В противовес большому роману работа Светланы Олонцевой написана в жанре художественной заметки в айфоне. Извините. Еще раз. В противовес большому роману работа Светланы Олонцевой написана в жанре маленького романа, стремительно развивающегося и набирающего популярность направления (жанра?) автофикшн.
Находчивое направление
Автофикшн или письмо автора об авторе – литературное направление, повествование в котором сосредоточено на жизни писателя и его эмоциональном опыте, изложенных в художественной форме. Жанр, если его можно назвать таковым, - полная противоположность концепции «смерти автора» Ролана Барта.
Поскольку сюжет в таких работах складывается из реальных жизненных и чувственных переживаний автора, а поступки героев не являются художественно оправданным вымыслом, постольку автофикшн получается довольно хитрым и несколько опасным направлением. Ведь выражая недовольство относительно сути мысли и формы текста, читатель как бы выражает недовольство напрямую автору, обсуждает или осуждает, в первую очередь, самого писателя. Так, высказываясь о работе резко негативно (что в литературе всегда имеет место), можно оказаться в ловушке. Читателю затыкают рот уже слышащимися отголосками обвинений в токсичности из будущего.
Можно, конечно, елейным голоском говорить, что важен любой опыт, что он подлежит принятию без осуждения, ведь сам факт публичного признания имеет большую ценность и требует значительной смелости. Но давайте будем честными. Кому это нужно? Если подобным образом относиться к каждой истории, то, во-первых, будет нечего обсудить и обдумать, а во-вторых, от этапа принятия к этапу понимания прийти практически невозможно по причине ненадобности этого самого понимания.
Начиная знакомиться с книгой у меня еще было неоднозначное отношение к способу изложения, но ближе к концу я определенно отнесла себя к противникам направления, утверждающим, что популяризация автофикшена способствует утрачиванию смысла чтения как процесса размышления об общем. Читатель погружается в дневник незнакомого человека, который, скорее всего, достаточно самоцензурирован, чтобы не стать жертвой культуры отмены, и не подвержен хоть сколько-нибудь значительному самоанализу, позволяющему сложить мнение о происходящем.
Или «Дислексия» плохой представитель жанра и неудачное знакомство, или само направление вызывает субъективное отторжение?
Нельзя не сказать и о положительной стороне автофикшена. Такая литература несет с собой терапевтический эффект. При прочтении неизбежно сравниваешь свой жизненный опыт и опыт автора. Искренность писателя, даже при несовершенстве текста, делает свое дело – запускает процесс сопереживания и рефлексии о собственных бедах, если они имеют одинаковую природу с событиями в книге.
Короче, автофикшн это изворотливо, умно и как сказал бы маэстро - современно.
На примере «Дислексии» направление для меня пока сложилось во что-то напоминающее сбивчивые рассказы близких друзей о своих злоключениях.
Ты не читатель, а психотерапевт.
Популяризатором жанра в России стала Оксана Васякина, поэтому, пожалуй, нужно ознакомиться с ее работами, чтобы или влюбиться в интимное, терапевтичное повествование, или бесповоротно разочароваться в жанре.
Автор и сюжет
Как уже стало понятно, говорить только об авторе или только о сюжете в случае автофикшна невозможно, поэтому впечатления от книги будут смешаны с ощущениями от высказываний писательницы относительно работы.
Сценаристка и редакторка Светлана Олонцева, переехав из Москвы, с 2020 по 2022 год работала учителем русского языка и литературы в сельской школе в рамках программы «Учитель для России». В настоящий момент преподает литературу в частной школе Москвы.
Роман сосредоточен на воспоминаниях автора о работе учителем в глубоко провинциальной России.
История главной героини романа Сани, раньше работавшей на новостных телеканалах в столице и впоследствии переехавшей в деревню, чтобы преподавать литературу 5-7 классам школы, напоминает современный случай хождения в народ.
Олицетворением романа для меня стали привилегированность и апатичность.
Условно роман можно разделить на две части.
