Глава 33.
До 1936 г.
Детство Адама Радовского прошло в маленьком старинном городке, помнившем ещё крылатых гусар, в котором от отцов к сыновьям переходили предания о былом величии и блистательной славе Речи Посполитой. Дед Рафал, высокий старик с длинными усами и благородной седой шевелюрой, будто сошедший со средневекового портрета из старого замка, не заставший, однако, тех благословенных времён, всю свою жизнь тосковал об утраченном могуществе и великолепии Отечества и ненавидел Россию и Романовых.
Радовские были дворянами отнюдь не богатыми и кроме памяти о своём древнем происхождении владели скромным домиком, небольшим птичьим двором и парой лошадей для выезда. Чеслав, отец Адама, служил писарем в городской канцелярии, карьеры сделать не смог, выгодно жениться — тоже, однако оправдывал своё скромное положение прямолинейным бунтарским нравом и неумением подлаживаться под царских чиновников. Старший брат его сгинул где-то в сибирской каторжной тюрьме, осуждённый за участие в восстании, сестра с мужем, сосланные в Туркестанский край за те же грехи, давно уже не подавали о себе никаких вестей, и живы ли они, никто в семье не знал.
Сам Чеслав избежал наказания только потому, что был слишком молод во времена восстания, однако в душе он оставался бунтарём и ненависть к русским передал своим детям. Адам был младшим из десяти отпрысков Чеслава и самым способным. Правда, особых надежд родители на сына не возлагали — ведь для успеха в этом мире требовалось одно — быть лояльным к царским властям. Они так считали, они были в этом уверены, и своих более удачливых сограждан презирали, полагая, что благополучие их строится исключительно на угодничестве и раболепии.
Маленький Адам как губка впитывал семейную нелюбовь к России и самодержавию, а больше всего он ненавидел казаков. Лагерь их был недалеко от городка, и частенько они наведывались в местные магазинчики и кофейни. Громкие, дерзкие, они, хотя и ничем не обижали местных жителей, всё же выглядели чужеродно и дико. Они казались концентрированным злом, олицетворением всего русского, грубого, дубиной в руке русского царя, занесённой над головами гордых поляков.
Старшие братья Адама нашли выход своей ненависти в революционной борьбе. Со временем им пришлось узнать, что такое тюрьмы и Сибирь, однако более благополучно, чем пропавшему безвестно дядюшке.
Потом были война и немецко-австрийская оккупация, гибель от германского палаша деда Рафала, голод и тиф. Власти объявили о создании Королевства Польского, но в нём Радовским снова не нашлось места. Да и королевство было каким-то ненастоящим, эрзац-королевством, вроде немецкого эрзац-кофе. Адам с отцом сумели выбраться в Петербург, прозябали в холодной сырой каморке, полагались на помощь благотворительных организаций, экономили на всём и проклинали неуютный город. А потом грянул 17-й, отречение царя и праздник непослушания, когда стало возможным то, о чём не смели до этого даже мечтать.
Чеслав был счастлив свершившимся крахом Империи и царской власти. Исполнилось главное, о чём мечтали несколько поколений Радовских. Ещё немного — и Польша станет по-настоящему свободным, сильным и богатым государством. И даже приход к власти большевиков его не испугал — ведь это только приближало благословенное время. Но вернувшись в объявленную Пилсудским Польскую Республику, он понял, что ничего в его жизни не изменилось. У власти были всё те же — те, кто умел угодничать и раболепствовать. А ему, патриоту и бунтарю, места здесь не было.
Адам же вовремя попался на глаза товарищу своего старшего брата — Анжею Виткевичу, который теперь занимал хорошее хлебное место в партийном аппарате одной из губерний. В память о старой дружбе Анжей отправил парнишку в Европу учиться инженерному делу за государственный счёт — стране нужны были квалифицированные кадры, а потом принял молодого специалиста у себя в доме, пристроил на службу, заменив ему в документах имя на более русское и понятное — Александр Иванович.
- Знаешь, что меня больше всего злит? - Анжей смотрел на парня, и глаза его наливались ненавистью.
- Что, пан Анжей?
