В преддверии очередного, какого уже по счёту — не помню, но эпохального, как всегда, съезда КПСС, молодой прапорщик медицинской службы, оглушённый призывными мантрами замполитов, обратился к начмеду училища с просьбой отпустить его на неделю в отпуск по семейным обстоятельствам:
— Поеду в Москву. Хочу на съезде поделиться с коммунистами своими соображениями, — торжествующе заявил он.
— Ты что, не проспался после вчерашнего, Пирогов ты наш несостоявшийся? Не валяй дурака, иди, занимайся своими делами, — отмахнулся от него начмед.
Подполковник не подозревал, что всё этим не закончится — прапорщик пошел к начальнику училища с набросками своих тезисов. Дело начинало приобретать серьёзный оборот. Выслушав его бредни и пообещав во всём разобраться, генерал набрал номер начмеда:
— У меня только что был твой медбрат. В Москву на съезд просился. Он у тебя нормальный? Ты проверь его на адекватность, но аккуратно — так, чтобы шума не было. Всё-таки предстоит серьезное политическое мероприятие. Политработники могут раздуть это дело. Неприятностей потом не оберёшься.
Начмед, не беря на себя ответственность, решил послать прапорщика в госпиталь в Киев на психиатрическое обследование. А чтобы тот раньше времени не догадался, приставил к нему для сопровождения двух крепких лётчиков из учебного авиационного полка со словами:
— Повезёшь в госпиталь на комиссию кандидатов в космонавты. Дело государственной важности. Сам понимаешь, кого попало не пошлёшь. Когда вернёшься, обмозгуем твою поездку в Москву. Вот их документы, — и вручает прапорщику запечатанный пакет с вложенной в него старой газетой. Настоящее направление было у лётчиков.
Окрыленный оказанным доверием, в поезде медбрат вёл себя адекватно — хлестал водку, ни в чём не уступая «космонавтам»…
Наутро в приёмном отделении прапорщик доложил:
— Вот, принимайте. Двух космонавтов вам привёз.
А поскольку у прапорщика на петлицах были рюмки со змеёй — эмблемой медиков, а у офицеров — авиационные птички, ему в ответ понимающе заулыбались:
— Ты смотри, уже пачками стали привозить. Такие молодые. Сейчас мы их определим в «космос».
Насилу ребята отбились. Пришлось вскрывать пакет с газетой и показывать настоящее направление. Прапорщик не находил слов от такого предательства. Его препроводили в палату, и съезд он смотрел по телевизору.
Как два пальца об асфальт
Не знаю, может быть в Анадыре, точнее — в посёлке Угольные Копи, идя в ногу с мировым прогрессом, понастроили фешенебельные отели с горячей водой и тёплыми туалетами. Но это вряд ли.
А в семидесятые годы перелётные экипажи селили в старый покосившийся барак, где дежурный матрос топил углём печи и наливал воду в рукомойники. Где он её брал при морозе -45°C, тоже было великой тайной. Мы не роптали — лишь бы было тепло, да работал ресторан «Чукотка».
А вот с туалетом отдельная песня: тут без сдачи зачёта по пользованию не обойтись. Когда я поинтересовался у матроса, где у них гальюн, он с каким-то странным нескрываемым интересом взглянул на меня, спросив, впервые ли я здесь и есть ли у меня с собой газета. Я принадлежу тому поколению, которое знает, для чего мнут газетную бумагу, поскольку в то время мы о туалетной бумаге даже не знали. Я кивнул, и матрос повёл меня в конец коридора.
Когда он открыл дверь, нас обдало клубами морозного пара. Дощатая пристройка продувалась насквозь. Вверх, как в парной, вели какие-то деревянные ступени. В последней, располагавшейся под самым потолком, было прорезано несколько отверстий-очков, из которых дуло так, что усидеть не представлялось возможным. Внизу громоздились ледяные сталагмиты. Оказывается, в вечной мерзлоте выгребные ямы не роют — всё делается с высоты на землю.
