По дороге к Серёжкиному дому Таня неожиданно спросила:
-А в горный девчонкам можно поступать?
Серёжка не понял:
-Тебе зачем?
-Я с тобой хочу.
-Со мной… в шахту? – улыбнулся Сергей. А сердце взлетело в немыслимом счастье, когда Танюша просто и серьёзно объяснила:
- С тобой – я бы и в шахту.
Серёжка подумал:
-В горно-металлургическом есть инженерно-экономический факультет. Так туда ж, Тань, алгебру с геометрией надо сдавать.
Танюшкины бровки упрямо слетелись:
-Ещё целая весна впереди. Я выучу. Перестану учить английский, и выучу, – и алгебру, и геометрию.
-Ладно. Давай сначала посмотрим, как у тебя дела с первообразной и интегралами.
Танюше нравилось у Серёжки. Казалось, здесь и дышится легче, чем дома. У Павлухиных можно было просто снять и повесить куртку, просто присесть, просто поставить портфель… А дома мама постоянно делает замечания: куртку не туда повесила… портфель не там, где надо, поставила, не те тапки надела… Однажды возмущённо сказала отцу:
-Когда ты запомнишь! В это кресло не садятся!
Отец устало усмехнулся:
- Не садятся? А что в нём делают? Я думал, – кресло для того и предназначено, чтобы в нём сидели.
Мама вспылила:
-Тебе сидеть негде? В рабочих брюках плюхнулся на новый чехол! Ты в этих брюках сколько раз сегодня в шахту спускался?
-Правильно догадалась, Оль: не раз спускался. Так я ж не за угольным комбайном работал. Мы с Левашовым осматривали освещение в пятой западной лаве, а потом…
Маму ничуть не волновало ни освещение в пятой западной лаве, ни то, что было потом. Она гневно перебила отца:
-Неужели не видно, что чехлы на креслах новые!
Отец поднялся:
-Поэтому кресла стали музейными экспонатами?
-Когда же ты привыкнешь к порядку! Директор шахты! Тебя устраивает бардак в доме? А мне стыдно! Зайдёт кто-нибудь, а здесь…
- В креслах сидят, – с усмешкой продолжил отец.
И эта безукоризненная чистота в их доме была тягостно-утомительной, – будто унылой…
А у Павлухиных и чистота была другой: весёлой, светлой…Очень уютной и ласковой. В кресле – Иришкины и Любашины куклы, на спинке стула – Серёжкина спортивная куртка… а в коридоре, на вешалке, рядом со светло-бежевым, должно быть, праздничным, тёти-Вериным пальто – рабочая куртка Владимира Андреевича, Серёгиного бати. Куртка чистая, просто устойчиво пахнет углём, – как вся шахтёрская одежда.
Танюшке почему-то радостно было смотреть на пальто и куртку, что на вешалке висели рядом. А дома мама давно бы устроила истерику – и по поводу кукол в кресле, и по поводу Серёжкиного футбольного мяча – прямо в комнате, и из-за того, что куртка рядом с пальто висит…
-Сейчас будем обедать, – выглянул из кухни Серёжка. – Мать с девчонками вчера борщ приготовили. Я подогрею, а ты пока уравнения посмотри.
Танюша вошла на кухню:
- Давай я подогрею, Серёж.
Серёжке очень нравилось смотреть, как Танюша хозяйничает на кухне. Ходил за нею по пятам, говорил про формулы сокращённого умножения и свойства интегралов, а Танюша поставила на стол тарелки, достала ложки, нарезала хлеб… И Серёжка радовался: как хорошо у Тани всё получается!..
Он рассказывал про первообразную, Танюша кивала ему, а сама – важно, со знанием дела – говорила о цвете борща: таким красивым борщ получается, если на растительном масле чуть обжарить морковочку и свёклу…
Они впервые были вдвоём, – чтоб вот так: только вдвоём, когда в целом доме никого больше нет. Они и прежде не раз вместе учили уроки, но в соседней комнате чему-то своему смеялись Иришка с Любашей, или Вера Михайловна, Серёжкина мама, готовила на кухне ужин, или во дворе батя разговаривал с Серёжкиным крёстным. В школе, на переменках, Серёжа с Таней уходили в самый конец кленовой аллеи, но всё равно – в школьном дворе всегда было много ребят и учителей. И даже у реки, за ивняком, они никогда не оставались одни: на берегу, пусть чуть подальше, – или детвора плескалась, или дед Петро сидел с удочками, или мальчишки пекли в костре картошку…
А сейчас они были вдвоём.