- Что к власти в России пришло бы длo. Скот, который не должен был видеть ничего, кроме навоза. А это бы длo возомнило себя хозяином на земле.
- Разве не за это боролись вы, будучи членом ВКП(б)? - Адам, манерно оттопырив мизинец с золотой печаткой на нём, намазывал тонкий слой сливочного масла на ломтик белой булки.
- Я? Чтобы я за это боролся? - пьяно захохотал Виткевич. - Нет. Я вообще никогда не верил, что им удастся создать своё государство.
- Что же вы делали в партии? - поверх масла лёг сливовый джем. - Ведь о вас говорят как об одном из самых отчаянно смелых революционеров. Вам поручали такие операции, за которые другие боялись браться.
- Разрушал Империю. Всеми возможными способами, - Анжей опрокинул в рот стопку крепкого заграничного виски, купленного за немалые деньги у барыг. - Я надеялся… нет, я был уверен, что она не переживёт революцию. Что она будет рушиться, как карточный домик. Что развалится на тысячу маленьких кусочков. Сначала отвалятся все окраины — Сибирь, Туркестан, Кавказ, Поволжье…
- А отвалились Польша и Финляндия… - Адам изящным движением отправил хлеб в рот. - Но ведь это главное. Разве мы не хотели свободы для нашей Родины?
- Пока рядом будет эта огромная варварская страна, Польша не может чувствовать себя свободной. Это кувалда над её головой, готовая в любую минуту обрушиться. Пока что Польше дали отдышаться, но кто знает, что придёт в голову большевикам завтра…
- Однако вы сейчас трудитесь на благо этой кувалды и дали мне возможность получить образование, чтобы я…
- Эх, сынок, - Анжей не дал договорить Адаму. - Я уже стар, чтобы продолжать бой. И тружусь я не на благо кувалды, а на благо собственной персоны. Мне уже хочется сытно ужинать и спать в тепле, меня уже не прельщает романтика ссылок. К тому же у большевиков разговор гораздо короче, чем у царских жандармов — вместо ссылки всегда можно заработать кусок свинца в голову. Я, конечно, буду делать всё от меня зависящее, чтобы мощь кувалды была как можно меньше, но и о себе забывать не стану. Тебе советую того же.
Адам не совсем понял, что именно советовал Виткевич — ослаблять мощь, или думать о себе, или то и другое вместе, но переспрашивать не стал. Что говорит человек под хмелем — не всегда разберёшь.
- Пан Анжей, а зачем вы мне поменяли имя? Разве моё родное было плохо? - Адам налил из фарфорового кофейника ароматного напитка в крошечную чашку. - Александр Иваныч… Фи…
- Ты молод ещё, сынок, поэтому не понимаешь. Александром тебе будет удобнее. Меньше подозрений. Адам Радовски — это слишком благородно звучит…
- Ещё бы! - усмехнулся Адам, отпивая немного кофе. - Не пёс безродный я, а польский шляхтич.
- Тсссс… - Анжей поднёс палец к губам, покачался пьяно. - Александр Иваныч Радовский. И никак иначе. И запомни — именно Иваныч, а не Иванович.
- Что ж, - вздохнул Адам, - полагаюсь на вашу мудрость.
- И правильно. А ещё… Ещё я тебя начальником куда-нибудь поставлю. Чтобы не ты перед мужиком шею гнул, а перед тобой гнули. Дай срок, найду место!
- Пан Анжей, - Адам поставил чашку на стол, - зачем вам я? Почему вы обо мне так хлопочете?
- Почему? Может быть, потому что детей своих не завёл, и ты мне вроде сына. Я жизнь не для себя прожил. Разъезды, нелегальные квартиры, поддельные документы… Думаешь, мне не хотелось домашнего уюта, любящей жены, выводка ребятишек?
- Ведь у вас всё для этого было. Поместье, достаток, имя.
- Было. Но в моей груди горело одно — жажда разрушения треклятого режима. Так же, как и у твоего старшего брата, моего верного товарища. Ты очень похож на него. Как мне не хватает друзей моей молодости… Эх, видно, стар я становлюсь…
- Почему вы не вернётесь в Польшу?