— Товарищ лейтенант, вы расстелите над очком газету да наступите по краям ногами, чтобы её не сдуло, — учил мой провожатый.
Удалось мне это с третьей попытки: газета каждый раз стремительно взмывала под потолок.
— Ничего, научитесь, — успокаивал меня матрос. — А теперь делайте своё дело прямо на газету, а я пойду, дела у меня. Да, чуть не забыл: в конце резко соскочите, чтобы всё упало вниз, — после всех этих манипуляций я сам чуть вниз не упал.
Вот вы говорите: «Нанотехнологии». Да как два пальца об асфальт!
Кроки изучали
Далеко за полночь приземлились на Сахалине. Лихо сруливаем направо и стоп — приехали! Вместо рулёжки какая-то дорога и запрещающий проезд дорожный знак у самого винта первого двигателя. Ситуация — мама не горюй. Выпускаем разведчиков.
Знак стоит капитально: металлическая труба диаметром сантиметров пятнадцать в диске колеса от грузовика, а диск забетонирован. Выходим всем экипажем, кроме командира. И начинаются дикие пляски папуасов у этой самой трубы. Сам знак кувалдой (есть такой инструмент на Ан-12) мы своротили, а затем попытались свалить трубу. Куда там! Стоит, как Александрийский столп.
Двигатели работают, РП спрашивает, почему не разворачиваемся. Если пилить ножовкой, займёт часа полтора, да и полотен столько не напасёшься. А вдруг будет заходить ещё какой-нибудь самолёт, хвост-то у нас на ВПП. Что делать?
Четыре специалиста с высшим образованием, двое со среднетехническим. У нашего воздушного стрелка за плечами была лишь средняя школа, оконченная на тройки с грехом пополам. Он тупо ухватил проклятую трубу и потянул вверх — она и вылезла. Оказалась, диск-то был забетонирован, а труба просто вставлена в центральное отверстие.
Все наши потуги заняли минут пятнадцать. Мы развернулись и благополучно зарулили на стоянку. На вопрос РП, что мы там так долго делали, пришлось ответить:
— Кроки аэродрома изучали.
* * *
С Сахалина мы перелетели на Камчатку. Всё хорошо. Закупились красной рыбой и икрой. Сказочно отдохнули в Паратунке (ни в коем случае не в ПаратунЬке). По традиции посетили в посёлке Елизово ресторан "Север". Собрались домой…
Врача прошли, полётный лист подписан. Ждём под крылом заявленного времени вылета. Командир говорит правому лётчику:
— Андрюша, сходи, посмотри, есть ли в том конце ВПП рулёжка, чтобы мы не влетели, как на Сахалине.
Андрей у нас — курсант Балашовского ВВАУЛ на стажировке. Парень хороший, исполнительный.
Подошло время вылета. Экипаж занимает свои места. Нет Андрея. Решаем потихоньку запускаться. Может, живот у парня свело. Услышит, прибежит.
Запустили все двигатели. Нет Андрея. Командир уже израсходовал всю, что знал, ненормативную лексику. Нет Андрея. РП спрашивает, почему не выруливаем. Говорим, что двигатели прогреваем (это летом-то).
Проходит минут двадцать. Видим, бежит Андрей по рулёжке, аж пар от него валит. Командир хотел убить его сразу. Еле отговорили. Впустили Андрюшу через аварийный люк — мокрого всего от пота. И первыми его словами были:
— Командир, там есть РД.
Тут все затряслись от смеха. Андрей — парень исполнительный, но не сообразительный. Его посылали в кабину взглянуть в сборник на кроки аэродрома, а он сбегал кросс километров пять, зато принёс ценную информацию, которую мы уже знали.
Когда мы вырулили на исполнительный, РП опять спросил, в чём причина задержки. Командир ответил:
— Пешком кроки аэродрома изучали.
