Рецензия Надежды Бугаёвой на стихи Светланы Захаровой «Путь солдата»: найти в себе мужество — значит воскреснуть для чести
Путь солдата
(Памяти героев рейда полковника Карягина в 1805 году)
Автор: Светлана Захорова, историк, поэт
... В тот трудный год
С Гаврилой, братом,
Звал долг нас
Биться с супостатом...
Часть 1
*
Страницы жизни... Росчерк славы.
Солдатской доли тяжкий след.
Потерь, сражений путь кровавый —
Сейчас как памяти завет
*
Для дней грядущих, поколений,
Души народа, что в делах,
Отваге, мысли!.. Ратный гений
Узрел победу не в словах
*
В тот год лихой... Угар и пепел —
Летел французский контрудар,
Врагов сражая. Всё — как небыль...
Но перс поджёг другой пожар —
*
Кавказ суровый. Горцев земли.
Под свист клинков — за ратью рать.
Ловцы добычи силе внемлят,
Россия ждёт их — побеждать.
*
Персидский враг или турецкий
Разбоем жил здесь много лет.
Без страха грабил, по-соседски.
Закон без силы — путь из тщет.
*
Расправы страху все корились,
Плативши сильным. Мы пришли!
Народ затих, аджамы сбились —
Не ждали рейда. Мы ж в дали —
*
В Европы битвах — мир спасаем!
Гримаса чести для лгунов.
За них воюем, умираем,
Храня монархов — слабаков…
*
Зачем нам это? Не скрывает
Претензий властных Баба-хан.
Момент удобный предвкушает —
Кавказ свободен! Плеть, аркан,
*
И цепь — для пленных… Путь к успеху.
Что горстка русских — нипочём!
«Лишь восемь тысяч? Для потехи
Мы по горам их разотрём
*
Армадой мощной в сорок тысяч!»
Самообман силён — послал
Войска, возглавить сына вызвал.
И поступь дней злой мрак сковал...
*
Что будет дальше — Бог лишь знает.
Тут Лисаневич только ждёт…
И егерям князь посылает
Людей, две пушки — весь расчёт,
*
Что смог найти, — почти пять сотен,
Армаде персов путь закрыть:
Поток их несся с гор, бессчётен,
Сметая мощью! Нас громить!
*
Но граф Суворов — русский гений —
Учил бесстрашно бой давать,
Число врага разить уменьем,
Развив атаку — побеждать!..
*
Часть 2
*
На ратном поле, воспитавши
И зоркий глаз, и меткий штык,
Талант воителя приявши —
Явился мудрый ученик
*
Его науки — шеф Карягин.
Гянджа склонилась... Вызов ждёт.
Его бойцы полны отваги,
А дальше бой их поведёт.
*
Для храбрых слава, а проклятье —
Бежавшим с поля. Выбор ждёт,
Ведущий всех Судьбе в объятья,
Чтоб дать пред Господом отчёт.
*
Молчит грядущее… На марше
Карягин вёл бойцов к реке,
А там — засада! Персы раньше
Её прошли уже в броске.
*
Их авангард по гати, смело
Коней пришпорив, нёсся в бой.
Карягин, действуя умело,
Каре построил пред грозой
*
Лихой расправы. Не сломают!
«На фланги — штуцеры. Вперёд!»
Стрельба и рубка не смолкают,
И только ночь покой несёт.
*
Но даже здесь не спали наши —
Покинув кладбище, ушли
И тьма была им камуфляжем.
В ночь с Аскорани тишь несли
*
Тринадцать вёрст — единым духом.
Аббас-Мирза ждал, злой как чёрт!
О мощи персов шли здесь слухи,
И вот теперь им нос утёрт!
*
А кем, простите?! Горсткой русских?
Что ж их всесильный не пленил?!
Им страх неведом и нагрузки!
И персов бьют по мере сил!
*
Какая наглость — кара смертью!
