Письмо из Новгорода привело князя Владимира в неописуемую ярость. Гонец, в углу дожидавшийся пока князь прочтет послание, вздрогнул, когда из уст Владимира вырвался грозный рык. Князь вскочил на ноги, свиток выпал из его рук.
-Воевод ко мне, не медля! - закричал он.
Лицо его было пунцовым, страшным.
-Ступай прочь! - велел он гонцу и тот поспешил убраться подобру - поздорову.
Оставшись один, Владимир схватился за голову. Столько противников он побил за свою жизнь, пришлось схлестнуться и с собственными братьями. Но то, что сыновья поднимутся против него, больнее всего ранило сердце. Некогда могучий князь чувствовал, как часто бьется в груди сердце. Внезапно по левой стороне разлилась страшная боль. Он стиснул зубы, промолчал. "Рано, рано еще на покой мне! Кому Русь оставлю?" - думал он с отчаянием, гоня от себя страшные мысли о неминуемой смерти.
Начали собираться воеводы. В дверях они снимали шапки, кланялись и проходили внутрь, боязливо поглядывая на князя. Было в нем сегодня что-то такое, что разговоры, начинавшиеся еще за дверями помещения, где ждал князь, смолкали при виде его. Обычно воеводы вваливались с шумом, зная, что князь и сам не прочь при случае побалагурить.
-Все? - коротко спросил Владимир, оглядывая дюжину киевских воевод.
-Все прибыли, князь, по зову твоему! - отрапортовал воевода Жар.
-Читай! - протянул ему Владимир свиток.
Жар принялся складывать буквы в слова. Сия наука, в отличии от ратного дела, давалась ему с трудом. Владимир поморщился, перебил воеводу, сам досказал окончание.
Воцарилась гнетущая тишина. Будь речь о ком другом, уже раздались бы грозные призывы покарать супостата, но речь сейчас шла о княжеском сыне. Да и Новгород силой был грозной. Войско княжича Ярослава уступало по силе только Киевскому, находился Новгород далече - просто так не подберешься!
Наконец Жар решился нарушить молчание, прокашлялся.
-Как велишь, князь, так и сделаем!
Владимир поднял на него наполненные отчаянной мукой глаза.
- Еще одного сына в поруб посадить? Или ждать, покуда он войско на Киев поведет? - спросил князь с иронией, но вдруг замолчал.
Вся краска слетела с его лица. Князь завалился на бок.
-Врачевателей кличьте! - гаркнул кто-то.
Все засуетились, бросились поднимать князя. На сильных руках понесли его в княжескую горницу, под взглядами напуганной челяди.
Князя уложили на просторное ложе. Вбежали теремные врачеватели, растолкали сбившихся в плотную толпу воевод. Один из них достал из котомки, висевшей на боку пучок сухих трав, быстро поднес к горевшей у изголовья свече. Пучок быстро вспыхнул, задымил. От едкого запаха, источаемого травой, присутствующие закашлялись. Врачеватель поднес тлеющий пучок к носу князя, тот сморщился и открыл глаза.
Взгляд Владимира блуждал по лицам окружающих его людей, остановился на Жаре.
-Уйдите все! А ты, Жар, при мне будь! - велел он слабым голосом.
-Шли за Борисом! - велел Владимир воеводе, как только они остались вдвоем, - Тайно шли, чтоб ни одна душа не прознала! Он поведет вас на Ярослава!
-Как же так, князь!? Княжич Борис в делах ратных несведущ, зело молод...
-А ты на что?! - тяжело вздохнул Владимир, поморщился от боли. - Будешь ему во всем опорой! Народ должен видеть ратные подвиги своего будущего князя...
-Да не уж-то, батюшка!? Сынов то у тебя сколько, а ты самого младого на свое место прочишь! - не удержался Жар.
- В остальных сынах моих нет крови христианской! Язычниками выросли, оттого видать и озоруют! Но то и моя вина, мой грех! Однако ж, за свои грехи не могу я всю Русь заставить платить! Поклянись, Жар, что выполнишь мою волю!
-Клянусь! - ответил Жар.
Он готов был расплакаться, подобно слезливой бабе, настолько вид могучего князя, лежащего в беспомощности, приводил его в отчаяние.
Жар покинул горницу князя. Под дверями его поджидали воеводы.
-Как князь? Что велел? - посыпались на Жара вопросы.
-Велел рот на замке держать, чтоб ни одна душа о том послании не прознала! Да о хвори князя помалкивайте тоже! Отлежится князь, примет решение...
-Беда, ой беда! - в светлицу княжон ворвалась всполошенная баба, зыркая выпученными от страха глазами.
