Думаю, это не единственный феномен в литературе, когда самое известное, что называется, «каноническое» произведение автора на самом деле не является наиболее важным для понимания его личности. Именно его самого оно выражает в меньшей степени.
Приведу пример: роман Уильяма Голдинга «Повелитель мух». Он стал почти поворотным событием в истории культуры, и уж точно – культурным феноменом, спустя 30 лет после публикации принеся автору Нобелевскую премию по литературе. Голдинга и знают в мире именно по этому его дебютному произведению. Однако самим автором книга весьма нелюбима, и одна из причин – ее в некотором роде чужеродность для автора. Изначально роман был слишком сырым, и большинство издателей отказали автору в публикации.
Но потом случилось чудо: в издательстве «Фабер» молодой и, очевидно, талантливый и увлеченный работой редактор по имени Чарльз Монтейт буквально вытащил из мусорной корзины текст – и увидел в нем большие перспективы. Именно сотрудничество с этим редактором, который заставил автора переработать образы некоторых персонажей, изменить начало и конец рукописи, придумал другое название (изначально роман назывался «Чужаки внутри нас») - привело к созданию того окончательного, совершенного, канонического варианта книги, получившего долгую и плодотворную жизнь в общемировой культуре. (В скобках заметим: а кто сейчас помнит имя этого редактора? Учителя, врачи и редакторы – вот безымянные герои человечества. Их имена в истории сохраняются крайне редко.)
То есть получается, сам Голдинг изначально не видел в своем произведении того, что разглядел в нем редактор. И значит, для Голдинга «Повелитель мух» - отчасти чуждое произведение. Не совсем родное. По некоторым свидетельствам автор этот роман не любил и отзывался о нем неодобрительно. Его можно понять. Особенно имея в виду, что в дальнейшем Уильяму Голдингу не удалось написать ничего, что превзошло бы славу его дебюта.
Я могу ошибаться, но мне кажется, что с самой известной книгой Джерома Дэвида Сэлинджера – «Над пропастью во ржи» произошло нечто похожее. Роман этот был опубликован летом 1951 года, спустя 10 лет после того, как Сэлинджер придумал и начал работу над образом бунтующего подростка Холдена Колфилда, бросившего мерзкую элитную школу и пытающегося найти себя в не менее жестоком мире взрослых.
Холден Колфилд вырос из ранних текстов Сэлинджера. Его имя впервые появляется в рассказе «День перед прощанием», где его старший брат Винсент рассказывает о своем младшем брате, Холдене, о том, как он бросил школу. В рассказе «Посторонний» Винсент погибает. А история Холдена продолжается в рассказе «Легкий бунт на Мэдисон-авеню».
Предположительно, в событиях «Пропасти» отражены впечатления Сэлинджера от его обучения в военном училище Вэлли-Фордж (хотя в действительности Сэлинджер, кажется, вполне неплохо чувствовал себя в этом учебном заведении: даже написал текст для его гимна, который и по сей день исполняется там).
Так вот все эти ранние рассказы Сэлинджер запретил публиковать - все, написанное им до 1948 года, до «Хорошо ловится рыбка-бананка». А «Пропасть» - не запретил. У нее был совершенно сумасшедший успех. Зато ее усердно запрещали другие. Роман о Холдене Колфилде запрещали чаще всего в школах и библиотеках Америки – за обилие ругательств и общий депрессивный настрой.
И хотя со временем этот единственный роман Сэлинджера стал его визитной карточкой, войдя в золотой фонд американской литературы и в большинство учебных программ США и мира, его репутация портилась все сильнее на фоне происходящих вокруг него очень нехороших событий внелитературного характера.
Роман «Над пропастью во ржи» оказался любимой книгой Марка Чепмена – того психа, что убил Джона Леннона. Джон Хикли-младший, покушавшийся на убийство Рональда Рейгана, президента США в 1981 году, тоже было без ума от этой книги. Как и убийца актрисы Ребекки Шеффер, Роберт Джон Бардо. В 1989 году он явился на квартиру своей жертвы, держа в руках экземпляр «Пропасти» - и произвел роковой выстрел.