Их вагенбург уж третий день
В атаках страшной круговерти,
Враги к ним рвутся дальше стен,
*
И силы тают… Лишь отвага
У русских с верой в этот раз,
Когда до гибели полшага,
Но смелость мысли и приказ
*
Ведут их дальше. Ночь приходит.
Аббас-Мирза, их враг, — не спит
И фальконеты в бой выводит.
И рок смертельный тьма таит…
*
Часть 3
*
Рассвет гром пушек оглашает!
И снова бой! Персидский штурм!
Какой уже — да кто ж считает…
Но тыл прикрыт от агентур.
*
Казалось так, подвох не ждали,
Удара в спину! — нет воды!
Жара и бой не отступали,
Но в том не знали мы беды,
*
Ведь только поднял князь Туманов
Отряд на вылазку — бегут
Под страхом смерти басурмане!
Затихли пушки. Рейд был крут…
*
И тут удар! Вся продкоманда
Геройски гибнет. Предал нас
Поручик Лисенко. Из франта
Иудой стал в тяжелый час.
*
Вода, трофеи… Но провизий
На всех не хватит — хоть кричи.
И давит сердце морок сизый
От страха, голода — молчи!
*
Нельзя сейчас! Карягин — камень,
Хоть трижды ранен… но стоит.
И взор — как лёд. Слова — как пламень!
Прорыв спасёт — он мудро зрит.
*
Мелик Вани — как добрый ангел,
Былое помня, доставлял
Нам пули, порох и буханки
Из печи хлеба. Не устал,
*
Хоть чрез разъезды путь нелёгкий,
Но шёл к нам смело, чтоб вести,
Кордон минуя персов строгий,
И шанс нам дать тайком уйти.
*
Зарывши пушки темной ночью,
Обоз оставив, налегке
Как тени крались, тихо очень…
Ни звук, ни лязг… Лишь след в песке…
*
Удача с нами, миг летучий,
Была недолго — враг засёк!
Разъезд персидский — в битву, тучей!
И сабель свист вмиг ночь рассёк!
*
Схватились люто, в рукопашной!
И прорвались! Обоз отвлёк
Тут вражью силу — шанс не зряшный.
Явив им жадности урок,
*
Он подарил нам к цели время.
И Шахбулах персидский взят.
Решили временно проблему:
Форпост их с боем был отнят.
*
Светало… Заревом далеким
На небе теплился рассвет.
А мы, с трофеем столь убогим,
Уже готовили ответ.
*
Ведь персы нас повсюду ждали,
В кольцо взяв крепость. Как же быть?!
Погибель наша… Но не брали
Мы вражьих милостей! — чтоб жить.
*
Манёвр торговли в разговорах —
Аббас-мирзы триумф в мечтах…
Лишь взяв оружие и порох,
Мы снова их прошли впотьмах…
*
А часовые — смелы духом —
Отход наш взялись прикрывать.
Костры и шутки их вполуха
Враги слыхали, чтоб не спать.
*
Но всё ж уснули на рассвете…
А наши — ходу! и вперёд!
Догнали, страхом уж отпеты…
К своим сквозь бой — всех долг зовёт.
*
Часть 4
*
На марше, быстро. Ждёт Мухрата
Но ров дорогу перекрыл!
Беду отвёл порыв солдата,
Что мост для пушек нам накрыл
*
Из ружей, воли — героизма!
Гаврила Сидоров погиб….
Стал брат героем летописным,
Навеки юн…. Под ветра всхлип….
*
А мы шли дальше, к Касапету.
Еда, вода — в сраженьях жить!
Отставши, персы мчались следом
С желаньем нас таки добить!
*
Такой позор для Баба-хана!
Аббас-мирза лютует вновь —
Две сотни русских! Без охраны!
Должна была пролиться кровь!
*
И вот случилось. Авангард их,
Догнавши русских, — в бой пошёл
В порыве злобного азарта!
Погибель карой здесь нашёл….
*
…Теряя пушки, сам Карягин
Отважно крикнул: «Братцы, в бой!
За наших павших, честь, отвагу!
Не посрамим их дух святой!»
*
И егеря — в атаку, на смерть!
