Вопрос, который останется без ответа – был ли Дмитрий Донской и его дядя Симеон Гордый сторонниками лествичного права или же они стояли за право первородства?
Поводом к Междоусобной (феодальной) войне на Руси, которая началась в 1425 году и закончилась в 1453-ем послужили вот эти строки из духовного завещания Дмитрия Донского:
«А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев оудел, а того оуделом поделит их моя княгини. А вы, дети мои, слушайте своее матери, что кому даст, то тому и есть.»
То есть, умирая Великий князь Московский, как будто недвусмысленно указал на то, что в случае смерти его старшего сына Василия I, великий стол должен будет перейти к следующему по старшинству сыну. Зачастую, в европейской истории Средних Веков и Нового времени, случившиеся ранее прецеденты вовсе не служили панацеей предотвращения новых конфликтов. Но иногда на прошлых ошибках всё-таки учились и делали надлежащие выводы. И вот парадокс, в данном случае нельзя сказать, что лучше – более ранний конфликт за престолонаследие, благодаря итогу которого было бы принято некое окончательное решение, или же десятилетия мира внутри правящей династии, когда это решение поколение за поколением откладывается.
В Московском княжестве, в течении первых трех поколений потомков Даниила Московского распрей внутри династии (по поводу того, кому княжить в Москве) не было. И при всем этом принцип лествичного права, как-то так удачно получалось, накладывался на принцип первородства. То есть – власть переходила к старшему в роде, но этот старший оказывался тем человеком, который получил бы великий стол, действуй на Руси и строгое салическое право. Вот что выходило в итоге.
С первым переходом всё ясно: умирает Даниил Александрович и князем становится его сын Юрий. Юрий погибает в 1325 году, и у него нет сыновей, в живых к этому году остается только один из его младших братьев – Иван Калита, который и становится князем. Лествичное право в действии? Да, всё по этим правилам. Но Иван Калита еще и первый (а в целом - единственный) по праву первородства. У Калиты выживших сыновей уже трое – Симеон Гордый (1317-1353), Иван Красный (1326-1359), Андрей Серпуховский (1327-1353). Без вариантов, Московским князем (и в том же 1340 году, после смерти отца и Великим Владимирским) становится старший сын – Симеон.
И тут нельзя не сказать о том, что в довесок к лествичному праву, над Русью довлеет еще один, более старый обычай, свойственный как славянам, так и германцам – последние избавились от него гораздо позже русских князей. А именно - земли отца делятся на всех его сыновей. Вот и Иван Калита по своей духовной распределяет столь тщательно собираемые им земли, между тремя сыновьями. Было бы семеро братьев, а не трое – было семь уделов, такова сила не вышибаемой из средневекового сознания традиции. И это несмотря на очевидность того, что в течении веков такие разделы ни к чему хорошему не вели.
Что же касается Симеона Гордого, то здесь тот случай, когда старший еще и лучший, наследником отца этот князь Московский был вполне достойным. Но вот с его собственным наследием связаны две загадки. Детей от двух браков у Симеона было семеро, но выжил только один ребенок – дочь Василиса, а вот все шесть сыновей умерли в очень раннем детстве, причем двое самых младших – в марте 1353 года, примерно за месяц до смерти самого Семена.
Первый раз в брак Симеон вступил еще при жизни своего отца, с дочерью Гедимина Айгустой, крещенной, как Анастасия. В этом союзе родилось трое детей – двое сыновей и дочь Василиса, указанная выше, позже выданная замуж за Михаила Васильевича (1331-1373), одного из тверских княжичей и будущего Кашинского князя. К слову к этому браку тоже немало вопросов, Симеон еще при своей жизни (в 1349 году) выдал единственную дочь замуж как будто по принципу «абы за кого», но об этом чуть позже.
Анастасия умерла в марте 1345 года, и Симеон, не затягивая, уже летом вступает в брак с Евпраксией, дочерью Федора Святославовича, князя вяземского и дорогобужского. Федор был одним из многочисленных смоленских Рюриковичей, и, если я правильно понимаю, к 1345 году, он был уже бывшим удельным князем, и перейдя на службу к московским государям, «сидел» воеводой в Таруссе.
То есть, политического значения этот второй брак князя Симеона не имел значения, он был продиктован лишь желанием быстро заполучить наследника. Впрочем, в не особой знатности второй жены князя, ничего странного нет, например, ничего не известно о том, из какого рода (вероятно все же Рюриковичей) происходила Ульяна – вторая жена самого Ивана Калиты. И это не помешало ей получить часть наследства мужа и уважение правящих пасынков.
Куда более непонятно, что всего через полтора года Симеон разводится с Евпраксией – наши историки называют это экстраординарным случаем по всем параметрам. В Средневековой Руси неугодных жен князья обычно упекали в монастырь. Если на Западе в большинстве случаев причиной развода была неспособность родить сына-наследника, то на Руси это, было причиной, наверное, не главной, в большей степени разлад между супругами происходил из-за неприязненных личных отношений, в крайнем случае, имели место быть какие-нибудь политические дрязги.
Вечно повторяющееся среди западноевропейской аристократии, одно и то же сальто-мортале – разводы по причине близкого кровного родства (которое при заключении брака почему-то никого не огорчало) на Руси тоже было неприменимо.
«В том году великий князь Семен Иванович, внук Даниилов, отослал от себя княгиню свою Евпраксию к отцу её князю Феодору Святославичу на Волок».
К тому же, не забываем о том, что Православная церковь, стояла на сохранении брака куда строже католической, и для русского духовенства желание некоего князя заполучить сына-наследника, это вообще странный аргумент, бесплодие жены – не повод для развода (Да ты что, княже? Поганых грибов наелся? Ишь, чего захотел!) По сути, церковный развод формально должен был быть продиктован желанием супруги добровольно принять постриг, иначе никак.