- Моё поместье давно принадлежит другим людям. Да и начинать всё заново слишком поздно. Слишком поздно… А местечко я тебе подберу. Хорошее местечко, - Анжей заговорщически подмигнул Адаму.
Подходящая должность нашлась почти через год. Начальник железнодорожной станции на линии Оренбург-Самара — не Бог весть что, но лучше, чем рядовой инженер. Да и станция важная, преимущественно товарного назначения, хотя и пассажирские поезда здесь тоже останавливаются.
Знакомиться с новым местом службы Радовский прибыл на арендованном автомобиле. Проклиная пыль, встающую стеной на ухабистой дороге, он отряхнул костюм, огляделся придирчиво. Да… Не густо. Двухэтажный деревянный вокзал, несколько хозяйственных построек, домишки в отдалении. Зал ожидания, прокуренный кабинет наверху, прикрытые газеткой окна.
- Добрый день, Пётр Иванович! - Радовский уверенно прошёл к столу.
- Добрый день! - Семёнов удивлённо поднял на него глаза. - С кем имею честь…
- Я новый начальник этой станции.
- Новый на… Что?! - Семёнов встал в изумлении.
- Как, вы ещё не в курсе? - поднял брови Радовский. - Да, вас переводят отсюда. Теперь мне здесь… приводить всё в порядок…
- Переводят? Куда?!
- Ну это вы уже узнавайте в Управлении железной дороги.
Первым делом он привёл в достойный вид кабинет. Стулья для посетителей поставил у самой двери — нехорошо, когда рабочие толкутся у самого лица, да и запах от них…
И всё шло неплохо, пока не увидел Радовский директора местной школы. Молнией резануло в глазах, зашевелилась, заёрзала в груди старая ненависть — казак перед ним был, самый настоящий казак. Глазами стрижёт точь-в-точь как те, из лагеря возле его родного городка. И такой же дикий и дерзкий.
Что он там хотел? Новый корпус для школы? Не слишком ли роскошно для маленькой станции? Чрезвычайно много расходов, чрезвычайно много. Остановить строительство! Что? Саман без ухода будет разваливаться? Тем лучше. Кружки для школы? Кружки для мужицких детей? Ещё чего! Их удел — убирать за скотиной как можно чище. Средства на питание школьников не выделять. Директор не позволит? А кто он такой вообще и откуда? Ах, с Дона… Был выдан женой белоказакам? Чудесно. И сын у белых служил? Замечательно. Значит, всё на станции будет так, как хочет он, Радовский, а на казака управа найдётся.
Однако директор сопротивлялся, всё что-то хлопотал, чего-то требовал, и голыми руками его взять было сложно. Сверкали сталью холодные глаза его из-под кустистых бровей, упрямо сжимались губы. Рядом с ним постоянно жена крутилась, семи пядей во лбу ведьма, всегда на выручку кинуться готова, а ещё учительница Наталья. Тоже казачьего рода — на лице написано. Покорности во взгляде нет. А лоб высокий, чистый. Вот бы в этот лоб — да из револьвера…
Анжей Радовского с полуслова понял, помогать стал, своих людей подключил. Интересные вещи обнаружились — следователь, разбиравший донос на Карпухова, оказался его земляком. А это уже попахивало заговором.
- Ничего, Адам, погоди немного, раскрутим мы этот клубок! - улыбался Виткевич. - Говоришь, грамоту ему прислали из Москвы? Отметили его заслуги? А мы покажем мужикам, что этот хвалёный учитель ничем не лучше обычного белобандита. Нет, даже хуже, потому что бандит действует открыто, а этот незаметно влияет на умы их детей. Вот так надо, сынок. Чтобы не было у них уверенности в собственных силах, в собственной власти. И чтобы чувствовали они — как ни изворачивайся, а хорошим не будешь.
- Учительницу эту, Наталью, тоже бы…
- И её заодно подметём. Подожди немного.
Однако окружной комитет партии опередил их — выдал казаку новое назначение в глухую деревню. И Наталья вдруг уволилась, сославшись на больного отца.