Уже бывало… Но сейчас!!!
Погибших души — в круговерти —
Восстали рядом! Полилась
*
Рекою красной — на лафеты
Тут вражья кровь. Напор их сник.
Под свист клинков, и гром мушкетов,
Да конский топот — смертный крик
*
Звучал всё тише…. Персы в страхе,
Уже предчувствуя конец, бежали прочь.
Мухрату сдав. И весть о крахе
Аббас не в силах превозмочь!
*
Рванулся снова! Штык последний —
Дзегам — его мечты добил.
И, поспешая, принц наследный
Бежал домой с остатком сил.
*
Звенела тишь… Как сон — победа…
И трёхнедельный ад прошёл…
Приказ Карягина обетом,
Придавши силы, их довёл…
*
В строю осталось меньше сотни…
Погибшим — память. Всем — почёт.
Наверно, Богу так угодно,
Что русский дух в боях живёт.
РЕЦЕНЗИЯ
В целом поэтическая речь афористична, пафос благородный, приподнятый, напряжённый: “Гримаса чести для лгунов”.
Формальная сторона (пластика стиха) стремится к стройности, что видно в рифмах, но порой рваная, местами сумбурная, что требует доработки. Безумием боя и нервозностью солдат нельзя объяснить скачки в синтаксисе — только править синтаксис до состояния пластичной гладкости, как вымешивают тесто или подготавливают для лепки глину.
“Ловцы добычи” — красивый перифраз, аллюзия на библейского “ловца человеков”. Но если в Евангелии от Матфея Иисус на берегу моря Галилейского призывает двух рыболовов — Симона, называемого Петром, и Андрея, — сделаться “ловцами человеков», то есть буквально завоёвывать сердца и умы (как это делает и писатель, из-за чего Лорд Байрон — “властитель дум” («К морю» (1825) А. С. Пушкина)), — то у Светланы Захаровой “ловцы добычи” скорее противопоставлены своему прототипу нравственно: “Ловцы добычи силе внемлют”.
Ловцы добычи — это персы. Сила, которой они привыкли “внимать”, согласно метафоре поэтессы, всегда была силой оружия. Закон персов — это закон сильного. Сильный убивает слабого. Это закон природы, закон зверей, человекоподобных приматов, но не человеков.
Интересно прибегание к метафоре “внимать” в значении “послушАться”. Когда-то трудами поэтов-аркадийцев и всяких консерваторов метафора успела стать стёртой, но в результате жаргонизации речи последних 30 лет полностью обновилась, умерла и воскресла новенькой, нисколечки не стёртой, сияюще девственной — как будто сила есть звук, причём подобный иерихонской трубе, который нельзя игнорировать. Однако сила русских в стихотворении Светланы Захаровой — это сила духа.
«Закон без силы — путь из тщет» — афоризм. Это мнение и Виктора Астафьева. “И силу применить, всеобщую, народную” (против “пакостников”. — Прим. автора), писал Астафьев. Однако сила силе рознь. Отсюда мы формулируем центральную проблему стихотворения: проблему истинной и мнимой силы. Какую силу допустимо назвать силой истинной?
Проблематика социально-нравственная, острая, особенно в условиях опошления общественной морали. Но не пошло ли говорить о пошлости современной морали?
Не пошло. Люблю делиться моим примером: как-то у меня на канале LiterMort в VK шло обсуждение статьи о благородстве (под названием "Нравственность устарела?"), и один из комментаторов доказывал, что благородство — это роскошь богатых, спокойных и защищённых, а маленьким, угнетаемым и задавленным жизнью благородство нельзя себе позволить, поэтому всему нашему обществу благородство противопоказано, как чёрная икра с трюфелями нищему. Даже смешно говорить о честности или благородстве (что суть синонимы) в нашем обществе, писал комментатор, где (цитата) человека щемят, как собаку в подворотне (конец цитаты). Нет сомнений, что в “щемят” комментатор полагал ударение на “е”. Вот так, господа. Благородство всё-таки для человеков. Забвение благородства и чести — всё-таки для собак.