И подумали они об этом одновременно… вдруг поняли, что в доме они только вдвоём.
Серёжка перестал понимать Танины слова, – лишь голосок её слышал… А Танюшины щёки отчего-то вспыхнули.
Серёжка положил руки на Танюшины плечи. Таня замерла, – потому что расслышала, как бьётся его сердце. И дыхание Серёжкино Таня чувствовала: он касался губами её затылка.
Танюша повернулась, прикрыла глаза. Серёжка нашёл её губы – застенчиво, неумело… А поцелуй всё равно получился – лепестковым трепетом.
Самый первый.
Потом они так и стояли: Танюша прижалась лицом к Серёжкиной груди, а он обнимал её, и не было сил – оторваться друг от друга… и остаться друг без друга было немыслимо…
Они не знали, что будет дальше… не знали, что сказать.
Танюша стыдливо и испуганно затаила дыхание: на едва уловимое мгновенье к её животику – в самом низу, сквозь форменное платьице и фартучек… – из-под Серёжкиных брюк прикоснулась какая-то упругая сила… Серёжка виновато вспыхнул и тоже затаил дыхание.
А потом он поднял Танюшу на руки. Тихий голос его чуть охрип в неясном, никогда ещё не испытанном волнении:
- Тань!.. Ты не бойся…
Танюше было очень страшно, но она обняла Серёжку за шею. А когда в своей комнате он хотел положить её на свою мальчишескую постель, Танюша прошептала:
- Подожди, Серёж…
По-девчоночьи аккуратно сняла покрывало. Сбросила школьный фартучек, а Серёжка расстёгивал маленькие пуговицы на коричневом форменном платье:
- Я сам, Тань.
Притихшие, лежали они под мягким невесомым одеялом. Танюшины плечики вздрагивали, и Серёжка бережно прижал её к себе:
- Замёрзла? Тебе холодно? Ты не бойся, Тань…
А она взяла его ладонь, положила себе на грудь. Серёжка снял её беленький лифчик, осторожно трогал пальцами соски – нежно-розовые бутоны, такие крошечные, что у него отчего-то повлажнели ресницы.
А взлетали Сергей с Танюшей вместе – от его прикосновений…
Они не знали, что так бывает… Лишь в застенчивой, стыдливой тайне – одной на двоих – чувствовали, что однажды так случится.
И сейчас это случилось. Не потому, что они перестали стесняться, перестали быть стыдливыми: просто пришло время – в какое-то самое счастливое, самое неповторимое мгновенье стать одним целым…
Серёжка потянул вниз Танины трусики. А она прикрывалась руками, в простом девчоночьем страхе свела коленочки. Серёжкин голос прерывался:
-Тань!.. Ты не бойся… Обними меня…
Её ладошки затрепетали на Серёжкиной спине. От боли Танюша прикусила губы, заметалась по подушке светленькая головка…
Не сдержалась Танюшка, – вскрикнула, заплакала.
А в Серёжкином дыхании слышалось:
- Таня!.. Танечка!..Танюша!...
Потом они обнимали друг друга… и не представляли – как это: расстаться.
Танюша поднялась первой. Серёжка, бессовестный, смотрел на неё… А тоненькая беленькая рубашечка вместе со школьным платьицем были далеко, на спинке стула. И Танюша набросила Серёжкину рубашку:
-Серёж! Девчонки сейчас придут.
А он снова притянул её к себе:
- Тань! Ещё… минутку.
Ей тоже хотелось – целую вечность минуток… чтоб не расставаться с ним, чтоб дыхание его слышать, чтоб он обнимал её и касался губами волос.
-Серёж! Иришка с Любашей с продлёнки придут. Мне постель застелить надо. И… домой надо.
Домой?.. А как – без неё?.. До школы, до первого урока – целый вечер и бесконечно долгая ночь…
- Серёж! Ты отвернись, – я оденусь.
Серёжка не отвернулся. Отвёл её руки – сам застегнул ей лифчик. Подал платье. А когда она переплетала растрепавшуюся косу, сказал:
- Тань! Сразу после выпускного ты выйдешь за меня замуж. И в институт мы вместе поступим.
Это было для них самым главным: чтоб вместе. Не расставаться.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Часть 21
Навигация по каналу «Полевые цветы» (2018-2024 год)