Директором Марусю назначили. Марией Васильевной следовало величать её, но за глаза люди так и говорили — наша Маруся. Уж очень маленькая и хрупкая она была. Радовского она не раздражала — глазки новая директорша скромно опускала, ничего не требовала, говорила тихо. Правда, Адам безо всяких требований готов был исполнять её капризы — уж больно занятная она была, потешная в своей директорской роли. А ночами он фантазировал — представлял Марусю в объятьях огромного, как горилла, мужа. Наверное, это выглядело комично — миниатюрная хорошенькая блондинка и носатое чудовище…
Анжея перевод Карпуховых со станции насторожил — не к добру это, значит, надо быть осторожнее.
- Погоди, Адам, чуть-чуть затаиться нужно. Видно, пронюхал кто-то о наших планах. Пусть всё успокоится, а там мы его…
Однако за самим Анжеем пришли раньше. Нет, не из-за упрямого директора школы. Просто где-то обронил он неосторожное слово, обнажил свою душу ненадолго, и этого хватило. Зацепились за что-то, потянули ниточку, вытащили на поверхность и корыстность его, и использование служебного положения, и презрительное отношение к людям. Копнули глубже — и всю сущность его вражескую выявили.
А там и Радовского очередь пришла. Недооценил он следователя НКВД, сильно недооценил. Почему-то он готовился к насилию, к угрозам и пыткам, но ничего этого не было. Чекист разговаривал спокойно, вопросы задавал на первый взгляд совсем невинные, однако в каждом из них была ловушка. И сам не заметил Адам, как стал изливать душу врагу. Сперва рассказал о семье своей бунтарской, о детстве. О ненависти застарелой к казакам, кувалде царской над головой несчастной Польши. А там… там и всё остальное выложил.
И как-то так оказалось, что ненависть его не только в душе гнездилась, она ещё и в дела выливалась. В недопоставленные грузы, задержанные составы, испорченное зерно…
Приговор вынесли быстро. Некогда церемониться было — сгущались над Европой тучи. И каждый понимал — рано или поздно обернутся эти тучи страшной бурей, а значит, изо всех сил надо готовиться к ней. Некогда церемониться.
Было утро, пели птицы. Пели как в далеком детстве, в роще за городком. Клейкой свежестью зеленели молодые тополиные листочки. Адам остановился, поднял голову — небо-то какое…
- Не стоять! Шагай вперёд! - сказал конвоир, легонько подталкивая его в спину.
Адам шёл следом за другими осуждёнными, обострённо чувствуя запах молодой травы, безжалостно растоптанной подкованными каблуками сапог, распускающейся сирени и влажной земли. Потом слух его уловил неистовый лягушачий хор, и он понял, что ведут их к реке, а вернее, за реку. За Урал. И в благоухающей весенней Зауральной Роще окончатся его дни. На том самом месте окончатся, где расставались с жизнью арестованные дутовцами красноармейцы, а потом и сами беляки, попавшие в плен к большевикам.
Что же, значит, вот так сложилось в его судьбе — отдать всего себя борьбе за свободу Отчизны. Всего отдать, без остаточка, для личного пользования ничего не оставить. Ни жены, ни детей… Но это почётный финал для борца! Адам расправил плечи, выпрямил спину — он прожил жизнь не зря.
- Стоять! - скомандовал начальника конвоя. - Пропустить патруль!
Радовский поднял голову — навстречу колонне осужденных двигался отряд казаков. Хоть и были они одеты в обычную красноармейскую форму, Адам узнал их сразу. По тому, как сидели они в сёдлах, как осаживали разгорячённых коней, как перебрасывались какими-то репликами. По глазам узнал — словно острые клинки резали они.
«Казачьему роду нет переводу» - всплыла в голове услышанная где-то фраза. Неужели нет? Неужели и теперь, в последние минуты своей никчёмной жизни, он должен видеть врагов в силе?
Адам поднял голову и закричал — тоскливо, длинно, будто см ep тельно раненый зверь.
- Молчать! - закричал конвойный и больно ткнул его в спину чем-то твёрдым.
Но Радовский был уже мёртв. Двигалось по инерции его тело, шагали ноги к месту казни, только души в нём уже не было.
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) Её зовут Эмма 32) Демоны
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет удалён, то продолжение повести ищите на сайте одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