(Собаки безусловно прекрасны как твари господни, но не как обитатели офисов и маршрутных такси, с паспортами и в туфлях. Это уже кафкианство какое-то: “Проснувшись однажды утром, Грегор Замза обнаружил, что у себя в постели он превратился в собаку и его щемят в подворотне.” Объяснение, разумеется, сразу найдётся: “От этого раннего вставания совсем особачиться можно. Человек должен высыпаться!”)
Поэт-гражданин должен стоять на защите нравственных истин, защищая их от забвения, чтобы в трудные минуты его сограждане-человеки не обращались в собак, которых щемят по подворотням. Перефразировав Владимира Семёновича Высоцкого — “по узким подворотням мирозданья”.
Логично встаёт девой и вступает на землю Трояню вопрос: как же быть тем поэтам, которые практикуют “чистое искусство” и не решают в своей поэзии гражданские вопросы? Ну, какие-то они же там решают. Любовные, философские, психологические, этические, религиозные, экологические. Думаю, природа не терпит пустоты, и так же не терпит пустоты лирическое содержание: не гражданственностью единой. У мудрого и талантливого поэта нетленная мысль найдёт на какую тему родиться.
В стихотворении “Путь солдата (Памяти героев рейда полковника Карягина в 1805 году)” пафос и идейное содержание стремятся ввысь, к совершенству человеческой натуры. Для поэта Светланы Захаровой очень важно уважение к чести и презрение — к пороку. Осмысленность и свобода в выборе пути чести — незыблемое условие для добродетели. Появляется дидактизм на уровне подтекста — нравоучительность.
Не будем забывать, что люди недолюбливают нравоучительность по единственной причине: они желают быть безнравственными и не хотят, чтобы им кто-то мешал. По этой же причине подвергали травле, например, Гоголя. Догма, что вести себя низконравственно — нехорошо, для “взрослых” звучит как детский лепет. Совершеннолетние, паспорт имеем. Все взрослые давно обманывают, — парируют они, — пора уже и вам повзрослеть и снять розовые очки. Хватит верить в единорогов и добродетель. Взрослый — значит подлый и лживый. С таким можно вести дела и особенно — делишки.
«Что будет дальше — Бог лишь знает.» Лейтмотивом фаталистический мотив — мотив судьбы.
“Но граф Суворов — русский гений —
Учил бесстрашно бой давать.”
Приятно упоминание о графстве Суворова, заслуженном целой жизнью побед: увы, сегодня потомки простого народа редко умеют уважать русское дворянство, княжество, графство. Иваны позабыли о родстве, не вредно будет напомнить, а умеющий услышать — услышит.
Мотив учителя и ученика: возрождение уважения к роли учителя в России.
Интересна метафора: «А дальше бой их поведёт». Не бойцы ведут бой, но бой ведёт бойцов. Великолепный по оригинальности акцент.
Противопоставлять славу не чему иному, как проклятью, — это сильно. Мнимая толерантность требует от нас уважать даже трусов и ренегатов — не бывать этому. Появляется строгий моральный пафос, звенящее благородство в художественном настроении, священный вкус которого мы уже чуть было не забыли.
«Чтоб дать пред Господом отчет» — мотив морального долга, ответственности перед небесами. Небесное и земное. Мотив божественного на земле — это высокий долг чести в человеке. Способный иметь этот долг чести сможет высоко держать голову перед лицом Господа.
Метафорический стиль достоин отдельной похвалы — нет ни одной ломаной, мертвой, стёртой метафоры. Задача поэта — уметь вдохнуть жизнь в метафору, но при этом не создать глиняного гомункула на шатких ножках.
Отличительная черта поэзии Светланы Захаровой — посредством меткой синекдохи передача образа целого войска в виде отдельного богатыря: «Их авангард по гати, смело/ Коней пришпорив, нёсся в бой». Авангард — это вновь вражеский Челубей. Традиционный фольклорно-былинный мотив — изображать противостояние в форме поединка богатырей, мерящихся силами. Побеждает, разумеется, сила истинная. Сила мнимая обречена рухнуть, не удержавшись на хлипких ножках.