-Что стряслось? - подскочила Предслава, уронив на пол рукоделие.
Сзади к ней прижалась Добронега. Предслава чувствовала, что руки сестры подрагивают, уцепившись за ее юбку.
Баба, принесшая весть, судорожно ловила ртом воздух. Предслава еле сдерживалась, чтобы не схватить ее и не вытрясти новость силой.
-Князь наш, родимый...- она завыла, стянула с головы косынку.
-Что с батюшкой, уж не...-Предслава не смогла произнести страшное слово, запнулась.
В дверь вошла постельничая баба Жданка, отвесила воющей бабе подзатыльник.
-Ты чего, дура, княжон напугала! Глядь, на них-то и лица уже нет!
-Да скажите хоть кто-нибудь, что с батюшкой стряслось!?- уже не сдерживаясь закричала Предслава.
-Князь наш гонца принимал нонче, - начала Жданка, степенно, - Потом воевод кликнул. А потом поплохело ему, отнесли его в горницу. Врачеватели у него!
Предслава дослушивала Жданку на ходу. Она взяла Добронегу за руку и почти бегом припустила на сторону отца. Однако к отцу девушек не пустили.
-Почивает князь, как только понадобится призовет вас! - важно заявил гридь у двери.
Но из-за двери послышался голос князя.
-Пусти!
Юноша отступил, открыл перед княжнами дверь.
-Отец! Как ты? Что стряслось с тобою? - наперебой расспрашивали дочери заболевшего отца.
-Стар стал, вот и одолевают хвори! - Владимир старался говорить ободряюще.- Добронега, доченька, распорядись чтобы стряпухи ухи из стерляди мне подали - страсть как захотелось! Живо после нее на ноги встану!
Ободренная Добронега унеслась выполнять поручение. Владимир повернулся к Предславе, посерьезнел.
-Тебе скажу, дочь, что в постель меня уложило! - он рассказал дочери о поступке Ярослава.
Предслава не верила своим ушам. Ярослав был ей роднее, чем остальные браться. Не только отец был для нее и Ярослава един. От одной матери родились они, под одной крышей росли.
-Не мог брат такое сотворить, батюшка, не верь! - воскликнула она.
-Отчего же не мог? Святополк-то до сей поры в порубе сидит, не забыла?
Предслава прикусила язык, едва не сказав отцу, что Святополк не сын ему. Но Владимир все понял по ее глазам, нахмурился.
-И что ты станешь делать, батюшка? - девушка поспешила направить разговор в другое русло.
-То, что князю должно! За такое кара неминуемая положена!
-Не надо, батюшка, обожди! Надо бы дознание учинить!
-Вот нагряну к нему и учиню на месте! - упрямо ответил Владимир.
Вернулась Добронега, рассказала что стряпчие уже стараются угодить князю и просят не гневаться за задержку.
Предслава видела, что при младшей дочери отец не желает вести разговоры и не стала дальше расспрашивать.
Вечером она кликнула верную свою холопку-печенежку, в крещении носившую имя Марфа, и велела ей найти надежного гонца.
Князь Болеслав пребывал в бессильной злобе с той поры, когда узнал о неудавшемся походе зятя. На чем свет клял он строптивую свою дочь, которая вопреки традиции, отправилась вслед за мужем на такое опасное дело, а теперь томится вместе с ним в темнице. Первым его порывом было собрать войско, да двинуться на Киев, но верные воеводы вовремя остудили его пыл, здраво рассудив, что князь Владимир теперь на чеку, только того и ждет.
Кроме естественного желания помочь дочери, Болеслава томило желание еще раз увидеть Предславу. Княгиня Эминильда грустила, видя отчуждение мужа. Она по опыту знала, что подобное настроение Болеслава означает, что в сердце мужа появилась новая зазноба. Правда в этот раз состояние "любви" у него явно затянулось, хоть и никто не замечал за Болеславом похождений на сторону.
Ничто не мило ему было. Отошли на второй план распри с соседями-чехами, отмахивался от требования немецкого императора Генриха пойти вместе на Рим, как когда-то было оговорено. Взор Болеслава был устремлен на Русь, оттуда шли бесконечные потоки гонцов с донесениями. Донесли ему и о внезапной болезни князя Киевского. "Немного осталась выждать! Владимир уже не молод, а как не станет его, так и начнется на Руси великая смута! Тогда придет и мое время!" Сам Киев ему был не нужен - он оставит его зятю и дочери. Ему нужна была Предслава, ну и может за помощь зятю спросит с него соседний Туров...