Кстати говоря, такой же, если не более ужасный «бэкграунд» оказался у романа Стивена Кинга «Ярость» - роман о школьном стрелке, предугадавший события многих «скул-шутеров», начиная со школы «Колумбайн». В свое время Стивен Кинг, напуганный размахом движения «стрелков» сам выступил инициатором изъятия своего романа из школьных библиотек.
Что тут сказать? Литература – зеркало, отражающее жизнь. Но, кроме того, литература как переносчик идей и эмоций, подпитывает и вдохновляет. Так что тут, думается, существует определенная взаимозависимость, как у сообщающихся сосудов.
Как мне кажется, «Над пропастью во ржи» произведение и в самом деле грубое. Резкое, неприятное. И даже все попытки автора «причесать», примирить, вывести читателей к какому-то умилительному катарсису в финале не могут перевесить общую массу художественной грязи, которая составляет большую часть этой повести (до романа, на самом деле, книга не дотягивает – ни по объему, ни по композиции (один рассказчик), ни по числу персонажей).
Я пыталась читать эту книгу в несколько заходов. Первый раз – в возрасте 12 лет. Не пошло. Второй раз – в 15 лет. Не пошло. С третьей попытки, в возрасте 23 лет, я ее, наконец, прочитала. В этот раз пошло, но не без усилий: пришлось преодолевать внутреннее сопротивление холденовской озлобленности, грубости его и мира, его окружающего. Даже чувство жалости, испытываемое по отношению к главному герою, отдавало брезгливостью (хотя тогда я этого не осознавала).
Холден - мальчик с тонкой и ранимой душой, типичная творческая натура, одинокий и уже во многом сам пропитанный испорченностью того мира, который он отвергает – не может найти во всем Нью-Йорке никого, кто бы сумел его понять.
Он ненавидит и презирает всех, кроме своего погибшего брата Аллена и маленькой сестренки Фиби – потому что дети невинны. Холден и самого себя презирает и ненавидит. Может, именно поэтому попытка Сэлинджера в финале примирить Холдена с миром выглядит нелепо, неубедительно, даже абсурдно. Такое впечатление, что не Холден говорит это, а сам Сэлинджер растерянно признается:
«Жаль, что я многим про это разболтал. Знаю только, что мне как-то не хватает тех, о ком я рассказывал. Например, Стрэдлейтера или даже этого Экли. Иногда кажется, что этого подлеца Мориса и то не хватает. Странная штука. И вы лучше тоже никому ничего не рассказывайте. А то расскажете про всех — и вам без них станет скучно.»
То есть итогом всей борьбы и противостояния Холдена становится вот такое внезапное, ничем не объяснимое и не оправданное соглашательство – «мне не хватает тех, о ком я рассказал»!
В отличие от Холдена, никто из семьи Гласс ни на какое соглашательство не пошел. Эти персонажи были честны перед собой и другими до конца. Именно поэтому я считаю, что «Над пропастью во ржи», как пример вымученного конформизма, не отражает ни идеологии, ни реальной личности Джерома Сэлинджера.
Если бы этой книги не было – было бы гораздо лучше для Сэлинджера, для читателей, а, возможно, и для литературы в целом.
Тогда, вполне вероятно, критики и читатели обратили бы куда больше заслуженного внимания на рассказы, которые отражают настоящие воззрения и личность Сэлинджера – истинные, без притворства.
Сэлинджер увлекся буддизмом во время войны. Созданная им семья Гласс – это идеальный образ идеальной семьи, как совокупности разных личностей, объединенных любовью и взаимопониманием. У самого Сэлинджера такой семьи не было – ни родительской, ни своей. Сэлинджер был женат дважды, и, судя по всему, оба раза был не особенно счастлив.