Первая часть: депрессивное, бесцельное существование Сани в системе образования, которая ей претит; мечты уволиться с завтрашнего дня, чтобы закончить это мучительное пребывания в неповоротливой государственной институции с советским прошлым и настоящим – школы.
Вторая часть романа: переломный момент в работе и миссии учителя; внезапно появившиеся у Сани навыки «выстраивания личных границ», способность «давать отпор» и «быть взрослой».
Воодушевляющее зрелище – человек в недружелюбной, враждебной среде находит в себе силы отдаться любимому делу, создать круг безопасности, поддержки и любви. Но этот переломный момент, эту захватывающую трансформацию автор предлагает додумать. Как вышло, что апатичная Саня, клепающая презентации опустившейся рукой, вдруг встрепенулась и ощутила мотивацию строить, а не осуждать? Ответа нет скорее всего ни у Сани, ни у автора.
Художественная и смысловая ценность работы в таком случае, на мой взгляд, мгновенно падает. Повествование избегает сложностей, просто течет, документирует.
В школе на уроках литературы часто говорят: «роман/повесть/поэма поднимает проблему…». Так вот «Дислексия» никаких проблем не поднимает, она только отрывок биографии, протоколирующий действительность. Ощущение актуальности и серьезности темы в начале прочтения складывается только за счет того, что сама действительность в существующей на сегодняшней день форме – проблема глобального масштаба.
Из интервью автора:
Мне казалось, бросить Москву и поехать работать в сельскую школу это вау, это сумасшествие. Я надеялась, что буду преподавать литературу так, как не преподавали ее мне в школе. Буду говорить с детьми не постулатами, а просто, языком человеческим, а не великим и могучим. Я думала, что учитель — это про знания, я хотела серьезных разговоров о текстах. Но оказалось, что школа — больше про социализацию и воспитание, а не про знания и науку
Поразительная наивность. Чистая, простодушная оторванность от реальности. Саня действительно полагает, что показав детям работы Бэнкси, а не Шишкина, они внезапно и волшебно станут прогрессивной молодежью. Это не просто смешно, это страшно. Такое сомнительное блюдо к тому же приправлено убежденностью героини в том, что она играет не по правилам, она – бунтарка, не как все эти старые совковые училки с морковной помадой на губах, она – новаторка, которая будет пресекать пыльные сочинения про мишек. Тут уже просто неловко, так рассуждают шестнадцатилетние девчонки, которые не любят розовый, потому что очень уж это по-девичьи.
Героиня не испытывает любви к процессу учительства, в первых страницах романа она нацелена на результат, дети для нее тоже в какой-то степени собственный проект – семиклассники, читающие Сьюзан Сонтаг.
Сане не хватает дыхалки шагать широко, свободно бежать до конца
У нее нет сил воплотить свои задумки, досмотреть до конца новый фильм, нет сил варить макароны. Саня может только думать о том как варит макароны и осуществляет задумки.
Во второй половине романа Саня сближается с детьми, чувствуется теплота в обращении, сочувствие, желание помочь, улучшить, спасти. Но с учетом того, что революция в мироощущении Сани осталась неотмеченной автором, в полнокровность героини совершенно не верится.
На сегодняшний день российское школьное образование – это первый этап обучения населения лояльности как высшей ценности. Целью становится не взращивание профессионализма, упорства и таланта, а насаждение общности и покорности.
Автору удалось сконцентрировать эту печальную действительность в выражении «учитель молчания». Очень точно, просто и емко.
Однако нелепых формулировок в работе намного больше. Всякие «доулы пустоты» используются неловко и не к месту. Для чего? Для того чтобы упомянуть слово доула? Пустая красивость с поправкой на современность снова простит работу.
«Ненавижу привилегии» говорит Саня, и ей абсолютно не веришь. Она такой фальшивый манифест добра образца 2024. «Неколониально и эмпатично» сказала писательница Евгения Некрасова о «Дислексии», и хочется думать, что это ирония.