Два фразеологизма в одной строфе: ого! Фразеологизация поэтической речи — это непросто. Аббас-Мирза — «злой как чёрт», а персам «нос утёрт». Это задаёт поэтической речи задорный характер. Молодецкая удаль, солдатская несломленность.
Аббас-Мирза — ненавистный своей изысканной подлостью, враг русских и, более того, враг правды. Утереть нос ему — задача высшая. Это поручение свыше, и исполнивший его «русский богатырь» — помазанник, что несомненно.
Иронический пафос в адрес «всесильного» Аббаса.
Война — это «страшная круговерть». Образ силой воздействия напоминает шолоховский. (Сравнить в “Тихом Доне” (книга 1): “Подгнили эти устои, ржавью подточила их чудовищная нелепица войны, и нужен был только толчок.”)
«Лишь отвага / У русских с верой в этот час» — авторская позиция: отвага и вера есть две вещи неразделимые. Причём вера — это одна из фундаментальных добродетелей, дополнивших аристотелевский список и заимствованная у апостола Павла. Вера, надежда и любовь столь же нужны в деятельной борьбе с пороком, как и великолепие, любезность и правдивость, на которые делал ставку Аристотель.
Не будем также забывать, что, согласно Аристотелю, добродетель — это вообще качество умного, разумного человека, а злодей — это капризное, непослушное дитя, то есть инфантильно-эгоистичная личность.
Традиция выделения четырех кардинальных добродетелей идёт от Сократа и Платона:
* мудрость (рассудительность)
* справедливость
* мужество
* умеренность
Аристотель расширил каталог, добавив кротость, щедрость (вместе с великолепием), честолюбие (вместе с величавостью), а также дружелюбие, любезность и правдивость.
Великолепие — это о человеческом стремлении к совершенству, конечно. Помним у Максима Горького: “Человек — это великолепно!” Горький о том же, о добродетельном. Истина и мнимость.
Что ведёт русских воинов к победе? «Смелость мысли и приказ». Смелость мысли — великая добродетель. Она отсутствует у духовного раба, у слуги, у ренегата. Без смелости мысли нет победы. Приказ — это дисциплина, то, что противостоит хаосу и анархии. Русскому бунту, бессмысленному и беспощадному, противостоит благородный «приказ».
«Персидский штурм» — броская метонимия. «Разъезд персидский». Это напоминает синтаксический перенос «персидского» свойства с персов на их действия, организацию, построение, всё, чего они коснулись.
Мотив предательства: поручик Лисенко «из франта стал Иудой». Забавное и меткое построение афористичной фразы. У кого-то путь — из грязи в князи, а у кого-то — из франта в иуды. И сразу — нравственный вывод: франтовский лоск нуждается в подкреплении изнутри, в духовной базе. Внешней приглаженности недостаточно, внутренняя «иудость» вылезет наружу. Проблемы истинного и мнимого, внутреннего и внешнего, чести и бесчестья. Общество, забывающее об этих антитетичных парах, превращается в общество безнравственности.
«И взор — как лёд. Слова — как пламень!» — антитеза в описании Карягина напоминает противопоставление «льда и пламени» в «Онегине». Внутренняя сила, истинное мужество — это энергия и самообладание.
Разговорная лексика вроде «зряшный» добавляет повествовательной канве разговорный пафос. Повествователь — простой человек, который так вдохновлён этими судьбоносными событиями, что начинает говорить возвышенно и пылко. Это его риторические вопросы с иронической уменьшительно-ласкательной формой — исконно народной: “А кем, простите?! Горсткой русских <...>”
И это — тоже ироническое добавление от лица рассказчика, а не самого автора: “Костры, и шутки их — вполуха/ Враги слыхали, чтоб не спать.”