Итак, что представляет собой семейство Гласс?
Лес и Бесси Гласс – бывшие актеры водевиля. Выйдя на пенсию, они занялись воспитанием своих семерых детей. Финансовое положение супругов было не особенно прочно, но его здорово поддерживали заработки детей – все дети Глассов участвовали в популярной американской радиопрограмме «Умный ребенок», с 1927 по 1943 год, и это дало возможность всем им закончить колледж и получить хорошее образование.
Дети Глассов в порядке старшинства:
- Симор – старший (застрелился в отеле во Флориде во время медового месяца);
- Уэбб Галлахер (Бадди) Гласс — стал писателем;
- Беатрис (Бу-Бу) Гласс Танненбаум — служила во флоте во время войны, вышла замуж, родила сына;
- Уолтер (Уолт) Гласс — погиб по нелепой случайности во время войны;
- Уэйкер Гласс - близнец Уолта, ставший католическим священником;
- Захари Мартин (Зуи) Гласс — стал актером телевидения;
- Фрэнсис (Фрэнни) Гласс — начинающая драматическая актриса.
Почти все рассказы и повести о семье Гласс были впервые в журнале «The New Yorker», часть из них впоследствии вышла в сборнике «Девять рассказов».
Рассказы, в которых повествуется о семье Глассов:
- «Отличный день для банановой сельди», 1948 год, в переводе Ковалевой-Райт: «Хорошо ловится рыбка-бананка» - рассказ о самоубийстве Симора Гласса;
- «Дядюшка Виггили в Коннектикуте», 1948 год, в переводе Ковалевой-Райт: «Лапа-растяпа» - девушка, любившая Уолтера Гласса, рассказывает о его случайной нелепой смерти во время войны.
- «В лодке», 1949 год – рассказ о послевоенной жизни Бу-бу Гласс.
- «Френни», 1955 год, рассказ о нервном срыве Френни Гласс.
- «Выше стропила, плотники», 1955 год, рассказ о странной свадьбе Симора Гласса от лица Бадди.
- «Зуи», 1957 год – повесть о Зуи Гласс.
- «Симор: Знакомство», 1959 год.
- «Хэпворт 16, 1924», 1965 год.
Последняя повесть по времени опубликования завершает цикл о семье Глассов, но по сути, представляет собой начало – приквел всего цикла. Она состоит из письма, которое Симор Гласс отправил родителям в 1924, пребывая в детском лагере. В то время Симору было всего семь лет. Спустя 40 лет его брат Бадди, летописец семьи Гласс, впервые прочитал этот странный документ.
Симор в семье Глассов для всех своих братьев и сестер был несомненным непререкаемым авторитетом. Он повлиял на воспитание и мировоззрение каждого из них, будучи по жизни поэтом и «просвещенным» (если говорить об этом в буддийских понятиях).
В своем письме Симор предупреждает родителей, что ему суждено умереть в возрасте около 30 лет, рассказывает о своей жизни в своем предыдущем воплощении и перечисляет длиннейший список книг, которые хочет перечитать. Среди них – книги Толстого, Теккерея, Диккенса, Гюго, Бальзака, Монтеня, философские и религиозные трактаты, в также он хочет найти и прочитать статьи о сэре Вильяме Гамильтоне, с которых дружил по переписке в своей прошлой жизни.
В каждом произведении о семье Гласс главной темой является противостояние одинокой талантливой личности - пошлости и банальности продажного мира.
Художественный язык, которым Сэлинджер излагает свои любимые идеи ухода от мира, поэтического восприятия жизни, лаконичен, полон загадок и неоднозначного прочтения. Этим он напоминает художественные приемы Чехова и Хэмингуэя.
У рассказов Сэлинджера всегда есть второе дно. С этой точки зрения тексты Сэлинджера очень кинематографичны, потому что в них внутреннее состояние персонажей всегда описывается через действие, через какие-то внешние (иногда кажущиеся вполне пустяковыми) события. И не всегда удается с первого раза, с первого прочтения, понять то, что скрывается в глубине – настолько все противоречиво и ненавязчиво, как будто бы необязательно, случайно и всегда странно.
Один из моих самых любимых рассказов из этого цикла – «Дядюшка Виггили из Коннектикута» (в переводе Райт-Ковалевой - «Лапа-растяпа»).
В Америке существует такая культурная идиома: «Дядюшка Виггили из Коннектикута», образ растяпы, неловкого человека, всегда попадающего в какие-то неудобные ситуации. Так вот в рассказе таким прозвищем Уолт Гласс награждает ногу своей подруги, которая случайно падает, торопясь на автобус. Юноша сочувственно гладит пострадавшую ногу, повторяя: «Бедный мой дядюшка Виггили из Коннектикута!»
По-моему, такой юмор не переводим. И даже блестящий перевод Райт-Ковалевой не передает в точности настроения этой фразы.
Рассказ этот – как и многие другие рассказы Сэлинджера – удивителен тем, что повествует о человеческой трагедии через самые простые бытовые мелочи. Это создает выразительный, эмоционально цепляющий контраст.
Что происходит в рассказе «Лапа-растяпа» («Дядюшка Виггили из Коннектикута»)? Встречаются две подруги по колледжу, которые давно не виделись. Мэри Джейн, работающая секретарем у своего босса, приезжает в гости к Элоизе, замужней даме, живущей за городом с дочкой Рамоной, мужем Лью и няней. Женщины выпивают, вспоминают прошлое. Между делом выясняется, что Элоиза, при всем внешнем благополучии и обеспеченности, несчастлива: она не может забыть своего первого возлюбленного, Уолта Гласса, который погиб по нелепой случайности во время войны. Элоиза пытается шутить, бодрится, но даже не особенно чуткой Мэри Джейн понятно, что за этими шутками скрывается человек отчаявшийся, живущий безрадостно, без надежды и любви. В доме Элоизы нет никого, кто был бы «на нее похож» - никого, кто был бы близок. Пока Элоиза лелеет в душе память о погибшем, ее маленькая дочь Рамона так же, как мать, создает себе воображаемых друзей – потому что девочка тоже одинока и не нужна никому.
Образ Уолта – человека, который единственный «умел смешить» - выделяется своей неординарностью. И даже мертвый он остается более живым, чем все живые в этом рассказе.
В этом главное отличие Глассов – это люди-творцы, самодостаточные личности, создающие красоту, поэзию, преображающие действительность и придающие смысл земному человеческому существованию.
Сэлинджер, переставший публиковать свои произведения после 1965 года, ушедший в затворничество и давший одно-единственное интервью в 1980 году, всегда писал именно о таких людях. Таковы все его персонажи, в этом их особенность. Кроме одного-единственного: Холдена Колфилда.
Этот мальчик, вполне вероятно, способен понимать красоту и ценить таких людей, как Глассы, однако сам ни в малейшей степени не принадлежит к этому племени и не может противостоять пошлости мира, как это делают Глассы. Он ненавидит этот мир – но именно поэтому он изначально проигрывает ему, сдается.
Согласно положениям буддизма, настоящую свободу дает свобода от страстей, соблазнов, иллюзий этого мира. Все остальное закабаляет. Холден Колфилд не свободен. Он в другой системе координат.
Именно поэтому я думаю, что этот персонаж не выражает мировоззрения автора, его личности и потому не заслуживает находиться в «Сэлинджеровском каноне».
Было б куда лучше, если б его не было. Тогда образы Глассов обратили бы на себя куда больше читательского внимания и, возможно, сумели бы глубже понять Сэлинджера и его идеи. Хотя… Вполне возможно, что без скандальной рекламы, сделанной имени Сэлинджера его самым известным персонажем - Холденом Колфилдом – этого негромкого странного автора и вовсе никто не стал бы читать. Такое тоже исключать нельзя.