Настоящие и искренние в работе только дети и старики. Некоторые сцены заставляют умиляться детскому восприятию мира, а некоторые – плакать от стариковской косности и жертвенности.
Школьник интерпретирует выражение «бросать слова на ветер» так:
Это бежать по берегу моря и чувствовать ветер в лицо, говорить ему что хочешь.
Неизлечимо больная раком мать героини посреди разговора об ужасах больницы говорит:
Но зато я смогла поесть, нам давали кашу и чай.
Повествование заканчивается в феврале 2022, когда надежду уже нельзя разглядеть. Вскоре школа погрузится в военно-патриотическое воспитание, а на уроках мужества детям будут показывать убитых животных, покрытых флагами врагов.
Саня увольняется не узнав об этом.
Верстка и художественные приемы
Очевидно, издательству нужно было дотянуть до 250 страниц, поэтому первые четыре разворота пустые, а после довольно воздушно располагается текст среднего шрифта без выравнивания.
Читается как канал в телеграме. Действительно, page turner. Ощущение скроллинга ленты добавляет тесную связь с контекстом реальной жизни, в тексте перечислено множество современных СМИ, артистов, художников, писателей, даже многострадальный Театр.doc был упомянут.
Мне для себя так и не удалось решить погружает или наоборот отталкивает такая связь с собственной жизнью.
С первых страниц вызывает некоторое недоумение сама механика повествования. Кто рассказчик?
Из интервью автора:
Это очень интересный вопрос. И сложный. Я и сама не до конца понимаю, кто этот человек. С одной стороны, это я, автор, который смотрит на себя же, то есть на героиню, со стороны. С другой стороны, да, это реальный человек. Мой человек, который переехал со мной в глушь. Мы долго с ней (это девушка) обсуждали переезд, было сопротивление, неуверенность, но она все же решилась. И оказалось, что это хорошее решение. Она до сих пор скучает по тому маленькому городу, где ночью темно и звезды, а утром петухи поют и свежий воздух, а еще бесценные тишина и пространство. Так что вопрос «кто это» остается открытым. У меня так бывает, я не всегда все понимаю про своего персонажа.
Писательница, кажется, немного лукавит. Как литературный прием рассказ о себе от третьего лица – довольно просто. Придумать несуществующего рассказчика, никак не объяснив его присутствие – вполне себе простой путь, который не требует оправданий по типу покорности вдохновению.
Почему дислексия?
Из интервью автора:
Для меня же это метафора любого письма. При переводе мысли в речь, а речи в письмо всегда остается gap. Несоответствие, искажение, пустоты, невозможность поставить слова в идеальном порядке, они пляшут и не слушаются. Мне кажется, у нас у всех дислексия в той или иной степени. У героини моего текста она есть.
Современная интерпретация высказывания «мысль не пошла в слова», которую Достоевский в разных формах развивал в своем «великом пятикнижии».
В случае с «Дислексией» мысль не пошла в слова, потому что мысли там не было.
Вербатим
Так называется одна из последних глав книги, в которой школьники под руководством Сани вовлекаются в создание документальной театральной постановки.
Дети берут интервью у односельчан, чтобы потом дословно проиграть разговоры в форме пьесы. Читка получившегося материала и само использование документального театра – одна из лучших частей книги.
Не знаю намеренно ли это или случилось удачное стечение обстоятельств, и вселенная схлопнулась. Вербатим и автофикшн имеют одну природу – пересказывание, художественное оформление реальной жизни.
Жизнь – лучший рассказчик и ей не всегда нужен секретарь, который переложит сухие события на сухую бумагу. Синергии удивительных историй и людей с тонким авторским осмыслением или чувством в «Дислексии» не случилось.
Роман – отрывок из случайно открытого блога незнакомого человека, в котором проводишь пару часов, но не подписываешься, а теряешь в потоке инфошума и забываешь.
_______
Читатели! Если хотите принять участие в живых обсуждениях литературы, то вступайте в мой книжный клуб "BV".