“Чтоб не спать” — это “шуточка” от живого лица русского воинского, по-народному шутливого и ироничного повествователя. И это вряд ли сам Карягин, человек-камень с пламенным духом. (Человек-магма. Это уже я шучу.) Нет, это боец народный, вроде пресловутого лермонтовского “дяди”. Но Лермонтов потому и вводит дядю, что умён и не хуже нас понимает, что такому персонажу больше позволено — больше эмоциональности, и народного юморка, и разговорного пафоса.
“Догнали, страхом уж отпеты…” — метафора. Страх служит по трусу поминальную службу. Найти в себе мужество — значит воскреснуть для чести.
Гаврила Сидоров — ещё одно лицо народного русского воинства. И такая детализация играет колоссальную роль в исторической поэзии.
“Под ветра всхлип….” — метафора, ветер — плакальщик на Гаврилиных похоронах. Природа — полноценный герой, что традиционно для фольклора.
Как воюют русские? “Из ружей, воли — героизма!”
А как воюют персы? “В порыве злобного азарта”.
Речь Карягина также призвана сформировать представление о здоровых нравственных принципах:
“<...> «Братцы, в бой!
За наших павших, честь, отвагу!
Не посрамим их дух святой!»”
“За наших павших” — это о товариществе, как у Николая Васильевича Гоголя в “Тарасе Бульбе”. Честь, отвага — это то общее, что объединяет воинов. У Карягина нет сомнений, что “дух” погибших воинов стал “святым”.
И далее — мысль о товариществе, единстве, которому смерть не вредит, получает раскрытие:
“Погибших души — в круговерти,/ Восстали рядом!”
“Круговерть” — это метафора войны. В бою мёртвые покидаю строй живых, но не общий строй. Гаврила Сидоров и подобные ему не покинули рядов. Как и у Евгения Аграновича в песне “От героев былых времён...”: “Вот застыл батальон в строю, снова старых друзей узнаю.”
“Да конский топот — смертный крик” — звучание этих строк совершенно народное. Светлане Захаровой удивительным образом удалось войти в душу и характер карягинского ополченца, и потому возник “фольклорный дух”.
“Погибшим — память. Всем — почёт.” Стих представляет собой прямую аллюзию на финал ”Слова о полку Игореве”:
Князьям слава,
а дружине
Аминь!
Однако в стихотворении Светланы две части предстают в инверсионном порядке: если в “Слове” первой идёт “слава князьям” (по земному старшинству), а второй “аминь дружине” (по небесной справедливости), то у Светланы Захаровой первым идёт “аминь” — “память погибшим”, так как мнимое земное старшинство отвергается поэтом, как и любая неистинность. Вторым следует всеобщая справедливость, не разделяющаяся по чинам: “Всем — почёт”.
Примечательно, что ещё одним древнерусским мотивом выступает упоминание “летописной” славы Гаврилы Сидорова. Именно общая нить, связывающая слова поэта воедино, формирующая мотивы и лейтмотивы, ведущая нас, подобно Ариадниной нити, к ядру идейного содержания, и отличает осмысленное употребление слов от бессмысленного. В данном случае у “летописной” славы Гаврилы Сидорова и у “летописного” финала, перекликающегося со “Словом”, есть ясное и восхитительно веское идейное обоснование: летописный мотив деятельно противостоит мотиву забвения, подобно тому как добродетель деятельно противостоит пороку.
Казалось бы, это истины, втолкованные нам ещё Аристотелем, но разве они не позабылись? Разве вместо старческой мудрости не пришла сенильная слабость? И вот уже полоумно лепечущий мир не знает, что есть порок, а что — честь.
Наверно, Богу так угодно,
Что русский дух в боях живёт.
И, конечно, поэзия — это летопись. Наша память — это летопись. Наш деятельный труд, наше знание истории, наше уважение к истине — это летопись. Разве это не борьба с хаосом нарратива? Нарративное понимание истории противопоставлено герменевтическому, при котором смысл извлекается из явления, как бриллиант обтачивается из алмаза. Нарративность же в истории — это тренировка фантазии и насмешка над правдой.
Разве постмодернистский нарративизм — это не упражнение в лживости, в искажении фундаментальных нравственных понятий и плевок в лицо авторской позиции?
Хотите пример нарративизма в литературе: а что, если Элен Курагина у Толстого не глупа и жадна, а умна и самодостаточна, любит секс и заботится о своём здоровье, как всем нам стоило бы? А что, если Чацкий глуп и невоспитан, а Фамусов и его “кружок” — честные, благородные люди, заслуживающие уважения, а не подколок от сопляка? А Софья вообще не обязана была его ждать, потому что требовать верности непонятно кому и непонятно сколько — это фу, моральное жмотство какое-то. А что, если у Пушкина не было никакого таланта и эту полуафриканскую бездарность протащили в литературу другие бездарности вроде Белинского? Неудивительно, что сегодня его уже никто не читает.
А что, если граф Суворов, Карягин и Котляревский не были героями? Если победа над Аббасом-Мирзой есть не акт героизма, а показатель агрессивности русских? Если Суворов не “русский гений”? Если Суворов мизогин и шовинист, так как армия полнится в основном мужланами и националистами? Если все военные победы прошлого счесть позором России? Если Петра I назвать невеждой и разрушителем всей вековечной народной святыни, первым из русских нигилистов? Что, если назвать “интеллигентскими вымыслами” летопись русских (причём брать можно и шире, мы в ответе за весь мир, но сейчас обсуждаем конкретику) свершений, русских героев и общероссийских культурных идеалов?
Это всё нарративизм.
Откуда это приходит, присоседивается к литературе и к истории и марает их грязными руками? А вдруг то, а вдруг это. Но это же не поиск истины. А что, если истины нет и ты можешь придумать что хочешь? А что, если автор тупица и мы можем посмеяться над ним? А что, если автор ничего не понимал ни в людях, ни в литературе, а я всё понимаю гораздо лучше? А что... а что... а что... А что, если люди в бородатых ХХ и ХIХ веках ничего не смыслили, и мы не обязаны...
Это — от анархии, от хаоса, от безавторитетности, бесприютности, безориентирности, безродности, беззвёздности. Но разве жизнь без звёзд не беззвёздная мука? Истина — та же звезда. Сегодня истины “отменяют”. Культура XXI века — это культура отмен. Не хочу считать Толстого мудрым — отменяю его мудрость. Не хочу считать Лермонтова талантливым — отменяю его талантливость. Не хочу считать Достоевского выдающимся — отменяю его выдающесть.
А что если не нужно ни читать книг, ни учиться, ни совершенствоваться, чтобы стать человеком? А что, если все злодеи — добряки и все мудрецы — злодеи? А что, если нет ни родины, ни чести? Ни грехов, ни добродетелей, ни зла, ни добра? А что, если боженьку придумали мои враги и завистники, чтобы мне дать меньше, а себе захапать больше? Не хочу считать свои грехи и отказывать себе во вкусненьком и подленьком — отменяю боженьку. Всё, теперь на меня никто не смотрит и не осуждает, я свободен!
Это культура современного нарративизма и отмены традиционных истин. Но истина в том, что вместо эвфемизмов вроде “нарратив” и проч. можно использовать и гоголевскую “хлестаковщину”. Уже менее красиво, и как-то тянет отменить “хлестаковщину” — чтобы не кололась. А как насчёт “Недоросля” с его “не хочу учиться, хочу жениться”?
Отменив всё неудобное (вроде нравственных истин и учёбы) и сразу лакомясь лакомым, хочется оказаться не Митрофаном Простаковым, а Илоном Маском. Но получается-то Митрофан! Не выйдет жить по-митрофановски и по-хлестаковски, а результаты черпать Илон-Масковские.
Из хлестаковщины не слепить историю прозрения и успеха. Это против основного закона химии: ничто не берётся из ниоткуда и не теряется в никуда. Это истина, а отмена истин — иллюзия, майя.
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно!— Нет!
Тьмы низких истин мне дорожеНас возвышающий обман...
(А.С.Пушкин, “Герой (”Что есть истина?”)”, 1830)