревожным обещанием Михаила ждать нового сна, в котором ему обещали явиться цифры, ещё не изобретённые никем.
Диана Грамма продолжает традицию так называемой "интеллектуальной поэзии": построенной на метатексте и внутренней аллюзивной связи с предыдущими эпохами искусства (Бродский, Айвазовский, Вивальди). Поэт, согласно Диане, находится в суперпозиции "ожидания казни или божьего дара". Рефреном стал трижды повторённый стих "тихое дикое море": такова душа лирической героини, вслед за Пушкиным и Жуковским усматривающей в изменениях стихии связь со своими болезненными декадентскими страстями.
Благозвучная Александра Нефаничева прочла "Гостя" Анны Ахматовой: "Я смеялась: «Ах, напророчишь/ Нам обоим, пожалуй, беду». Её лирическое "я" слилось с образом матери-зайчихи из стихотворения Елена Старишко, делящей любовь с сыном-зайчишкой: "Я люблю тебя вот так./ Это мно-о-ого. Много, но не слишком." Черпая поэтическое воодушевление в счастье материнства, поэт наделяет стихи мягким, тёплым лиризмом, а материнская любовь оказывается... измеримой: она простирается ни много ни мало до Луны и — обратно: "Это очень, очень много, это так приятно,/ Когда любят до луны, а потом обратно..."
Алексей Патракеев прочёл трогательные стихи о голубе, пронизанные, по его собственному признанию, по-детски безыскусным лиризмом безграничной доброты к страдающему животному. Лирический герой Алексея, подобно библейскому самаритянину, разжевал голубю пищу и вздохнул спокойно лишь тогда, когда приболевший сизокрылый окреп. А бытовая зарисовка Алексея в виде верлибра была полна тревоги за ближних, материальной скудности быта противопоставляющих крепкие семейные узы: "Тревожно за этих хороших людей..." Ехать на бедненькой машине через опасности дороги — чем не аллегория жизни.
Анна Сапачёва, подобно Диане Грамме, обратилась к образу моря: "Тихая бухта..." Её жизнерадостная героиня как бы пробует жизнь на вкус и остаётся довольна ощущениями: "Я проникаюсь светом, приправленным южным ветром." Эти стихи рождаются не из мучительных вопросов, задаваемых поэтом небесам или самому себе, а из довольства жизнью и собственной цельностью, приятно бурлящей в жилах.
Руководитель "Литературной гостиной" Елена Альмалибре прочла идиллистические стихи о Париже, от которых веяло акмеизмом. Поэтическое "я" Елены стремится найти что-то оригинальное и чистое в мире глупости и серости и находит — в великом русском слове, разумеется. Без которого всякий день был бы прожит зря: "Весь мир теперь так глуп и усреднён". Олицетворённое имя, за которым лирическая героиня тщетно пыталась разглядеть "хозяина", оказывается словом, и только: "Есть имя, которому нет человека." Слово самодостаточно.
Александр Солнечный прочёл лирическую миниатюру, став таким образом апологетом простоты и близости к природе (практически как пушкинская Таня Ларина): "Несут свои дары томат, ослы и комары". Ангелина Свириденко попробовала свои силы в чтении сверхнапряжённого по эмоциональному накалу "Я не унижусь пред тобой..." Мишеля Лермантова. Что ж, если учитывать бешеное напряжение страсти и грозные мотивы мести и обиды у Лермонтова, то к чтению нежной Ангелины подойдут строки из "Юноны и Авось": "Попытка не удалась, но за попытку спасибо." Евгения Станченко представила юношескую философию, укладывающуюся в формулу "ты хорош таким, каким ты есть". Какова причина жить? — задаётся вопросом поэт и отвечает: "У каждого своя." Евгения не отвергает вечные истины — она просто рисует картину мира, в котором не существует ни истины, ни лжи; ни высокого, ни низкого; ни простоты, ни сложности; ни уродства, ни красоты; ни подлости, ни честности. Люди в этом мире живут "ради творчества, искусства и еды". В общем, как говаривал Воланд, люди как люди. Обыкновенные, скажем так, люди. "Живи как хочешь" — подводит итог Евгения. Точно "как хочешь"? — хочется задать вопрос. А если хочется работать спустя рукава, подсиживать коллег и писать доносы, например?..
Олег Фисенко сыграл "свой личный джаз": "Джаз-бэнд души". В музыкальной картине мира Олега все явления действительности пронизывает "музыка души": "Суровый, мрачный, роковой./ Да, джаз войны такой." Олег чётко формулирует свою художественную задачу: "Поэт — воин света". А Иннуша Астахова прочла стихи с исповедательным, предельно искренним лиризмом, стихи на грани поэзии и простого признания: "Хочу сберечь огонёк души..." Элеонора Калугина причудливым образом сумела в одном стихотворении употребить слова "бодун" и "услада": "Случайный человек, как с бодуна, пьян не от вина..." Акробатика лирического стиля. Стиль, видимо, столь же непостоянен, как и пресловутая дамская верность. Героиня стихов сфокусировала взгляд на себе и своём "я": "Ради себя отпущу тебя./ Делить ложе с собой/ И с собой в гармонии жить." Колет метафора "делить ложе с собой". Это ли не новейший литературный тип "человека-нарцисса"? Самодовлеющего, предпочитающего себя всему миру. А зачем на ложе посторонние, спрашивается? Если не нашлось родственной души, то обойдёмся собственными силами. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Дарья Рябцева провела инструктаж, как "заблудиться и найтись, но не там". Изображая погрязшего в рутине "мертвеца", Дарья посетовала, по сути, на "метели полуденной пыли", как у Маяковского. В финале прозвучал забавнейший парадокс: "Мертвец был явно на пределе." Собственно, мы все немного мертвецы. Деточка, все мы немного лошади... Затем громогласная и энергичная Диана Панахалиева обратилась к публике со словами утешения: "Заживёт, подожди." Её героиня (как и большинство, явная тенденция) потеряла в душе Бога. Обезбоженная духом, героиня сомневается, что её безъязыкое туловище вправе зваться "храмом". "В пустом здании без опор, без свечей" героиня Дианы и ютится. А куда, спрашивается, деваться? Себя не выбирают — с собой живут и умирают. Играя словами, Диана комически разложила по косточкам роль "случая" в жизни человека: "Случай опрокидывает людей и стакан за стаканом." Её обезбоженная, но сильная духом героиня отказывается подчиняться случаю и, казалось бы, выбирает путь богоборчества: "Случай — городской сумасшедший". Однако в конце концов слепому и пьяному случаю она противопоставляет мудрую судьбу, и в борьбе отпадает нужда. Однако нескончаемую борьбу — с самой собой — Диана подытоживает обнадёживающим афоризмом: "Если ты позволяешь себе думать, то ты не идиот." Спасибо, Диана, мелочь, а приятно.
А международным вечер стал после строк Парвеза Кумара "Fungus" и "Cryptic". С невыносимой ясностью поэт видит следы "грибка" на каждом члене общества. Как же не заплесневеть душой? Дай ответ... С определённого ракурса и налёт погрязших в пороках землян на груди Земли — не более чем fungus... А "сryptic" — загадочным и неуловимым — может оказаться и незнакомец, и спутник, и... Бог?
Благодарю за прочтение!
Ещё интересные статьи на литературные темы: